Нина подняла голову и посмотрела на небо. Обычной окраски, еще не самой плохой для, как правило, противной московской погоды, серо-голубой свод неба привычно возвышался над ней. И несмотря на то что ничего, казалось, не было романтичного ни в нем, ни в окружающем Нину пейзаже, составленном из серых коробок-домов, она почувствовала, что в ее в груди разливается нечто щемящее, сентиментальное. И она крепко прижала книжку к себе с доселе неведомым, но, как оказалось, необыкновенно приятным чувством причастности хотя бы к литературе.
7
Уборщица автошколы тетя Надя с утра была занята тем сногсшибательным действом, которое она называла генеральной уборкой. Сногсшибательным оно называлось в прямом смысле, потому что всех, кто попадался во время мытья полов на ее пути – и преподавателей, и учащихся, и старшего мастера Михалыча, и уж, конечно, Ленца, которого она терпеть не могла за его прическу, – тетя Надя сшибала с ног своей шваброй на добротной деревянной ручке. Делала она это не нарочно: просто такие размашистые у нее были движения. Но все равно в школе знали, в такие дни к ней было лучше не подходить. Извергаясь водопадом непочтительных и даже бранных слов, она давала понять абсолютно всем, что она, тетя Надя, – самый нужный и важный человек во всей школе, пожалуй, лишь за исключением директора. А в то утро маленькая, сухонькая пенсионерка тетя Надя вообще была подобна Зевсу-громовержцу. Поводом для метания молний явилось то, что кто-то залез в ее шкаф, где она хранила ведра, старые веники и другой разный хлам, который ей было жалко выбрасывать, и разломал ее любимую швабру. Поэтому она ходила взад-вперед по коридору и с возмущением потрясала остатками этой швабры, а именно отломанной щеткой. Деревянная ручка швабры куда-то бесследно пропала. Кому она могла понадобиться, оставалось загадкой, но загадка эта нисколько не умалила тети Надиного гнева. Немного успокоилась она только тогда, когда Михалыч и Роберт, которым надоело слушать ее вопли и причитания, скинулись и дали ей денег на приобретение нового механического чуда – самоотжимающейся механической поломойки. Тетя Надя сейчас же сбегала в хозяйственный магазин и поломойку приобрела, но не переставала, правда, уже тише, причитать о потере любимого предмета. По ее словам, никакое современное чудо инженерной мысли не в состоянии было заменить ее любимую швабру. Роберт и Михалыч скрылись от нее подальше в гараже. Ветровое стекло они уже вставили, крышу выпрямили, салон почистили, в общем, машина была готова к эксплуатации.
– Ну вот, вроде все, – Роберт вытер ветошью руки. – Пойду скажу секретарше, чтобы обзвонила тех, у кого завтра по плану занятие. Надеюсь, больше ничего не случится. Или выставлять надо возле машин круглосуточную охрану.
– Иди, иди! Глаза-то у тебя горят! – Михалыч смешно надул щеки и своими огромными руками сделал жест, будто поправляет меха. Получилось похоже.
– Да ладно тебе! – ухмыльнулся Роберт. – Учить надо всех! – Он подмигнул Михалычу и направился в светелку секретаря. Но когда он только еще собирался открыть дверь черного хода, она распахнулась сама, и навстречу ему вылетела уборщица тетя Надя, в распахнутом сером халате, со сползшей косынкой на растрепавшихся волосах. Она была похожа на маленькую сухонькую Бабу Ягу. Роберт оторопело отскочил от нее в сторону.
– Ах вы, гады, сволочи! – увидев его, что было силы завопила уборщица и стала потрясать над его головой удлиненным предметом, в котором и Роберт, и услышавший крики Михалыч узнали обломок ручки ее старой швабры.
– Где ты это нашла? – спросили они одновременно.
– Где, где? В учительской за батареей! Рядом с твоим же столом! – Она опять сделала попытку замахнуться на Роберта. Михалыч решил, что необходимо предотвратить кровопролитие.
– И-эх! – тяжело вздохнул он, присел на корточки, быстро обнял тетю Надю под коленки, легко приподнял в воздух и потащил. Через секунду она уже сидела на высокой груде шатающихся при каждом ее движении, сложенных одна на другую шин.
– Ироды! Что себе позволяете! Да я ногу сломать могу! Снимите меня отсюда! – изо всех сил завопила Баба Яга.
– Обязательно снимем, – пообещал самым серьезным тоном Роберт, – но только после того, как услышим членораздельный рассказ о том, где ты обнаружила эту палку.
Михалыч подошел и встал сзади, незаметно поддерживая груду шин, чтобы бабка действительно случайно не свалилась.
– Рассказывай, не тяни! – Голос Роберта был по-прежнему серьезен и сух, так что тетя Надя поняла, что чем быстрее она все расскажет, тем больше у нее шансов освободиться из плена.
– Уж не знаю, кто из вас там безобразничает! – Сморщенным пальцем уборщица погрозила в сторону Роберта.
– Поподробнее, пожалуйста, – пробасил сзади Михалыч.
– Чего уж подробнее! Мыла я возле окон. Да новой палкой и задела по батарее, вишь, с непривычки. Уж больно эта новая швабра толстая да неповоротливая, не чета моей старой! – Тетя Надя, сожалея о своей утрате, даже всхлипнула, будто вытирая несуществующие слезы кончиком косынки. У Роберта от нетерпения чесались руки, чтобы потрясти несговорчивую старуху. Но он понимал, что этим не ускоришь процесс вытягивания из нее сути дела.
– Ну дальше-то что? – не выдержав, все-таки спросил он,
– А дальше ничего! – с достоинством ответила тетя Надя. – Я по батарее случайно стукнула, палка оттуда и вывалилась. Я ее подобрала. А еще подобрала вот что! – И она торжественно извлекла из рваного кармана своего серого халата кусок старой тряпки.
Роберт и Михалыч стали рассматривать тряпку.
– Смотри, стекло! – Роберт указал Михалычу на маленькие кусочки битого стекла, приставшие к материи.
– Угу… Он тряпкой руку обмотал, чтобы не пораниться, – заметил Михалыч.
Роберт пристально посмотрел на него:
– Ну и что теперь? Все равно будем делать вид, будто ничего не знаем?
– Поубивать их за это? – вопросом на вопрос ответил ему Михалыч.
– Эй-эй! Меня-то снимите! – завопила тетя Надя, увидев, что друзья от нее отвернулись.
Михалыч снял ее и поставил на землю.
– Ну уж нет, дружок! Откудова взял, туда и верни!
Старшему мастеру ничего не оставалось делать, как снова подхватить ее под коленки и доставить к двери черного хода. Сломанную ручку от швабры друзья оставили себе.
– Пусть пока полежит в гараже вместе с тряпкой. – Роберт засунул эти предметы подальше. Он присел на старый канцелярский стул, в свое время списанный и по старости поселившийся в гараже, и задумался.
– К секретарше-то не пойдешь, что ли? – спросил его Михалыч.
– Перебилась охота. – Роберт вяло махнул рукой. – На завтра у меня на вождение всего двое учеников записаны. Лиза и эта – Воронина. Вечером они придут на занятие, я им сам и объявлю. Конечно, через секретаршу было бы солиднее, все-таки видно марку школы, но да уж ладно, переживут.
Они еще постояли с Михалычем, помолчали.
– Я все надеялся, знаешь, что это кто-то со стороны нахулиганил, – опять сказал Роберт, смотря куда-то вдаль. – Все думал, что мы ошибаемся насчет своих, не могут они нам такую подлость устроить! Ведь мы, когда надо было, им помогали. А они с нами вот теперь как. По волчьему закону. Это что же, Михалыч, значит, война?
– Война, мой мальчик, была пятнадцать лет назад, когда я был офицером, ты – солдатом, а Володя – врачом в госпитале, – задумчиво сказал ему мастер. – А то, что происходит у нас в школе, – не война. Это глупость и крысиная возня. Снять бы штаны да отодрать ремешком того дурака, который разбил нам машину, но воспитание детей находится в ведении детских садов и школ. Но я настолько устал воевать, что нахожу удовольствие в том, чтобы их простить! И ты живи спокойно, не думай о дряни. Это все у них напускная романтика, игра в мафию. Посмотрим пока, что будет дальше!
– То, что они сделали, не игрушки, а подлость. А подлость не должна оставаться без ответа.
– Есть разница, дружок. Одно дело – когда надо ответить за жизнь товарища, и совсем другое – когда хочется заработать лишние бабки! – Михалыч подошел к Роберту и положил ему руку на плечо. – Возраст у нас уже не тот, чтобы по каждому поводу кулаками махать. Смотри, скоро пять часов. Иди открывай учебную комнату. Скоро придут твои ученики.
– Да не хочу я идти! – вдруг взбрыкнул Роберт. – Надоели эти занятия, хочется настоящего дела! Михалыч, давай поищем еще какую-нибудь работу! Уйдем отсюда!
– Какую же ты хочешь работу? Разве ты мог бы заделаться фирмачом, ходить важным начальником в пиджачной паре и галстуке? Сидеть за компьютером, разговаривать на других языках, работать в банке? Разве не хорошо нам здесь, в нашем мире? Среди моторов, машинного масла, бензина, в мире, который мы хорошо знаем? Разве мы здесь не принадлежим самим себе?
– Но ведь ты же продаешь машины? Возьми меня с собой! Ведь это тоже мир свободных парней без офисов и без белых воротничков…
– Я езжу за машинами редко, раз или два в год, когда уж очень сильно припрет насчет денег, – ответил Михалыч. – Перегонка – дело не безопасное.
– Но тебя же пока Бог миловал?
– Миловал. Но бесконечно милостей ждать нельзя ни от кого, тем более от Бога. Если бы не мои родные, которых надо кормить, одевать, учить, никогда не стал бы рисковать, мотаться за этими машинами. И тебе, Роберт, не советую. Попробуй поискать здесь то, что тебе по душе.
– Да что искать? Частный извоз я попробовал. Тоже не так чтобы очень сладко – возить всяких придурков. Да и убивать слишком часто стали водителей из-за машин; я перестал этим заниматься.
– Вот видишь! Держись за своих учеников. В каждой группе кто-то учится дополнительно – все-таки прибыль.
– Не хочу больше! – Вид у Роберта был какой-то помятый, усталый. – Они все тупые, хотят только жать на педаль и крутить баранку. Устройство автомобиля знать не хотят. Крутить мозгами – не могут. Спрашивают – сервис на что? Тетки под пятьдесят стараются, но габариты у них… Как только сядут – салон перекашивает!