Опытные специалисты из СССР проводили сеансы дома. Под это дело отводились отдельные квартиры без признаков жизни. Но туда устанавливали кровати для «детокса», что в целом напоминало наркологическую палату с белыми стенами. Покапались – можно и на следующую процедуру.
Что с сервисом?
Даже в стационарных условиях сложно говорить о врачебной заботе. На ремонтах экономят. Оборот коек растет, так что порой VIP-палату от стандартной, рассчитанной на пять человек, сложно отличить. Все остальное от лукавого: Wi-Fi, телевизор, книжки или их отсутствие.
Плохо бывает в частной наркологии с сервисом, расположением и функциями кабинета для психологической работы. Выхолощенная атмосфера: цветочки-декабристы, которые не пересаживали много лет, грязные чашки, кипы бумаг на столе, нечитанные книги, которые не пригодились дома. Людям, которые приходят амбулаторно, часто не предлагают даже воды или чаю, то есть нет элементарной человеческой заботы. Искреннего сервиса в работе с этими людьми мало, а он просто необходим. Пациент платит не за то, что от алкоголя отказывается, а за то, как с ним общаются и как его замечают.
В туалетной комнате важно следить за чистотой. В конце концов, чтобы без капель желтых на крышке унитаза. Люди ведь в разных состояниях приходят. Где алкоголь, там проблемы с печенью. Нужно знать, кто может прийти и какие риски. Если человек страдает сопутствующим инфекционным или другим заболеванием, его необходимо принимать только в клинических условиях.
Если пациент находится на стационарном лечении, уточняем информацию у дежурного врача. Узнаем о мотивации пациента и позиции его близких: как они вообще относятся к происходящему, кто инициатор обращения. Могут предоставить документы с выписками, описанием лечения, сопутствующими диагнозами, если таковые есть. Люди приезжают в город, например на операцию, и решают заодно остановить алкогольную зависимость. В случае онкозаболеваний алкоголь с курением усугубляют состояние, у человека есть желание качественно прожить остаток отпущенного времени. Тут, конечно, работа поглубже в смысловом ключе, но и пациенты понимают, зачем им это нужно, у них обостренное чувство реальности.
Мы сотрудничаем со смежными специалистами из других учреждений. Психотерапия не должна отнимать последние силы. Если человек сделал операцию на одно ухо, он может не расслышать часть инструкций во время сеансов. Или если у человека проблемы со зрением и он носит очки, это тоже может быть критично. Важно, чтобы пациент видел специалиста, чтобы оправа очков не давила на переносицу и не приносила дополнительного дискомфорта.
Когда отказывают в помощи?
Когда человек не выполняет условия предварительной подготовки и когда напускным образом относится к специалисту, врачи порой могут выставить его за дверь со словами: «Прошу вас выйти. Вы не оплачиваете никаких услуг, и мы больше не увидимся». Все потому, что человек может прийти пьяным. Спрашиваем: «Когда в последний раз употребляли?» – «Час назад». – «Для чего?» – «Мне скучно». Отправляем на переосмысление своего поведения. Тут важна определенная жесткость: рука не должна дрогнуть, если тебе хамят, если с тобой разговаривают не как со специалистом, а как с человеком с улицы, – любое обесценивание нужно останавливать.
Отказываем, когда не знают русский язык. Несколько лет назад поступил запрос от специалистов из Финляндии на адаптированные сеансы. Можно ли обойтись без слов? Нельзя. Спрашивают про эффективность метода Довженко. Почему 90 % успеха? Что с теми, кому не помогает, и, самое главное, почему?
Во-первых, у таких пациентов уже произошли необратимые изменения, и они не слышат специалиста: их память, внимание, мышление не справляются с ментальной нагрузкой. Туда же относят работников производств, где остро стоит вопрос безопасности: если не последуешь инструкции – рискуешь, плюс вредность. Им сложно что-то донести после 40–50+ лет работы. Например, сидит пациент и говорит: «Люди делятся на две категории: одни дебилы, других надо бить». Так же относится к своей семье: к дочке, к зятю, к жене (хотя женился по любви).
Во-вторых, это люди, у которых алкоголь сочетается с употреблением разных наркотиков. Каждое вещество оказывает определенное воздействие на эмоции, центр удовольствий. Несколько веществ усложняют картину: сложнее выработать единый подход, который бы приблизил результат. Полинаркоманов – на реабилитацию. Как и лудоманов (играющих на тотализаторах, выбирающих микрозайм). Это требует многомерной, поэтапной работы, которая начинается прежде всего с изоляции.
Что мешает работе?
Уже на первой консультации становится ясно, возможна ли в принципе работа с конкретным человеком. Спрашиваем, как он уже пробовал решить свою проблему и в чем ему нужна помощь. Объясняем принципы работы и стараемся разобраться, какое значение для пациента имеет его семья, дело, которым он занимается, насколько он критичен к происходящему.
Если человек не заинтересован в том, чтобы бросить пить, а жалуется на других (как все его подвели, какой у него неправильный сын, холодная жена, жестокий начальник), задача облегчить состояние пациента, который поговорит с адекватным человеком в лице специалиста.
Иногда приходят с родителями, от которых во многом зависит излечение, а родители хотят, чтобы изменение произошло по щелчку пальца. К сожалению, подобные случаи нуждаются в долгосрочной психологической работе.
На практике получается, что родитель является заказчиком с нереалистичным техническим заданием, а пациент – глубоко травмированным человеком. В таком случае большой пласт работы проводится именно с родителями.
Если человек рассказывает о черепно-мозговых травмах, серьезных операциях, нужно направить его к неврологу. Алкогольная зависимость часто сосуществует с психопатиями (расстройствами личности) – необходима долгая психологическая поддержка и коррекция.
Есть люди, которые предрасположены к зависимости. Для них рейв-вечеринки, клубы, рок-концерты, раскуривание [плана] в подъезде – привычное дело. Они буквально находятся в поле зависимости. Пьют, потому что не находят общий язык с другими. Бьют жен, орут на детей, разводятся, выбрасывают вещи, а на приеме представляют себя в хорошем свете. У них много подписчиков в соцсетях. Они привлекают к себе внимание, чтобы получить любовь. Иногда делают для других больше, чем для себя, но только напоказ. Приходят в долгосрочную работу, когда чувствуют, что сейчас наломают дров или уже наломали. Здесь основная работа заключается не в кодировании, а в обучении навыкам выстраивать отношения с другими.
Попадаются расстройства неуточненные, эндогенные, приводящие к подозрительности, перепадам настроения, маниакальности, когда алкогольная зависимость сочетается с миром большой психиатрии. Кодирование в таких случаях противопоказано. Сегодня он читает Пелевина, закинувшись галлюциногеном, а завтра в палате обвиняет родственников в том, что ему купили «мерседес», дали мало денег, и вообще он хотел заниматься музыкой.
Алкоголизация может сочетаться с неврологическими заболеваниями, полиневропатией, энцефалопатией. Такие случаи скорее встречаются в государственных клиниках. Иногда пациенты усиливают свое состояние, чтобы получить инвалидность и деньги за нее.
Почему люди думают поверхностно про метод Довженко?
Специалистов в этом методе действительно мало, невзирая на некоторое количество прямых и косвенных учеников Довженко. Дело в некорректном и неэкологично проведенном маркетинге.
Маркетологу говорят: «Слушай, есть такая услуга – кодирование. Нужно гипноз проводить, чтобы человек не пил». И он как может, так и продвигает эту услугу, не изучив особенности проведения, не съездив, не побыв некоторое количество времени с носителями.
В городах-миллионниках есть клиники, где делают рекламу в режиме десяти сайтов, оформленных под разные типы клиентов (где-то это научный центр, где-то – клиника с реабилитацией), и все дороги ведут в одно место. И люди, составляющие текст сайта, не очень-то разбираются, что на самом деле происходит. У них задача привлечь больше клиентов.
Если говорить про сарафанное радио, пока до двадцатого человека дойдет, как однажды показали в журнале «Ералаш», то от сути ничего не остается.
Администраторы клиник тоже не обучены доносить содержание услуг, как и диспетчеры. Да и каждый исцелившийся может по-разному пересказывать происходящее. На сайтах об этом не пишут. Люди вычитывают, что есть сеанс одномоментного гипноза с блокирующим кодом, причем что за код – непонятно. Загадочное слово. Именно для того, чтобы называть вещи своими именами, чтобы наносное разбилось вдребезги, нужна вводная встреча.
Ответственен ли специалист за донесение сути до маркетологов?
Важно иметь талант донести. Можно быть очень грамотным и глубоким специалистом, но не уметь описывать коротко, емко, сенсорно. Ну не умеет человек описывать то, что делает! Долго и витиевато говорить общими фразами не в плюс. Что скопировано из книг, написанных другими, то и получилось.
Сегодня многие соотносят метод Довженко с эмоционально-стрессовой психотерапией по В. Е. Рожнову, подразумевающей сильную встряску.
Нельзя сказать, что ДАР – исключительно стрессовая процедура. В Запорожье есть доктор В. И. Василенко [7], в популярной клинике которого происходят шокирующие для многих вещи: лечение полинаркоманов через клиническую смерть. Побывав на том свете, они могут отказаться от наркомании. Это ли не самый действенный стресс для переосмысления жизни? Когда на сайтах пишут, что метод Довженко – вариант стрессовой психотерапии, это далеко не так.
О чем узнает пациент до первой встречи?
Мы никогда не отказываем в коротком общении без всякой оплаты. Такие разговоры, конечно, не должны затягиваться на 40 минут. Но если у специалиста выдалось свободное время, пообщайтесь! Никогда не требуем ничего взамен, даже если человек спрашивает: «Куда и сколько заплатить?» Говорим: «Скажите спасибо и приходите, будем разбираться».