— Мое пристанище в каюте. Одинокому человеку берег ни к чему.
— В таком случае у меня заночуешь. Мой терем-теремок к твоим услугам.
Максимов согласился.
В комнате у Зайцева было тепло, уютно. Максимов приятно удивился, не обнаружив следов обычного холостяцкого беспорядка. На окнах тюлевые занавески, в вазах цветы; Максимов потрогал: бумажные, а сделаны что надо… Не верилось, что здесь живет одинокий моряк, которому недосуг заниматься домашним хозяйством.
— Кто же обслуживает твой терем-теремок? — поинтересовался Максимов, усаживаясь на тахте, покрытой цветистым простеньким ковром.
Зайцев хитровато сощурился и поднял свои большие ладони.
— А я думал, у тебя уборщица.
— Уборщица не уборщица, а без женских рук никуда…
— Жена?
— Север женам противопоказан.
— Это почему же?
— Не знаю. Спроси их. Только факт налицо: не очень-то рвутся в наши края.
Зайцев надел пижаму и принял совсем домашний вид.
— Чаю хочешь?
— Стоит ли возиться?
— Возиться не нужно. У меня постоянная готовность.
И действительно, на столе появились термос с кипятком, чашки и хрустальная вазочка с клюквенным экстрактом.
— Пойми, иначе нельзя. — Зайцев тоже сел на тахту. — Никто о тебе не позаботится. Жена есть, да руки до нее не дотянутся. А дамы сердца! На них совсем плохая надежда.
Максимов удивился.
— Так ты, значит, в самом деле женат?!
— Второй год в законном браке. А что толку! Супруга не признает наше Заполярье. Видишь ли, ей необходима культура, а здесь, по ее понятиям, только с белыми медведями за лапу можно здороваться. Все ясно. В Москве мамочка, квартира, веселая жизнь. У нас скукота. И получается: я прозябаю в одиночестве, а она поплевывает с колокольни Ивана Великого, — сердито проговорил Зайцев и принялся разливать чай.
Максимов сидел молча и сочувствовал другу.
— А ты как, все еще не женился? — Зайцев смотрел вопросительно.
— Пока на холостом ходу.
— Почему же?
— Не знаю. Чтобы нравиться женщинам, во мне чего-то не хватает.
— Ну, брось, брось. Такой бравый парень! Одна борода чего стоит! Только с женским персоналом надо выработать умную тактику. — Петр назидательно поднял указательный палец. — Не бросаться на шею, проявлять выдержку. Они хитры, бестии, насквозь нашего брата видят и малейшей нашей слабостью пользуются. Помнишь у Пушкина: «Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей…»
— Не согласен! Если я встречу девушку и она мне понравится, к чему же тут крутить дипломатию? Обязательно признаюсь. А как же иначе?
— И влипнешь со своим откровением. Сперва узнай как следует, а потом в любви объясняйся, дурья голова.
— Хочешь покажу испанскую девушку?
Петр обрадовался.
— Давай, давай… — и, взяв в руки фотографию, долго, пристально вглядывался в смуглое лицо, большие выразительные глаза, густые локоны…
— Хороша, ничего не скажешь! Настоящая богиня… — Нехотя возвращая фотографию, он лихо подмигнул: — Так, так, Миша… Без пяти минут Кармен! — Петр запел, прищелкивая пальцами: — «Меня не любишь, так не надо, берегись любви моей…»
— Милый друг, ты попал пальцем в небо. Не до любви там было…
— Брось, брось… Чудак, почему ты на ней не женился?
— Она была совсем девочка…
— Тем лучше. Девочки превращаются в женщин. Привез бы всем на удивление. Ты подумай! В наших неуютных краях появляется настоящая Карменсита чистейших испанских кровей. Сенсация! Ты герой!
— Избавь боже от такой славы…
— Ты прав, старик. Слава — она имеет и обратную сторону…
Почувствовав усталость, Максимов сладко зевнул:
— Куда ты меня положишь?
Тот указал на койку:
— Гостю почетное ложе.
— А ты?
— Я на тахте устроюсь.
Через несколько минут Максимов утонул в мягкой постели. Зайцев погасил свет, лег, из темноты донесся его голос:
— Счастливый ты, Миша. В Испании побывал. Завидую. А мы тут прозябаем.
— Ты думаешь, у нас была сладкая жизнь? Нет, милый, ошибаешься. Не могу бросить упрек: испанцы народ прекрасный, гордый, отважный. Одна беда — беспечности у них много. Вернемся из похода, не успеешь оглянуться — команда на берегу. Офицеры в кафе сидят, матросы с девушками по набережной фланируют… Если что случится — беги и собирай…
— Да… Зато дома можешь быть спокоен.
— Спокойным оставаться нельзя, если знаешь, что не сегодня, так завтра мы тоже будем воевать.
— Думаешь?
— Не думаю, а знаю…
— Значит, не зря наш комфлота спешит построить главную базу, аэродромы, установить тяжелые батареи?
— Не зря. Давай-ка спать, дружище, — сказал Максимов, еще больше ощутив усталость, и повернулся лицом к стенке, но уснуть не мог. Думал о своей встрече с Петром. Родная душа. Будет с кем посоветоваться, поговорить. И детство вспомнить приятно. Золотые денечки беспечной мальчишеской жизни…
…В те годы в молодом городке Полярном библиотека Дома флота была местом, где коротали вечера многие командиры. Пришел сюда и Максимов.
Еще в Москве говорили, будто бы появилась статья из опыта войны в Испании о совместном плавании надводных кораблей. К сожалению, в корабельной библиотеке статьи не оказалось. Но в читальне-то Дома флота она должна быть наверняка.
Из узкого прохода между высокими, до потолка, стеллажами, вышла девушка. Лица ее Максимов не рассмотрел. Она несла гору книг.
Максимов поспешил помочь. Неловко подсунул руку под книги, и они кирпичами посыпались на пол. Максимов растерянно поглядывал то на книги, то на покрасневшее лицо библиотекарши, юное, сердитое, и не знал, что делать. Пробормотал что-то невнятное, а девушка вдруг рассмеялась.
— Что же вы смотрите! Помогите книги собрать.
Они вместе подобрали и сложили книги на стол.
— Вы у нас записаны?
— Нет, я недавно на флоте.
— Тогда давайте знакомиться.
Максимов протянул руку, но библиотекарша имела в виду совсем другой способ знакомства. Взяв чистый формуляр, она начала с привычных вопросов: фамилия, имя, отчество, возраст, партийность, воинская часть, знание иностранных языков.
— Испанский и немецкий.
— Немецкий?! — обрадовалась девушка.
К библиотечному барьеру то и дело подходили моряки.
Девушка исчезала за стеллажами и тотчас возвращалась со стопками книг, газетными и журнальными подшивками. И все же она не забыла о Максимове, взглядом просила его подождать.
— Так вам, значит, статью? — спросила она Максимова. — Идемте в хранилище, и вы сами найдете.
Она шла впереди, чуть закинув голову, будто коса оттягивала ее назад. Возле ушей и на белой тонкой шее собирались легкие, пушистые завитки волос. Максимов поймал себя на мысли, что любуется ее покатыми нежными плечами, тонкой талией, стянутой блестящим пояском. «Сколько ей лет? Двадцать или двадцать пять?» — подумал он, а вслух сказал:
— У вас вредное производство. Вы должны бы получать стерилизованное молоко.
Не оборачиваясь, она строго ответила:
— Не преувеличивайте.
Максимов помолчал.
Девушка подвела его к стеллажу с журналами, нагрузилась очередной стопкой книг, и каблучки ее снова застучали в проходе. Максимов остался в хранилище один, посмотрел несколько журналов, наконец нашел интересующую его статью, вернулся в зал, сел за свободный столик, углубился в чтение и сразу наткнулся на близкое и дорогое имя командира миноносца Карлоса Доннеса. В статье говорилось:
«Карлос Доннес показал высокий класс маневрирования во время боя с двумя канонерскими лодками фашистов».
Максимов читал статью, и словно ожил перед глазами Карлос, совсем молодой, горячий, темпераментный, с доброй улыбкой, дружески привязанный к Максимову, говоривший всем: «Дон Мигуэль — муй листо» (очень умный). Не имея специального образования, Карлос жадно ловил каждое слово своего советника. Ему хотелось знать обо всем, и как можно больше. Никто не видел, когда он встает, когда ложится. Максимов поражался терпению, с каким он просиживал за книгами в перерывах между боями.
Максимов с увлеченностью читал статью и мысленно переносился в Испанию, к тому дню, который забыть нельзя.
О выходе из Картахены миноносца, которым командовал Карлос, знали только работники штаба, и тем не менее противник выслал навстречу им две канонерские лодки. Первым заметил их появление Карлос, осторожно дотронулся до локтя Максимова. Две черные точки в окулярах бинокля то исчезали, то появлялись вновь. Максимов всматривался в них, пытаясь определить, вражеские это корабли или просто торговые суда, но услышал слова команды: «Развернуть орудия и торпедные аппараты!»
Максимов усмехнулся: он всегда учил Карлоса не принимать скоропалительных решений, выждать, уточнить, как поведет себя противник. Но сейчас его ученик скомандовал правильно, опередив своего учителя.
Бой надо было завязывать первыми.
Корабли сближались довольно быстро. Максимов подал мысль готовить торпедную атаку, а сам смотрел в бинокль на приближавшиеся и все увеличивающиеся в размерах канонерские лодки фашистов.
— Торпедные аппараты, пли!
Зашипел сжатый воздух. Торпеды вырвались из аппаратов, плюхнулись в воду и, как пловцы на самой ответственной дистанции, понеслись вперед.
Максимов следил за ними, не отрываясь. Он не слышал ни свиста снарядов над головой, ни команд, поминутно раздававшихся у орудий. Все его внимание сосредоточилось на этих металлических сигарах, начиненных взрывчаткой.
Донесся взрыв, затем другой. Вдали поднялся огненный столб. Только тогда заметил Максимов, как крепко держит его за руку Карлос.
— Готов! — сказал он по-русски, повернув к Максимову побледневшее лицо.
— Готов! — повторил Максимов и, опустив бинокль, добавил: — Приказал долго жить, а вторая канонерка, наверное, повернет обратно.
Корабль противника действительно повернул обратно. Он удалялся быстро, оставляя после себя белый бурлящий хвост пены. С эсминца спустили катер — спешили подобрать пленных с затопленного корабля.