Иногда такой ни к чему не обязывающий диалог помогает настолько, что люди бросают пить. Без сеансов. Это наша истинная благородная цель и благотворительная миссия.
С женами пациентов можем поговорить – и тогда им становится понятней, как себя вести, что менять. Ясно ведь, что супруги живут на разных планетах и их жизни пока не пересеклись.
Предварительное общение случается часто именно в клинических условиях. Приходит администратор, дежурный врач либо сам пациент с вопросом: «А что это такое? А как происходит?» Или же есть сомнения: реабилитация нужна или кодирование. Смотрим на человека и понимаем, что он второй год на наркотиках (внешне напоминает персонажа на обложке третьего альбома Limp Bizkit «Chocolate Starfish and the Hot Dog Flavored Water»: черты лица и тела округлены, как картофель). Говорит: «Мне нужно кодирование». Спрашиваем: «Когда в последний раз употребляли?» – «Позавчера». – «Нужна реабилитация. Вас нужно извлечь, закрыть и избавить от этой гадости».
Тут еще вот в чем дело: насильно лечить никто не будет, тем более если говорить про частную практику.
Как это карается? Да не карается, если речь не идет о хранении и распространении наркотиков. Употребляет и употребляет, разрушает себя и разрушает. Помочь тут не сможем без согласия. Ему, конечно, на душе, может, почище, что с ним поговорили. Жмет руку, улыбается: «Мне было важно понять, что со мной, как это происходит и что мне может помочь». Мы выполняем роль некоего ориентира.
Иногда записываются на платную консультацию. Иногда просто минут 10–15 перекидываемся словами с родственниками, которых направили дежурные врачи или администраторы клиники.
Случается, звонят или пишут. Стараемся по телефону не общаться, чтобы не превращать это в затяжную консультацию. Иногда спрашивают, можно ли прислать голосовое, а потом присылают 28 сообщений по 3 минуты. Нам нужно сконцентрироваться, чтобы это все прослушать и уделить человеку полноценное внимание. Поэтому лучше живое общение.
Еще и родственники после первичного приема тоже хотят пообщаться. Однажды мама пациента, волнуясь, с дрожащими руками спросила: «Я тоже хочу к вам. Мне нужно поговорить». Записываем, и она приходит отдельно. Хочет, чтобы поняли ее как мать, как женщину. Все остальное в режиме 15 минут: «Что у вас хорошего? Какая у вас история? Как вы дошли до такой прекрасной жизни? Поделитесь секретами, как стать таким, как вы?»
Без юмора их не расшевелить. Понятно, что люди преимущественно будут рассказывать негатив.
Имеют ли право психологи работать с зависимыми пациентами?
Имеют, если умеют. Их часто пугают сложности. Наркология вышла из психиатрии, но редко на частном приеме можно встретить галлюцинирующего алкоголика с бредом ревности. Такие не доходят: психологи в их картине мира обесценены. А те, у кого есть хоть какая-то мотивация, сначала пойдут к психологу, а не к наркологу.
У нарколога все четко: капались – не капались, лежали – не лежали, помогло – не помогло. А психолог подразумевает долгосрочную работу, разбор семейных отношений, в которых человек пьет, групповые занятия, доставание чувств изнутри, исследование сценариев – про то, что можно поменять.
Отметим, в последнее время психологи сами не пример наркологически здоровых. Сидят с вейпами[5], пускают дым на пороге. Что может дать человек, который сам зависим? Тот, кто справился, имеет внутреннее понимание, что происходит. Сложно представить психолога, который вчера сходил в ночной клуб, оттянулся, выпил все [коктейли третьей мировой[6]], а теперь сидит и рассказывает: «15 лет не будешь пить, как я». Это смешно. Важно обладать частицей зрелого восприятия взрослой жизни и пониманием, что у тебя есть семья, что нужен некий горизонт планирования.
Пьющие психологи. Например, она работает HR-специалистом в крупной компании 15 лет, получает стабильную зарплату, может в любой момент выехать в любую страну. Когда она сидит напротив – диву даешься, как она вообще разговаривает и договаривается с людьми. Косноязычна, молчалива. Слова из нее не вытащишь. Говорит шепеляво, без четкой артикуляции. Такое бывает у зависимых, у которых из челюсти вымывается красный фосфор. Многие зависимые по этой причине – пациенты отделений челюстно-лицевой хирургии. Более того, ее задача на работе как специалиста – отбирать людей под определенные виды деятельности. Смотришь на нее и думаешь: как работала все годы? Вот она описывает свой среднестатистический будний и выходной дни. Предсказуемо покупает одну и ту же еду, передвигается одними и теми же маршрутами, работает в одно и то же время. Детей нет и не хочет. Семьи (в 47 лет) тоже нет и не хочет. Она даже не знает, как это. Живет с мужчиной, который не хочет ребенка и обращается с ней, как с чемоданом: разъехались-съехались. Он сам ребенка потерял от первого брака – у него своя дыра в груди. Зачем она ему? И начинаешь раскапывать семейную историю. Сидишь рядом с этой женщиной и чувствуешь опустошение. Что сказать, чтобы пробудить ее?
Педагог по психологическим дисциплинам – к. п. н., доцент Максим Жидко в Харькове приглашал студентов в реабилитационный центр, чтобы они видели зависимых людей и получили опыт живой коммуникации. Нужно видеть их своими глазами и формировать свое представление о том, работать ли дальше с такими пациентами. Личность специалиста с течением работы грубеет: снижается чувствительность, стирается глубокая эмпатичность.
Это не значит, что мы бесчувственные или бессердечные, это значит, что у нас вырабатывается определенного рода защита. И с зависимыми людьми важно иметь защиту, возможность быстро переключаться. С кем ты сейчас разговариваешь? Для чего говоришь или делаешь те или иные вещи?
Психологи, работающие со всеми проблемами в мире, которые рады любому клиенту (особенно обеспеченному), конечно, зависимому пациенту могут навредить. Сюда же отнесем специалистов, знакомых с созависимостью только через книги. Фанатично теребя эту тему и читая о ней, они обладают поверхностным набором представлений о практике. Созависимость как тренд и созависимость как то, что видишь лично, не одно и то же.
«100 смыслов психотерапии»: серия интервью со специалистами
Глава 3Первая встреча с пациентом и его близким окружением
Члены семьи по-разному относятся к тем, у кого проблемы, как они считают, с алкоголем. Но именно они чаще всего звонят, задают вопросы и приходят за решением. Получается, не человек, которому реально нужна помощь, проявляет импульс справиться, а его близкие (созависимые), у которых среди окружения могла быть подобная проблема (и в некоторых случаях сами прошли путь зависимого).
Бывает, даже не контактируем непосредственно с пациентом перед первым приемом, а жена рассказывает всю подноготную. Спрашиваем: «Почему муж сам не обратился?» – «Знаете, он волнуется. Я не знаю, как он к этому отнесется». Интересно вот что: почему она берет на себя обязательство справиться с его зависимостью? Спасает в очередной раз? В переписке с ней: «В вашей семье кто-то еще пил?» – «Папа». И уже не стоит спрашивать, повторяет она семейный сценарий или нет. Но понятно, что она выбрала мужа, зная, что тот пьет с 12 лет.
Другая история: вся семья приходит (дочь, зять, мама, внук) вместе с пациентом. Спрашиваем: «Что вы здесь делаете? Давайте знакомиться. Моя задача, чтобы наши отношения были теплыми и понятными. Чтобы больше и шире понимать ситуацию, сначала вы (дочь и мама – женский взгляд на душевный недуг папы), потом вы (пациенту), а потом вместе поговорим». Нужно экспериментировать, опираясь на то, в каком составе они приходят, как вместе ведут себя друг с другом и как по отдельности. Пациент такой ласковый, а на жену рычит в присутствии специалиста. Отдельно он говорит одно, она – другое. Супруга говорит, что муж ей не изменяет, а он говорит, что едет к любовнице: «Уже 22 года живу с другой женщиной». И думаешь, какой удивительный мир!
Просишь членов семьи подождать в коридоре, закрываешь дверь и переключаешься на неформальный диалог: «Расскажите, как все на самом деле! Чем вы больны? Родные сказали свою версию. Теперь давайте начистоту. Чего вы хотите?». В присутствии родственников сложно выразить свою точку зрения. Порой родственники на приеме говорят больше любого пациента и даже больше специалиста: приходят выговориться. В общении с ними важно создать пространство, где диалог может произойти. Поэтому эффективно приглашать родственников на отдельные консультации или дать им возможность проявиться в переписке до первой встречи. С заботой и внимательностью относимся к их переживаниям.
Близкие всегда проявляются подспудно. Даже предъявляют претензии: «Чем вы там вообще занимаетесь?» В хамство и возможные оскорбления не включаемся: «Приходите и будем говорить по факту. Есть дни и время приемов».
Специалист фокусируется на жизни конкретного человека.
Закрытая дверь, тишина, ничего не отвлекает. «Вы можете прийти вместе – уделю внимание, посмотрю на вас и сведу воедино все точки зрения на ситуацию». Клиент в кабинете говорит одно, его родственник – другое. Собрать эти картины мира в единое целое сложно, объединить совместные усилия по оказанию помощи – еще сложнее. Ищем несоответствия. В кабинете несоответствий значительно меньше, а определенности больше.
Что такое деньги, которые платят специалисту за работу? Это один из способов перебросить ответственность за жизненные выборы. Какое-то время человек не занимается ни работой, ни семьей – ничем, кроме алкоголя. Для него шаг обращения за помощью волнителен, неприятен. Когда кто-то ходатайствует за пациента, это выглядит так, будто впереди него забегают и проверяют, что там безопасно. Он ныряет в непонятную пучину оказания помощи, а что будет дальше – неясно.