Густой туман не позволял росе испариться. Серое мрачное утро, словно исключение после череды летних, погожих дней, нагнетало мрачную обстановку. Пришла пора откопать Хранителя.
Каждый в роду слышал о даре богов, но никогда не видел с момента его захоронения. Старейшина Тарас, который сам уже не помнил, сколько ему лет, говаривал лишь, что эту вещь множество веков тому назад создал великий кузнец для великого скифского полководца – Скилорда Кровавого, который и упросил богов дать артефакту силу для защиты рода.
Боги вняли просьбе, взяв в качестве платы обещание. Какое? Знал лишь сам Скилорд. Он унёс эту тайну в могилу. Боги велели использовать реликвию только трижды. Только в самые крайние случаи, когда на кону стояла жизнь рода. Устные предания гласили, что дважды люди использовали эту возможность. Первый раз, когда на земли Скифов обрушилось нашествие Проклятых и второй раз во время последней войны с Отверженными племенами.
Оба раза вожди отводили опасность. Сил хватало. Люди спасались. Но теперь спасать некого, род последнего Скифа истреблён.
Пришло время третьей битвы.
Ноги сами понесли в лес. Коряги и сучья трещали, раздирая кожу, мокрые ветки хлестали по лицу, юноша бежал, как одержимый.
Скиф очнулся лишь стоя перед огромным дедушкой-дубом. Много веков назад вождь, отразивший нападение Отверженных, стоя на этой самой полянке, в небольшом углублении выкопал яму и схоронил там тайник. Поверх бросил в рыхлую землю желудь дуба.
Сколько лет прошло? Теперь этот дуб обогнал всё деревья в округе. Под его корнями покоится последний дар богов человеку.
Жирный чернозём легко поддался старой лопате, захваченной в сожжённом селении. Через полчаса остриё наткнулось на что-то твёрдое. Руки заработали с удвоенной скоростью. Мгновения, и из-под комьев земли показался продолговатый, местами прогнивший деревянный ларец с железной ковкой по углам. Его тяжесть заставила пропотеть, прежде чем удалось вынуть клад на свет божий. Глаза впились в потрескавшиеся доски, испещрённые сложной вязью. Дрожащие руки очистили ларец от грязи. Благоговейный страх и трепет осушили горло.
Вот он – великий артефакт! Родовая реликвия!
Скиф не нашёл никаких замков и просто откинул крышку. Внутри лежала багровая тряпица, обмотанная множеством завязок-оберегов. Дыхание перехватило. Как сама аккуратность, юноша коснулся тряпицы и пересохшими губами зашептал слова, чтобы охраняющие духи не гневались на родича. Он шептал, что свой, что берёт сей дар по праву и гневаться на него нет причин.
Один за другим, обереги развязывались и аккуратно складывались в сундук. Вот и последний снят, и из развёрнутой тряпицы показались тёмно-зелёные ножны…
Меч. Семейный Хранитель.
Реликвия рода легла в руки.
Пока глаза прикидывали размер, руки напряглись под тяжестью двуручного клинка. Великоват, тяжеловат, ещё не по возрасту, пусть Скифа боги статью и не обидели.
И без того серое небо затянули тёмные грозовые тучи. Скиф опустился перед мечом на колени и произнёс клятву:
- Я, последний из Рода, отдаю свою жизнь в твои руки и забываю своё имя, пока убийца рода не покинет этот мир.
Лишь лесные звери, деревья и лёгкий ветерок был и свидетелями, как на последнем слове небеса ответили ему громовым раскатом.
Боги приняли клятву.
Скиф и меч теперь одно целое. Только прежде чем пролить чужую кровь, он должен напоить его своей. Так положено. Меч должен принять его частицу жизни.
Молния ударила в могучий дуб, когда из разреза на руке тяжёлые алые капли упали на лезвие. Кровь потекла по мечу… но ни одна капля не упала на землю. Хранитель вобрал всё. Он впитывал и просыпался.
Просыпался, чтобы выполнить последнее своё предназначение…
Весь день ушёл на приготовление ритуального костра. Солнце скрылось за горизонтом, когда горящий факел в руке Скифа медленно опустился на вязанки хвороста.
Слёз больше не было. Лишь пустота и бесконечное чувство утраты в душе.
- Светлый путь вам, родичи, - произнёсли губы каким-то чужим, хриплым голосом.
Языки пламени поползли вверх.
Они уходят. Их души переходят в мир иной.
Сердце каменело. Перевязанная рука грозилась потянуться к ножнам за спиной, что оттягивали плечи лямками перевязи. Грозная мощь просила выхода. Силой наполнялось всё тело. Меч подпитывал незаметно, маленькими, но ощутимыми порциями. Скиф отстранённо понимал, почему тяжесть меча уже не так давит на плечи и враз полегчали тела членов семьи, когда переносил их на ритуальный костёр.
Хранитель подпитывал, щедро делился. Но даже его поддержки было недостаточно, чтобы придать огню все тела, как того требовал обычай. Проводить в последний путь удалось лишь десятерых, на большее попросту не хватило сил и времени.
Последние искры взметнулись в чёрное небо. Полная луна, скучая, глядела из-за туч. Она видела много, очень много таких костров.
Налетевший порыв ветра подхватил прах усопших и понёс куда-то на север, в страну нави. Скиф тяжело опустился на землю рядом с костром. Нужно было передохнуть, поспать, а завтра с новыми силами…
Он ещё не успел приклонить голову, а сознанием уже овладели сны. Скифу снилось детство. Лазурное небо над головой, сочная, свежая трава под ногами. Он бежит по полю к матери. Та стоит в высокой траве, жнёт её серпом. Такая родная, близкая, светлая. Русые волосы выбились из-под косынки и развиваются, колышимые лёгким тёплым ветерком. Мать не видит мальчика, она стоит к нему спиной. Скиф раскидывает руки в стороны, смеётся, на душе тепло и уютно, сейчас он обнимет свою мать, уткнётся ей в шею, растаяв в этой благостной неге.
Мама перестаёт жать траву, распрямляет спину и оборачивается…
О, боги! Что это?!
Чёрные, забитые землёй глазницы смотрят на Скифа. Усилившийся, ставший вдруг ледяным ветер вырывает клочья русых локонов из гниющего скальпа. Мёртвое тело запрокидывает голову, и жуткий, парализующий разум вой разносится по полю…
Скиф проснулся, задыхаясь от ужаса, потряс головой, силясь избавиться от липких остатков мерзкого сна, но вой не стихал. Он множился!
Три, пять, десять глоток завыли в унисон, глухо, утробно. Из тумана выросли чёрные силуэты, много силуэтов.
Мёртвые.
Неужели Барон пользовался не только мечами?
Скиф стряхнул пелену сна и опрометью бросился бегать вокруг догорающего костра, вспахивая землю огарком подвернувшейся по руку ветки. Так он в полуприсяде трижды очертил круг, не переставая бормотать заговор. Ах, как он радовался сейчас тому, что древняя бабка в своё время чуть ли не силой заставляла его разучивать сложные в произношении заклинания. Правда, применять сие знание на практике Скифу ещё не доводилось. Подействует ли защитный круг?
Молочная луна окунулась в облака, вынырнув неестественно багрово-красного цвета.
Мёртвые тела родичей медленно и неотвратимо приближались. Их силуэты стали проступать чётче, да и самих силуэтов прибавилось. Некоторые были вполне человеческими, другие – обезображенными до неузнаваемости.
Вот идёт мясник Сирус, здоровенный детина с огромным брюхом; вот тётка Вельда ковыляет, вытянув вперёд тощие жилистые руки; а этот силуэт совсем не знаком – головы нет; у другого громадная рубленая рана идет от ключицы до живота, деля туловище по диагонали, правая рука свисает почти до земли; третий – тонкий и кривой, словно обгоревшая лучина…
Ото всех этих образов, что знакомых, что не знакомых, на желудке стало нехорошо. Предательская слабость, словно болезнетворная плесень, расцвела в конечностях.
Некстати, очень некстати.
Один из мертвецов медленно приблизился к кругу. Рука Скифа сама выхватила меч из ножен. Клинок заполыхал в свете луны светло-зелёным, приятно согревая ладонь своим внутренним теплом.
Заговорённый круг вспыхнул ярко-синим светом. Мертвец с воем отскочил, как будто обжёгся. Сердце, готовое выпрыгнуть из груди Скифа, чуть успокоилось, дыхание со свистом вырвалось из груди.
Заговоры не подвели.
Кипа дров полетела в костёр. Огонь разгорелся ярче, укрепляя защиту. Мертвяки, оглашая лес воем и рёвом, медленно отошли от заговорённого круга. Теперь они до утра будут немыми изваяниями стоять и ждать. Это они умеют лучше всех, безмолвно и терпеливо. Будут ждать удобного случая, будут прислушиваться к треску костра, ожидая, когда тот смолкнет. Будут присматриваться к заговорённому кругу, в надежде, что тот будет нарушен.
Они ждут. Человек шестьдесят. Когда-то родные и близкие, теперь – умершие и восставшие.
Но пусть ждут. Не дождутся!
Минуты тянутся, как часы… Веки наливаются тяжестью, сон зовёт в свои объятья. Уже и мертвецы в туманной дымке кажутся порождением сна, фантомным видением. Чтобы не уснуть, Скиф разглядывает меч. Языки пламени отражаются от полированной поверхности.
Сколько же тебе лет, меч? Хранитель помнит кровь орд Нашествия. Скольких же ты положил?
Меч блеснул, будто понял своего хозяина. Скиф медленно перевёл взгляд в темноту, туда, где сверкают злые глаза.
Они ждут. Они будут ждать долго. Но ночь не вечна.
Виднокрай посветлел. Светлый бог победил тёмного как раз тогда, когда все дрова израсходованы.
Неупокоенные, предчувствуя наступление утра, разбрелись.
Первый луч солнца падает на лицо. Надо вставать. Надо идти. Нельзя спать. Мертвецов надо придать огню, закопать всех сил не хватит.
В деревне всё по-прежнему. Убитые, как будто и не стерегли его всю ночь. Лежат, как лежали. А пока надо собрать дров, провести обряды.
Может, Скиф даже успеет немного поспать?
Снова вечер. Снова большой погребальный костёр. Ещё десять человек уходят в другой мир, освобождая души от телесного плена.
Жаль, что нельзя собрать всех в кучу, заложить дровами и поджечь. Ритуал не пройдёт, значит, придётся сражаться уже не с мертвецами, а с бесами в их обличии. А они посильнее будут. Обычай полагал для каждого убитого свой обряд. Костёр, могила, курган – не важно, какой ритуал. Важно действие. А на действие ни времени, ни сил. Один, совсем один.