Накрапывал дождь, воздух понемногу напитывался запахами весны, но сумерки отливали еще холодным синим зимним перламутром. Сидя в теплом салоне дорогого автомобиля, Рита думала о том, что это правильно, что они с Мирой, женщины, в сущности, благополучные, занимаются чужими проблемами. Быть может, это идет в ущерб ее общению с дочерью, но она еще так мала, и ей так хорошо пока еще подле бабушки.
– Смотри, церковь. Да какая красивая, новая, – Мира открыла окно и вдохнула свежего влажного воздуха.
– Это храм во имя Иоанна Предтечи.
– Может, зайдем, свечки поставим? Заодно и посмотрим на новый храм…
– Знаешь, Мира, мы с Марком никогда о религии не говорим, но каждый из нас время от времени ходит в церковь. Пойдем.
– У меня косынки нет.
– Да и у меня тоже.
– Ничего, думаю, нас не выставят оттуда.
– Нет, Мира, я сейчас не пойду. Знаешь, когда я была еще совсем молодой и хотела войти в храм, что на Музейной площади, меня там так пристыдили, что я долго потом туда не ходила… Значит, в следующий раз.
Добротный кирпичный дом с зеленой крышей и зеленым же, ярким забором, мокрые деревья палисадника покачиваются на ветру.
– Мира, знаешь, а я не хотела бы жить здесь, среди этих домов, среди этих людей. Быть может, это погода так на меня действует, но я была бы здесь чужая.
– Глупости. Просто ты привыкла к другой жизни, вот и все. Если бы, к примеру, Марка позвали сюда на работу, и тебе пришлось здесь жить, поверь мне, ты бы и здесь нашла повод для удовольствий.
Они расхохотались. Понимали, что дело не в Подлесном, а в погоде, в унылом освещении, в тех же фиолетовых сумерках, Летом здесь наверняка все выглядит по другому: и сирень цветет, и вишни клонятся от ягод, и яблоки наливаются.
– Прямо как у нас, в Отрадном… – закончила Рита свою мысль вслух. – Ладно, надо выходить из машины, знакомиться с теми, кто тут живет. Люди сказали, что Любовь Петровна Чернозубова, тетка Веры.
Вопреки фамилии Любовь Петровна была обладательницей белоснежных крепких зубов. Вся такая аккуратная, подтянутая, в розовом свитере и черных теплых брюках, она стояла на крыльце и, кутаясь в пуховый платок, всматривалась в лица приезжих незнакомых женщин.
– Вы Любовь Петровна Чернозубова? – спросила Рита, приближаясь к дому и осматриваясь в поисках собаки.
– Собак нет, не бойтесь, – услышали они. – Проходите, проходите. Вы, видно, из города.
– Меня зовут Рита, а это – Мира. Нам надо поговорить с вами, Любовь Петровна.
– Проходите, раз пожаловали.
По ее виду трудно было догадаться, или боится она, нервничает, или же ее бледное лицо с большими темными глазами всегда так напряжено.
Она провела гостей в просторную чистую кухню. Сразу же включила самовар, расписанный под Хохлому, – красный с желтым, нарядный, праздничный.
– Слушаю вас… – Любовь Петровна поправила машинально рукой чуть сбившиеся набок, завязанные узлом, тяжелые темные волосы, провела ладонью по своим щекам, словно проверяя, на месте ли они. Все-таки ни нервничала.
– У вас была племянница Вера, – начала Рита.
– Так вы из больницы, наверное? Сразу скажу – я уже давно забрала свое заявление назад. Это в самом начале, когда все случилось, я никак не могла смириться с тем, что недоглядели, что допустили до такого. Но потом, когда немного успокоилась, поняла, что каждый человек может ошибиться, да и доктор этот, Нольде – хороший человек, да и специалист тоже.
– Мы не из больницы. Скажите, у вас сохранились фотографии Веры?
– Конечно. А что? Что случилось? Кто вы?
– Понимаете, у нас есть один знакомый, можно даже сказать, друг, и вы его хорошо знаете – Анатолий Концевич.
– Ну как же, конечно знаю! И что же с ним случилось? Уж не помер ли? – ахнула она.
– Почему вы так предположили?
– Но ведь вы же приехали сюда. Значит, что-то случилось. Вы извините, что я перебила…
– Анатолий, слава богу, жив и относительно здоров. Но он утверждает, что ваша племянница и его жена жива.
– Как это? Он что, (с ума) сошел?
– Нет. Просто его друзья видели ее в городе. Один – в ресторане. Она была там в обществе молодого человека. Кстати, с Михаилом Нольде, сыном того самого Нольде, на которого вы, вероятно, и писали заявление. – Догадалась Рита. – Ведь вы же обвинили его в непрофессионализме.
Она судила лишь по одной фразе, оброненной Любовью Петровной. Рисковала, но логика подсказывала, что заявление тетки могло быть связано исключительно с ее смертью, с тем, что доктор, который ее наблюдал, пропустил гепатит.
– Да, было такое. Но что вы сейчас сказали? Повторите! – Любовь Петровна пристально взглянула на Риту. – Что Вера жива? Это как?
– Понимаете, я сама-то не видела, да и Анатолий тоже, но все вокруг утверждают, что эта женщина – точная копия Веры. Анатолий находится в ужасном состоянии, он ужасно напуган, нервничает.
– Да мало ли похожих людей на свете? Но что вы хотите от меня? Узнать, жива ли Вера? И что, по вашему, я должна вам ответить? Я же сама ее хоронила.
Рита сделала паузу, остановилась, достала носовой платок и промокнула им выступивший на лбу пот. Она и сама не ожидала, что так разволнуется. В разговор вмешалась Мира.
– Любовь Петровна, мы приехали к вам, как к единственной родственнице Веры, чтобы спросить, не было ли у нее сестры-близнеца?
– Ах, вот оно что, – выдохнула с облегчением тетка. – А я-то думаю, что они хотят от меня узнать. Да не было у Верочки никакой сестры. Хотя, конечно, насмотришься сериалов, и не такое в голову придет. Но Галина, мать Веры, ничего такого мне не говорила. Она давно умерла, царство ей небесное. Неужели так похожа?
– Давайте договоримся с вами так, – сказала Рита. – Я сама, лично, встречусь с этой женщиной. Постараюсь сделать снимок, привезу его вам, чтобы вы сами сказали, похожа она на Веру или нет, а вы за это время постарайтесь встретиться с доктором, который принимал роды у вашей сестры, Галины. Или с кем-то, кто в это самое время лежал в роддоме. Кстати, где рожала ваша сестра?
– В Марксе…
– Вы сможете это сделать?
– Но зачем это? – вполне резонно спросила Любовь Петровна. – Мало ли кто появился в городе.
– А вдруг окажется, что это ваша родная племянница?
– Ну и ну. Ладно, тем более что я часто бываю в Марксе. Да и женщину одну знаю, которая одновременно с Галкой рожала. Постараюсь что-нибудь узнать. Но если честно, вы меня удивили. Господи, я же совсем забыла про чай…
Рита с Мирой переглянулись. Они поняли друг друга без слов: надо ли говорить тетке о том, что в могиле ее племянницы похоронен мужчина? Мира чуть заметно покачала головой, мол, нет, не надо…
– Знаете, мы, быть может, и не приехали бы, если не он обстоятельство. Та женщина встречается с сыном Нольде, того самого Нольде, который наблюдал Веру и который впоследствии вызвал Анатолия, чтобы сказать ему о смерти жены. Вам не кажется странным такое совпадение?
– Да уж… – согласилась Любовь Петровна. – Вы уж извините меня, что я с вами так… неприветливо, что ли. Просто вы меня, честно говоря, испугали. Давайте попьем чайку, поговорим, может, я и сама что вспомню. У меня мед есть, хотите? А еще масло деревенское, вы такое в городе не купите.
И тут она как-то странно посмотрела сначала на Риту, потом на Миру, словно не решаясь что-то сказать.
– Вас как зовут?
– Меня, Рита, а мою подругу – Мира, – повторила Рита. – Вы ведь хотите что-то сказать?
– Да, хочу… Я тут сказала вам, что забрала свое заявление на Нольде обратно… И знаете, почему?
– Почему?
– Да потому, что знаю, кто убил Веру…
– И кто же? – побледнела Мира.
– Муж ее, Толя. Люди говорят, что он ей инъекцию сделал, после которой у нее началось кровотечение. Вроде как не хотел он ребенка. А еще говорят, что на нее маньяк напал, она рассказала об этом Анатолию, но тот не придал ее словам значения, и не позволил ей обратиться в милицию. А люди зря говорить не будут. Вот и судите сами.
Уже прощаясь с Любовью Петровной, Рита вспомнила о своем желании сходить в церковь, попросила одолжить две косынки.
– Я с вами пойду, – сказала Чернозубова. – Поставлю свечку за упокой. Верочки. Вот, если бы она воскресла, ожила. Это было бы чудо!
И женщина перекрестилась.
19Три года тому назад. 2005 год.
Маленький чемодан, дорожная сумка, набитые вещами пакеты – все это было сложено у порога. Вера, одетая для дороги, сидела на кухне с отрешенным видом.
– Ну и куда ты сейчас пойдешь? – Концевич сел напротив нее. Он сильно нервничал. Конечно, он помнил вчерашний разговор и ту истерику, которую устроила жена после того, как рассказала ему об убийце соседа в лифте, но и это приписал ее расстроенной психике. Нет, конечно, убийство произошло, об этом знал весь дом, да и следователи зря приходить не будут, но уже поздно вечером позвонила соседка, та самая, которая что-то там наплела следователям, и сказала, что она навела следствие на правильный путь, что она знает, кто убил соседа… Его компаньон. Она в свое время, оказывается, записала номер машины, на которой к соседу приезжал его товарищ, который в довольно резкой форме разговаривал с ним (соседка слышала их разговор) и грозился расправиться с ним, если тот не вернет ему какой-то там долг.
– Вера, ты слышишь меня? Куда собралась-то?
– Не знаю. Но тебя это не должно интересовать. Тебе же все равно, что происходит со мной. Для начала я пойду в милицию, – и тут она подняла на него глаза с покрасневшими, воспаленными веками. – Толя, этот маньяк, Алексей, зарезал у меня на глазах нашего соседа лишь потому, что тот вошел в лифт, ты понимаешь? И сделал он это по одной-единственной причине: продемонстрировать свою решимость убить тебя, если ты не отпустишь меня к нему или попытаешься обратиться в милицию. Поэтому если я пойду сейчас в милицию, то, возможно, Алексей убьет тебя.
– Вера, мне страшно за тебя. Ты соображаешь, что говоришь?