Мы выпытали друг у друга правду, что-то было обыденным, что-то – по-настоящему серьезным, словно мы испытывали нашу любовь на прочность. Эмбер вынудила меня признаться, что я писал в душевых общественных бассейнов, когда мне было восемь или девять лет, и что иногда я все еще делаю это в море. Она так никогда не делала, хотя ей пришлось сказать, что она писалась в постель до десяти лет. Когда выяснилось, что она пробовала наркотики, настоящие наркотики, я был потрясен. Ее брат давал ей их, сульфат морфина, белые кристаллы для избавления лошадей от боли! Я просто не мог поверить, что он давал такие тяжелые наркотики младшей сестре, – это же преступление! Но она защищала его до последнего:
– Лучшего брата, чем Дэнни, и быть не может, он столько раз спасал меня, ты себе не представляешь. Только после ссор с папой мы иногда ходили в конюшни, чтобы принять их.
Пуф! Это взорвало мой мозг. Со стороны ее семья казалась мне такой безупречной: окружающая обстановка, лошади, идеальный образ. Кто бы мог подумать, что все было так неблагополучно?
– У тебя кто-нибудь был в последние годы? – спросила она меня однажды, нервно покусывая ноготь большого пальца.
– Да, несколько девушек, – честно ответил я, – но я никогда ни к кому не испытывал таких чувств, как к тебе.
Мой ответ явно разочаровал ее. Она опустила глаза, хотя я повторял и повторял, что люблю ее, и люблю уже много лет.
– У тебя был секс с другими женщинами и, я так понимаю, не один раз?
– Ну да, но…
Я бы предпочел, чтобы Эмбер закатила скандал, но она молчала. Это сводило с ума, и я не знал, что говорить.
– Ты была замужем. Чего ты ожидала?
После этого она сказала, накручивая волосы на палец:
– Знаю, ты думаешь, что я несправедлива, но я ничего не могу делать, чувства просто приходят без спросу.
Это было похоже на игру в пинг-понг: я постоянно должен был реагировать на каждый удар и подачу, бежать то вперед, то назад, тянуться, прыгать, приседать, и все это могло быть только в полную силу, и никак иначе. Мы были безумно влюблены и немного сходили с ума оттого, что все должно продолжаться так, пока кое-что не изменится, но удивительное дело – мы никогда не говорили о его смерти. Мы знали, что будем жить так столько, сколько потребуется. Никогда, ни разу не звучало «если»; хотя невысказанным это слово постоянно висело в воздухе над нами.
Черная подлодка
Так прошла зима 1983 года. Мы с Эмбер часто виделись, до тех пор как в августе Стюарт не почувствовал себя очень плохо, и она уже не могла оставлять его ради встреч со мной. Затем, примерно через десять дней – мы не могли больше выносить разлуку, – она поздним утром появилась у моей двери. После очередной бессонной ночи, проведенной обоими в безумной тоске, мы упали, нет, просто рухнули друг другу в объятия и, охваченные страстью, отдались чувствам, не думая ни о чем, и это могло быть опасно, не случись оно прямо перед месячными. Я думаю, мы оба хотели почувствовать друг друга без преград, а еще мы не хотели испортить момент, возясь с презервативом. В сущности, это означало (и не нужно было ничего проговаривать), что я должен выйти из нее, когда наступит нужный (и самый трудный) момент, но потом нас накрыло с огромной силой, и в последнюю решающую секунду мы с ней не дали себе оторваться друг от друга. После того случая мы поняли, что должны стать более ответственными, и Эмбер начала принимать таблетки. Наши чувства были слишком сильны, чтобы обойтись без этого.
Таблетки были разными: розовые двадцать один день подряд, затем голубые таблетки семь дней. Голубые, по словам врача, ничего не делали, они были предназначены для того, чтобы Эмбер не отвыкла принимать таблетки и не забыла про розовые. Но когда до конца первого месяца оставалось еще шесть штук голубых плацебо, она спустила их в унитаз, сказав мне, что дозы слишком сильные, ее тошнит от этих таблеток, она толстеет, не может больше влезть в джинсы… Кроме того, от приема таблеток у Эмбер болела грудь и не было настроения, чтобы я к ней вообще прикасался.
– Раньше, когда это происходило, это просто происходило, и все. – Она сидела на полу в ванной, обняв колени. – Раньше мы занимались этим, когда не могли удержаться, когда притяжение было слишком сильным. А когда я пью их… выходит, что все это запланировано. Даже более того, не знаю, неправильно.
Так что она прекратила принимать таблетки. А потом снова начала, потом снова бросила, и так несколько раз. Мы все обсудили, я сказал ей, что это самый безопасный метод. Мы пришли к выводу, что единственным стопроцентно безопасным способом было бы вообще не заниматься сексом. Это на данный момент решит проблему, связанную с риском нежелательной беременности, и в то же время избавит от худшего побочного эффекта: ВИНЫ. Я был заинтересованным лицом и иногда чувствовал себя двуличной скотиной. Но, несмотря на наши лучшие намерения, оказалось, что ничего не делать практически невозможно, словно это противоречит самим законам природы. Тем не менее после каждого срыва мы старались еще больше, пробуя всевозможные способы обхода (иногда в буквальном смысле). Даже в минуты слабости мы сознательно не заходили слишком далеко, и я стягивал с нее одежду, прижимался к Эмбер полностью одетым и делал все, но без риска, что она забеременеет. Были и отрицательные стороны – некоторые натертости и не очень большое удовлетворение, зато иногда мы смеялись над собой. («Я так горю от твоего длинного пушистого свитера…» или «Эти треники меня так возбуждают».) Но иногда от всего этого становилось очень тошно: кого, черт возьми, мы обманываем? Когда доходило до дела, мы занимались сексом, давай будем честными, просто по-другому.
Потом мы запретили себе петтинг: больше никаких прикосновений. Какое-то время мы были заняты другими делами, когда встречались, чем угодно, только не сексом. Мы бродили по картинным галереям до головокружения, листали в библиотеке книги о пейзажах и путешествиях, смотрели по телевизору всякую ерунду: «Шоу собак» (фермеры натаскивают собак, чтобы те прогоняли овец через ворота), «Время скольжения» (ситком о сотрудниках загнивающей госслужбы) или «Мировые новости» (какой контраст между глобальными событиями и, скажем, овцой, на которую лает собака, или бросающим курить госслужащим). Мы играли в шашки. И шашки стали новым спусковым крючком. Игра была в самом разгаре, мы лежали на животе на ковре и, когда Эмбер трижды съела мои шашки, случайно посмотрели друг на друга. Никто из нас не ожидал этого, но наши взгляды встретились, и устоять было невозможно. В следующее мгновение мы уже бросились друг к другу – вернулись, скажем так, в исходную точку. Тот раз был невероятно страстным. После того как мы так долго сдерживались, это было похоже на восторженное возвращение домой: неистовые поцелуи и сладкие слова о том, что мы любим друг друга больше всего на свете. К счастью, мы никогда не напрягались из-за ее цикла, если и была задержка, то не больше чем на день-два.
Месяцы с Эмбер – с сексом, без секса, с чем-то вроде секса – были самым прекрасным, ярким и мучительным временем в моей жизни. Тоска друг по другу, острое желание, слияние – неотъемлемая часть наших чувств друг к другу; в молодости такое желание неотделимо от любви, одно не может существовать без другого, как воздух и ветер. Поздними вечерами мы с Эмбер пытались решить, как поступить, что будет лучшим выходом и, если «лучшее» невозможно, что идет на втором месте. Во многом я понимал ее. Даже я не мог просить Эмбер оставить умирающего мужа или развестись с ним, чтобы выйти за меня. Я знал, что это было бы непростительно, как ни крути.
По иронии судьбы именно ради соблюдения приличий я больше, чем когда-либо, желал, чтобы он скорее умер. О, я мог бы терпеть и дольше, если бы пришлось, в конце концов, что такое еще один год? Кроме того, я повторял себе, что Эмбер больше не была с ним «по-настоящему», даже если и оставалась преданной сиделкой большую часть недели. Стюарт никогда не оставался один; в отсутствие Эмбер с ним сидела медсестра – миссис Грант. Она присматривала за ним, когда Эмбер была со мной или занималась другими обязанностями.
9 ноября 1983 года
В шесть утра я еще спал. Эмбер вошла, открыв дверь своим ключом, который я сделал для нее несколько недель назад. Пока она суетилась – то входила, то выходила, – я открыл глаза и увидел, что она несет кучу яиц в картонных коробках. Спросонья можно было бы подумать, что она собирается приготовить мне завтрак и принести его в постель. Сильно же я ошибался.
– Давай, соня, у нас дела! – пропела она. – Пройди пять стадий пробуждения – отрицание, гнев, торг, депрессия, принятие!
Ее задорный настрой только заставил меня натянуть одеяло до ушей.
– Нетушки! – протестовала она, стягивая его (я тут же прятался обратно, и вскоре это переросло в перетягивание каната). – Есть люди, которые зависят от меня. Шевелись, лентяй!
К тому времени я понял, о чем она говорила. Она имела в виду кучку «лодочников», таких же, как она (и, как она думала, я), которые собирались идти блокировать американскую подлодку «Феникс». Всего несколько месяцев назад в Веллингтоне тридцать тысяч человек встретили американский корабль «Техас» с транспарантами: «Нет боеголовкам в Новой Зеландии» и «Нет ядерному оружию в нашей стране». Однако держать американцев на расстоянии в наши дни было нелегко. Я лично думал, что для нас, как в краткосрочной, так и в долгосрочной перспективе, реши СССР, коммунистический Китай или еще кто-нибудь напасть на Новую Зеландию, было бы безопаснее быть с янки на одной стороне.
Я чувствовал, что совершаю нечто неправильное, взбираясь на яхту Стюарта, но все остальные тоже были здесь, так что мои сомнения в итоге сошли на нет. С мостика я увидел флот, такой же разнообразный, как игрушки для ванной: яхты, катера, швертботы, тримараны, рыбацкие лодки, виндсерферы, одна таитянская пирога и даже шаткий плот! По правде говоря, атмосфера не была напряженной, как во время Карибского кризиса, было весело и оживленно. Казалось, все знают друг друга, ну разве что никто не знаком со мной, а я не знаком ни с кем, кроме Эмбер. Чего не скажешь о ней: она привлекала много внимания, и собравшиеся знали ее имя. В целом многие обращались друг к другу по имени, но все же, если честно, меня немного пугала ее популярность.