Вспомнить, нельзя забыть — страница 15 из 17

НЕ ПОКОРЮСЬ

В глухую ночь,

как летописец некий,

Записываю горе наших лет;

А днем ищу я в русском

человеке

Неизгладимый, негасимый

свет.

Трагическая доля

Ярославны —

Мой горький плач

о гибнущих в бою…

Но тем, кто пал бесцельно

и бесславно,

Ни слез моих, ни песен

не даю.

Живу. Люблю. И верую

по-детски,

Как должен верить

Русский человек…

Но жив во мне строптивый

дух стрелецкий, —

Его ничем не вытравить

вовек.

А Русь молчит. Не плачет

и… не дышит…

К земле лицом разбитым

никнет Русь…

Я думаю: куда бы встать

повыше,

И крикнуть «им»:

«А я не покорюсь!»

Не примирюсь я с долей

Ярославны!

И пусть пока молчит

моя страна, —

Но с участью печальной

и бесславной,

Не примирится и она!

1930 г.

ЗАДАЧА

Сейчас у Русских

Одна задача,

Самая трудная,

Большая срочная,

Требующая

Вычисления

Точного,

Над которым взрослые,

Как дети плачут!

Головоломные

Числа такие!

Решают многие,

Но у всех неудача…

А условие

Этой задачи:

«Как спасти Россию?»

1930 г.

ЕДИНЫЙ ПУТЬ

Едино солнце над вселенной,

Един над всем живущим Бог;

Но мой родной народ смятенный

Найти единый путь не мог…

Давно утеряны навеки

Своя семья, своя страна.

Мечтать о близком человеке

Мне радость бледная дана.

Как тяжела чужая сила…

Нужда и боль к земле гнетет…

У Бога смерти я просила,

Но Бог мне смерти не дает.

Чем усмирю я в сердце ярость?

Крещусь измученной рукой:

Скорей пришли мне, Боже, старость,

А с ней усталость и покой!

В трущобах Дальнего Востока,

Во мраке злых трусливых дней

Тоскую зло и одиноко

Вдали от Родины своей.

Едино солнце над вселенной,

Един над всем живущим Бог;

И только мой народ смятенный

Найти единый путь не мог…

Август 1931 г.

ИМЕНЕМ ТВОИМ…

Годы горя, нищеты и бед

Проползли… мелькнули… отгорели.

Все же мы за много-много лет

Многого обдумать не успели.

Нам, серьезным, строгим и простым

Надоели выкрики актеров;

И хоть жар сердечный не остыл,

Но воспламеняемся не скоро.

Ну, конечно, было тяжело…

Наземь опрокинула усталость…

Горе безнаказанным прошло;

Дело незаконченным осталось.

Сами уж не знаем, почему,

(Темнота отчаяния, что ли?)

Медлим обращаться мы к Нему,

Корчась от невыносимой боли.

Скажут: слов пустых не говори,

Мы теперь не те, что раньше были:

Девушки нейдут в монастыри,

Юноши Россию разлюбили.

Жизнь эгоистична и пуста,

И в сердцах у нас темно и пусто…

Мы теперь не верим во Христа

И не станем слушать Златоуста.

Закрываю очи и молчу.

Сердцем проклинаю эти годы.

Мы вручаем Божьему мечу

Долю бесталанного народа.

Господи, поможешь только Ты,

Именем Твоим друг другу верим!

Выведи из этой темноты

И верни нам милую потерю!

1931 г.

ДЛЯ НЕМНОГИХ

Неужели для того я

Убежала от советов,

Чтобы выбрать горький жребий

Эмигрантского поэта?

Чтобы здесь, совсем измучась

От нужды и ностальгии, —

Плакать — петь про злую участь

Всеми преданной России?

Нет!

Накопляя гнев и жалость

И отыскивая правду

От одних к другим металась!

Создавала я поэмы

Из железа и из стали!

Свято веруя, что все мы

Для борьбы сюда бежали.

И в изгнаньи поняла я,

Почему мне песня злая

Болью душу обжигала…

Не для всех нужна Россия…

Дорога она немногим…

Их немного… Но такие

Не свернут с прямой дороги!

И под бело-сине-красным

Флагом, гордым и прекрасным

Снова будет Русь, мы верим!

Нас не тронут вражьи пули!

Смело, Братья, в бой с врагами!

Те, кто ночью не заснули,

На рассвете будут с нами!

1930 г.

ПРИМИ!

За веру в Бога — пытки и гоненья,

За верность родине — расстрел или тюрьма,

За правду резкую — жестокость и глумленье,

За стойкость — нищая сума.

Как тяжело идти дорогой узкой

И быть несчастнейшим между людьми,

Но если ты себя считаешь Русским, —

То нищету, тюрьму и смерть прими!

1931 г.

НЕОТРЫВНАЯ

Не пленница и не рабыня,

Но каждый час и каждый год

Я от рожденья и доныне —

Твоя, великий мой народ!

Русь, о тебе вдали тоскую,

Любовью кровною люблю,

Навеки-вечные родную,

Навеки-вечные мою!

И в грохоте чужих историй

Твоя История близка.

Твое — мое и наше горе.

Твоя — моя — одна тоска…

И в ненависти не одна я:

Мой дух в холодной тьме узрел,

Как отдает моя Родная

Своих героев на расстрел…

Национальные герои

Прославят родину мою.

Им вечный памятник построю

И цоколь песней обовью!

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ

Чужое, злое имя «Ленинград»!

В том городе, где жили исполины, —

Теперь пигмеи радостно галдят

У красного подножья гильотины.

Там льется много крови и … чернил.

Все кружится в безумно-быстром темпе…

И сатана с улыбкой приложил

На лбы людей пятиконечный штемпель.

Стал город славы кладбищем химер,

Стал призраком чужим и нереальным.

Там каждый семилетний пионер

Придавлен днем суровым и печальным.

Уродливый, нелепый, жуткий быт,

В котором нет друзей и нет любимых…

Никто не сыт, но каждый бит,

И в каждом зверь. И боль непоправима…

А «Допры», где палач, от крови пьян,

«Работает» в усердьи озверелом.

Где паклей забивают рты крестьян,

Чтоб не могли кричать перед расстрелом.

А за пайком голодные хвосты!

А в золоте зубов ухмылка Нэпа!

О, Господи, помилуй и прости

Рабов покорных подлого Совдепа!

Грузину, не татарам, платят дань.

Где гордость? Где любовь к родному краю?

Ах, «почему же мы такая дрянь?» —

Чужую фразу снова повторяю.

Российский город славы и побед, —

Ты выдержишь и это потрясенье.

Увидим вновь мы пышный твой расцвет —

Плоды трудов иного поколенья.

Былую мощь твою и красоту

Не видела, но верю, что увижу.

О них в отцовских книгах я прочту,

И «Ленинград» сильней возненавижу.

Санкт-Петербург, твой искаженный лик,

Назвали по-другому в эти годы.

Но все пройдет. И будешь ты велик,

Столица величайшего народа!

И гениальный русский драматург,

Который душу нации прославит,

Названием старинным «Петербург» —

Чудесную поэму озаглавит!

1932 г.

ПРИСТАНЬ

Много в жизни открыто америк,

Стран великих и средних и малых.

Где же тихая пристань, где берег

Для изгнанников и для усталых?

Много пыльных дорог и тропинок.

Нас грозою отмеченных много.

Прозорливый молитвенник-инок,

Укажи нам в Россию дорогу.

Много сказок и песен у жизни,

Но всех песен милее и краше

Мне легенды о нашей Отчизне,

О стране героической нашей.

Никаких нам не надо америк,

Опостылели страны чужие.

Есть для Русских единственный берег,

Наша тихая пристань — Россия.

1931 г.

ЗНАМЯ И ДЕВИЗ

Один сказал другому:

— Что делать нам с тобой?

Мы оба незнакомы

Ни с ветром, ни с судьбой.

Пойдем с тобой навстречу

И жизни и борьбе!

Опасность я замечу,

Скажу о ней тебе.

Другой молчал и слушал.

И понял: в этот миг

В измученные души

Надежды луч проник.

Один спросил другого,

(В вопросе страх и боль…)

— Скажи, какое слово

Запомним как пароль?

Другой ему ответил:

— Пойми, мой друг, меня…

Милей всего на свет?

Мне Родина моя!

Там, где гремят проклятья

И в битвах льется кровь,

Разделим мы, как Братья,

И злобу и любовь.

Смотри, орлы над нами

Под небеса взвились!

Россия будет — знамя

И Правда — наш девиз!

1929 г.

БРАТСКИЙ ПАРОЛЬ

Переносит ветер вести

И оттуда, и туда:

Мы бороться будем вместе,

Вместе навсегда!

Бой открытый невозможен,

Но сердца горят…

Смелый, умный, осторожный, —

Безымянный Брат!

Будем пить из общей чаши

Ненависть и боль.

Знают всюду Братья наши

Братский наш пароль!

В синем небе золотые

Сполохи горят…

«Служим Богу и России!»

— Слышишь? — Слышу, Брат!

1927 г.

НА ТОЙ СТОРОНЕ

Во вражеский лагерь не каждый пойдет,

Не каждый рискнет головой.

Не знает он, встретит ли солнца восход

И будет ли завтра живой.

Орлиную душу свою он понес

На крыльях отваги в борьбу,

Ушел он в страну громыхающих гроз

Испытывать жизнь и судьбу.

А если вернется, то скоро опять

На подвиг отправится он.

А женское дело — молиться и ждать,

Склоняясь над шелком знамен.

Скрипят под иглою тугие шелка.

Три буквы и крест на шелках.

Пусть будет винтовка верна и легка

В его молодецких руках.

За карие очи, что смотрят во тьму,

За руки, которые мстят,

Моюсь я. Дай, Боже, удачи ему

И пусть он вернется назад!

1932 г.

СЛЕДОПЫТ

Прищурены глаза. И не лицо, а… маска!

Но трудно лгать тебе на этот раз.

Душа, взъерошенная нервной встряской,

Тревожно смотрит из печальных глаз.

Я знаю, ты бродил по вражеским дорогам.

Твой взгляд был осторожен и колюч.

Имея малое, ты тосковал о многом!

В подпольной тьме искал восстанья луч…

И в тишине пустых и мрачных комнат

Твой голос звал, приказывал, просил…

И ты замечен. И тебя запомнят!

Поберегись! Не выбейся из сил.

Тебя броня спасает от измены,

Талантливый и умный следопыт.

Ты вскроешь не свои, а вражеские вены.

Убьешь! Пока… не будешь сам убит.

Двоякий смысл в твоем пытливом слове.

Привычно лжет нахмуренная бровь.

Ты весь в крови. И ты устал от крови…

И все-таки, твоя стихия — кровь!

1929 г.

РУССКАЯ ДЕВУШКА

Служащая губвоенкомата

Синеглазая машинистка;

Зовут ее «товарищ» Ната,

Но она не коммунистка!

С чекистами болтает смело

И смеется весело и звонко!

Но спрятан под блузкой белой…

Крестик на цепочке тонкой…

Вечерами с военкомом танцевала,

Интернационал пела.

А по ночам жизнью рисковала

За великое русское дело.

По ночам Ната уходит, —

У бедняжки много заботы:

За старым амбаром, в огороде

Ната встречает кого-то…

Поговорив с любимым, Ната

Не теряет времени даром

И, склоняясь над тяжелой лопатой,

Закапывает винтовки за амбаром.

Девушка без слез и стона

Проводила милого в горы.

Передавала в отряд патроны

И слушала заветное «скоро!»

Следили. Донесли. Арестовали.

При обыске нашли записку.

В холодном и темном подвале

Пытали синеглазую машинистку…

Прекрасная и молодая,

Она не просила пощады!

Расстреляли героиню восстанья…

А в снежных горах Алтая

Начальник партизанского отряда

Мечтал о скором свиданьи…

СЫН СВЯЩЕННИКА

Ты пришел из страны чудовищ,

Из страны полуночных слез.

Много ты бесценных сокровищ

На чужбину с собой принес.

Пусть в кровавую атмосферу

Ты с младенческих лет попал,

Но великую ценность — веру,

Веру в Бога — не потерял.

Если горькой будет дорога,

Верь, — наступит горю конец,

Ведь в стране, где забыли Бога

Был священником твой отец!

Был отец твой смел и упорен,

Был самим собой до конца.

И неведомо сколько зерен

Он посеял в русских сердцах.

Не Алтайские ли утесы,

Не Алтайские ли ветра, —

Сибиряк мой светловолосый,

Провожали тебя вчера?

Сын священника, сын Алтая,

И великой России сын,

Твоя молодость золотая

Расцвела средь черных годин.

Оттого-то чуть-чуть сурово

Голубые смотрят глаза,

В них желанья пути другого, —

Надвигающаяся гроза!

Ни душой, ни единым словом,

Мой любимый юноша-брат

Перед Родиной не виновен

Перед Богом не виноват!

ИЗ ТЬМЫ В ТЬМУ

Все случилось так непонятно,

Но запомнилось мне навек:

Подошел ко мне неприятный,

Злобой выдуманный человек.

Да, бывают в жизни минуты,

Сердце знает, что близок рок…

Человека того, почему-то

Я тогда оттолкнуть не мог.

Я не знал, что это Иуда,

Ненасытный и хитрый спрут,

Что пришел он как раз оттуда,

Где родных людей предают.

Не ушел от дьявольской драмы…

Боже мой, скажи, почему

Так их много злых и незнамых,

Их идущих из тьмы в тьму?

1931 г.

НЕ СВОЙ

О том, что будет, мечтать не будем.

Мечта от жизни уводит вдаль.

Устал бороться? Не веришь людям?

На сердце злоба, в глазах печаль…

Ну что же делать? Не все герои,

Не все способны идти на бой.

Не выходить же совсем из строя

И не склоняться перед судьбой.

Не вдохновитель земных трагедий,

Не полководец и не герой,

Среди тоскующих о победе,

Среди бунтующих, ты не свой.

Как человек, ты не безупречен,

Как гражданин, ты, душою слаб.

Тебя утешить мне, право, нечем,

Трусливый, жалкий советский раб!

1931 г.

МЕСТЬ

Бледны и сумрачны черты ее лица,

Ни крыльев нет, ни драгоценного венца.

И эти губы строгие молчат,

Но ты запомнишь говорящий взгляд.

Запомни также, мой небрежный друг,

У этой вестницы бессонниц и разлук

Поспешный шаг. Смотри, она идет,

И расступается почтительно народ.

Она замедлит там свои шаги,

Где подвиг, где опасность и враги.

И вот, пока она на свете есть

Неутоленная питьем кровавым месть,

Сквозь сумрак наших утомленных дней

Мы, оскорбленные, должны идти за ней,

И вместе с ней замедлить там шаги,

Где подвиг, где опасность и враги!

1931 г.

ПОГИБШЕМУ ПАРТИЗАНУ…

С шуткою, с улыбкою скептической

Прожил жизнь недолгую свою.

И над этой гибелью трагической

Я сегодня плачу и пою…

Ижевцы и Воткинцы, запомните:

Ваш соратник умер на войне

Умер не в изгнаннической комнате,

А погиб на Русской стороне.

Выклеваны очи жадным вороном

И уста шутливые молчат…

Ах, из тех, кто ходит на ту сторону,

Мало возвращается назад!

Ноябрь 1931 г.

ОТЦОВО КОПЬЕ

Народ мой в неволе, в тоске изнемог…

Доколе, о Боже, доколе?

За дерзость и грех наказует нас Бог,

За дерзость и грех мы в неволе.

В ночи наш пожар полыхай до зари!

Слезами зальем ли мы горе?

А наши убитые нами Цари

Скорбят о великом позоре.

И русское горе, и горе мое

Руками сплету воедино.

А вырастет сын, я отцово копье

Отдам ненаглядному сыну.

Скажу я: похож на отца, ты, мой сын,

Борись, как и он, за Россию!

Будь воином храбрым, ты в поле воин,

Коль с поля уходят другие.

1931 г.

ДЫХАНИЕ ПОДВИГА

Девушка, никому не нужная,

Попала в сутолоку чужих городов.

Идет наивная и безоружная

К врагам вооруженным до зубов.

Безрассудная, чего ты хочешь?

Жертвовать? Не надо, не стоит…

Обывательские, липкие, черные ночи

Забросают тебя грязью густою.

Девушка, остановись, не надо!

Спрячься, как все, под крыло к мужу!

Одну растерзают звери и гады!

Застынет сердце от ветра и стужи…

Но она прижимает к сердцу руки

И лепечет слова, не пойму какие:

«Дыханьем подвига потушу муки,

Твои огневые муки, Россия!

…………………………….….….….….…..

Молодость пожалей! Куда ты?

Много ли вас таких? Одна ли!

Много ли вас, отдающих свято

Юные души Русской печали?

Она, задыхаясь от слез, сказала:

«Нас мало»….

1928 г.

БУДЕТ!

Провели черту и сказали: граница!

А по обе стороны — живые люди.

И близким в разлуке тоскливо снится,

Что встречи не будет…

Провели черту. И стоят солдаты.

Пули в винтовке, в «Нагане», в «Смите»…

Отсюда кричу: «Отдайте брата!»

А с той стороны: «К сестре пустите!»

Стоят, как серые камни, молча.

Поджидают пули сестру и брата.

И над стражей чья-то жестокость волчья…

И стража не виновата.

Смертные шаги — перейти границу…

Но по обе стороны смелые люди!

Надо желать и уметь добиться…

И встреча будет!

Октябрь 1928 г.

СЕСТРА МОЯ

Сестра моя, Ненависть, куда идешь?

— Для гибели вражьей ищу я нож!

— Зачем он тебе, родная сестра?

Ты сама, как отточенный нож, остра!

Неужели поле, где посеяна рожь,

Ты снова русской кровью зальешь?

В руке у тебя ременная плеть,

Я знаю, ты не умеешь жалеть…

Руки грозят и глаза грозят!

Верить нельзя и жалеть нельзя…

А пуще всего душа грозит

За того, который давно убит…

Что же ты медленно так идешь?

На тебе в руки острый нож!

В злобные очи смотреть врагу

Вместе с тобой смело могу.

Это ты в колодезь вливала яд,

Из которого пил вражий отряд?

Ты взрывала мосты и жгла сады?

Кровь и огонь — твои следы!

Но все же иду по твоим следам,

Но все же я душу тебе отдам!

Давно я рядом с тобой иду,

Пойду я рядом и в этом году.

1929 г.

РУССКАЯ ЖЕНЩИНА

Чтобы скрыть в очах печаль,

Сдвину я на брови шаль.

Что же даст Россия мне?

Слезы о вчерашнем дне…

Горя много на веку,

Злость, обиду и тоску…

Снова братскую войну?

Грохот пушек на Дону?

Снова обыски и страх…

Кровь на вражеских штыках,

Я — сестра, жена и мать,

Мне — о близких горевать.

Ночь не спать, а утром вновь —

Белый снег и чья-то кровь.

Кровью обагренный снег…

Игорь, Светик мой, Олег!

Вновь костров полночных дым —

Петропавловск и Ишим!

И восстания заря,

«За Россию! За Царя!»

Очи и душа в огне!

Вдруг решетка на окне…

В Соловецких лагерях

Болт железный на дверях.

Слышу выстрелы в упор,

Крики: «заводи мотор!»

Конвоиров грубый смех…

…………………………….….….….….…..

«Ненавидеть — это грех?»

И ответил на вопрос

Кто-то взором полным слез…

— Боже, дай мне сил дожить,

Сына в бой благословить!

1931 г.

ПРОКЛЯТИЕ

Пусть будут снова яблони в цвету.

Весна… но все надежды отняты.

И крикнуть хочется в ночную темноту:

— Будьте вы прокляты!

Благословенны вы, идущие на бой

С мечтами смелыми и страстными…

На бой с неправдою, со смертью и с судьбой

Дерзающие — счастливы…

И больно за родной мой край и мой народ.

Но прежний ли ты, тот ли ты?

Октябрь и Восемнадцатый кровавый год

Будьте вы прокляты!

Проклятые и год, и месяц, и число,

Когда подвалы стали бойнями…

Был сброшен рулевой и сломано весло

Руками недостойными…

Придешь ли ты, возмездья грозный час.

День ли ты, год ли ты?

Но вы, убившие прекраснейших из нас

— Будьте вы прокляты!

КОМИНТЕРН К СТЕНКЕ

Как искорки во тьме —

Подпольная работа…

Вдруг вспыхнула б от них

Заря переворота!

И вновь могучая,

Как грозная стихия,

Заговорила

И запела бы Россия!

О, грохот гнева!

Пламенные взрывы

Во имя Родины,

А не «свободы» лживой!

…………………………….….….….….…..

И продавцы газет

Кричат в дыму пожаров:

«Расстреляны 17 комиссаров!»

В шелках знамен

Восстания отвага!

Перед святым крестом

На площадях присяга.

В соборах молятся

Митрополиты

О всех, за веру

И отечество убитых.

Бас протодьякона,

Как в колокол, ударит:

«Благочестивейшего

Даждь нам Государя!»

И бунтарей вчерашних

Горестные тени

Вдруг упадут

Покорно на колени.

…………………………….….….….….…..

Российский гнев,

Скорее помоги мне!

Дай музыку к словам

В грозящем гимне:

— В прах сокрушим

Чекистские застенки,

А Коминтерн с его слугами…

— К стенке!!

1930 г.

ВЫШИВКИ

Словно арестанта под конвоем,

Разум мою душу стережет,

Я она, склоняясь над канвою,

Свет очей узорам отдает…

А узоры странные такие,

Дышат жизнью пестрые шелка.

Верую, что Русскую Россию

Возвеличит русская рука!

Буду делать маленькое дело.

Разум, сторож черствый, не мешай!

Пусть, пока труба не прогремела,

Путается в вышивках душа…

Декабрь 1929 г.

В МИРЕ МЕМУАРОВ

Мы с тобой врагами не добиты,

Но в тупик глухой заведены,

Два обломка королевской свиты,

Короля трагической страны.

Подвиг — это миг самозабвенья,

Огненный полет в ночную высь.

Клятву долголетнего терпенья

Мы с тобою выполнить взялись.

Жизнь диктует новые законы,

Вожаки кричат: «Не отставай!»,

Но перед отцовскою иконой

Огонек зажечь не забывай.

Никому нас не переупрямить,

Жизнь борьбой неравною полна.

В эти дни сожжем о прошлом память,

Чтоб не помешала нам она!

Чтоб душа слезой не растекалась,

В мусорную яму сволоку

Нашу эмигрантскую усталость,

Нашу эмигрантскую тоску.

1931 г.

ЗА ОБИДУ

По ночам я о многом думаю,

На подушку слезы роняю,

Но маленькую личную беду мою

К общей не приравняю.

На чужбину шквалом отброшены,

Оглушенные гулким громом,

Раскатились мы, как горошины,

В поле чуждом и незнакомом.

Не люблю я запаха ладана,

Рано петь по нас панихиду,

Будет день: нежданно-негаданно,

Отомстим за нашу обиду!

Не за ссылку за нашу дальнюю,

Не за горечь отдельной драмы, —

За обиду национальную,

За поруганные наши храмы!

За все то, что русскому дорого,

Что для сердца русского свято —

Отомстим мы жестоко ворогу

В грозный год Великой Расплаты!

20 октября 1931 г.

ГЕОРГИЙ

Охвачена жарким и светлым пожаром

Забуду ль о прошлом, о темном, о старом?

О звоне серебряных колец кольчуги,

О князе, о храбром забуду ли, други!

Всегда в горделивом и нежном восторге

Я имя твое повторяю — Георгий!

На фоне Российских алеющих зарев —

Мой храбрый Георгий, слуга Государев.

О топоте четком копыт лошадиных,

О вьюге, о снеге сибирской долины,

О серой шинели, о серой папахе,

О страхе за милого, девичьем страхе…

О всаднике стройном, чье имя Георгий,

Пусть память поет в горделивом восторге!

О взгляде последнем навеки родного…

О шелковой гриве коня вороного.

Короткое счастье за горе разлуки.

Напрасно цепляются женские руки

За шашку, за краешек серой шинели

В ту ночь, когда трубы за окнами пели.

Напрасно цепляются руки за стремя:

Не время любить нам и плакать не время.

На фоне Российских бунтующих зарев,

Не милый он мне, а слуга государев!

Но женское сердце, как пленная птица, —

Ему суждено тосковать и томиться.

Узнала: в дыму багровеющих зарев

Погиб Государь… и слуга Государев

Признаюсь, призанием горестным мучась:

Завидной казалось Царицына участь…

Ах, встретить бы пулю из той же обоймы!

Но не были рядом, Георгий, с тобой мы.

За вызов, за гордый отказ помириться,

Пришлось на чужбине далекой томиться.

И вот вереницею пасмурной годы,

Прошли под знаменами черной невзгоды.

Но в черной заботе о крыше и хлебе

Мне звездочка светит в полуночном небе,

И память поет в горделивом восторге,

О Русском герое, чье имя — Георгий!

9 декабря 1931 г.

В БРОНЮ ЗАКОВАНА

Российскому Обще-Воинскому Союзу посвящаю.

Переберу рукой взволнованной

Страницы прошлых ярких дней,

И встанет Русь, в броню закована,

В красе воинственной своей!

Сегодня вспомним мы нечаянно

Имен и дел великий ряд…

И в красоте своей отчаянной

Набег Аскольда на Царьград!

Впервые стал Царьград добычею.

И первые Аскольд и Дир

Мечами звонкими и кличами

О русских известили мир!

А Святослав с дружиной верною

Прославил Новгородский край.

Его отвагу беспримерную

Узнали Волга и Дунай.

А битва на Неве со шведами,

Где Александр пресветлый вновь

Украсил Русь своей победою

И пролил вражескую кровь.

И Куликово поле знаем мы,

Где Дмитрия Донского рать

Разбила полчища Мамаевы.

Привычным стало побеждать!

На небе сумерками поздними

Расскажет алая заря

Нам про Царя Ивана Грозного,

В России первого Царя.

Конь Грозного чертил подковами

Победы радужную грань…

Пред покорителями новыми

Склонилась буйная Казань.

Восток далекой снежной тайною

Манил вечернюю зарю…

Отдал Ермак Сибирь бескрайную

В подарок Грозному Царю.

А дальше бой, воспетый Пушкиным,

И мне ли петь после него?

И не Полтавскими ли Пушками,

Гремело эхо над Невой?

А дни Суворова, которыми

Костры победы зажжены,

Над безграничными просторами

Моей прославленной страны!

Пускай враги от злобы хмурятся,

Мы духом были велики —

И по Парижским ярким улицам,

Наш Царь провел свои полки!

Забуду нынешнее горе я,

Мне ясен наш грядущий путь:

Нельзя страну с такой Историей

Ни задушить, ни зачеркнуть!

Потомки славных тех воителей

Вдали от родины своей

Заслужат лавры победителей

На рубеже грядущих дней.

1931 г.

Д.Л. ХОРВАТ

Главе Дальневосточной эмиграции посвящаю

Защиту наших прав ему вручаем.

И под его отеческой рукой

Мы, русские изгнанники в Китае,

Найдем защиту и покой.

Недаром раньше был хозяин края,

Осталось твердою хозяйская рука.

Душе его близка страна родная,

И горесть русская душе его близка.

Хранителю традиций — эти строки,

Главе изгнанников — поклон мой до земли!

Привет всем тем, кто в эти злые сроки

За ним одной дорогою пошли!

1932 г.

НА МОРЕ И СУШЕ

Адмиралу Федоровичу посвящаю

Кричу «ау!» прошедшим временам.

Ведь только что отгрохотали войны.

И с человечьей кровью пополам

Мы воду пьем бесстрастно и спокойно.

Война для многих стала ремеслом;

Но есть такие люди, у которых

Военным вихрем знамя унесло

В чужие неизвестные просторы.

Пою о вас, родные корабли,

В чужих морях — Российская отвага!

Пою о тех, которых погребли

Без панихид и спущенного флага.

Чужие люди сердцу далеки.

Напоминает якорь о надежде.

Вы, Русские родные моряки,

Такими же остались, как и прежде.

От снов чужих когда-нибудь очнусь.

На Родине найду родные души.

И будет вновь сиять, как солнце, Русь,

И побеждать на море и на суше!

24 июня 1931 г.

АЛЕКСАНДРУ ПОКРОВСКОМУ

Из беды святая сила вынесла,

Выручила правда из беды.

Жизнь не терпит путанного вымысла,

Заметает ложные следы…

Все пугали вьюгой да сугробами:

«Нынче правят миром зло и ложь,

Встретишься в дороге с меднолобыми

И в бою неравном пропадешь!»

Помолился он перед киотами:

«Николай Угодник, помоги!»

Клеветой, нуждою да заботами

Не затравят хитрые враги!

Дни легли коротенькими шпалами

Не заметил, как по ним шагал.

В бурю над бездонными провалами

Он с непримиримыми стоял.

Вражьи очи в злобе кровью налиты

Но ему их злоба нипочем!

Спрашивал он силу: не ушла ли ты?

Ангела: стоишь ли за плечом?

Шел он под охраной Белокрылого,

А у Силы Темной… силы нет…

Не слыхал от ближних слова милого.

Но зато от Родины — привет!

И пускай морозная метелица

Кудри его снегом серебрит.

Если тронуть кто его осмелится —

Будет Силой Светлою убит!

Пристальнее в душу посмотрите-ка;

Отдает свою по капле кровь…

Самая мудрейшая политика

— Искренняя к Родине любовь!

1931 г.

КАЗАЧИЙ ХОР

Посвящается Казачьему хору В.И.Федотова

Звуки песен казачьего хора

Нам навеяли милую быль:

Бесконечность степного простора

И степной золотистый ковыль…

Островерхие горные грани,

Широта многоводная рек,

И зеленые дали Кубани

И Сибирский сверкающий снег…

Как плывет по утрам над станицей

Колокольный серебряный звон,

И как сердцу казачьему снится

Величавый и сказочный Дон…

В этих песнях шумит Забайкалье,

Бродит ветер по склонам тайги…

Это там, где знамена склоняли

Побежденные вами враги.

Знай, Ермак, победивший Кучума

И погибший в волнах Иртыша,

Что твою заповедную думу

Не забудет казачья душа!

Волны плещут и бьются о берег

И о прошлом поют без конца…

Не тебя ли, бушующий Терек,

Вспоминают казачьи сердца?

Прогудели баллады седые

Голосами родных кобзарей

О просторах великой России

И о солнышке ясном над ней!

Июль 1931 г.

КАЗАЧКЕ ТАНЕ

Анне Лариной посвящаю

Тебе немало причинили боли…

И ты готовилась к упорству и борьбе,

Но материнства солнечную долю

Ты выбрала, любимая, себе.

У побежденных, в нашем темном стане,

Но все-таки на воле, не в тюрьме,

Пусть будет наша маленькая Таня,

Как зайчик солнечный во тьме.

И если нас с тобою опалило

Безвременье сжигающим крылом, —

Добьемся мы, чтоб все у Тани было:

И Родина, и близкие, и дом!

Хочу, чтоб эти детские глазенки

Увидели великой нашу Русь.

И о тебе, и о твоем ребенке

Сегодня ночью Богу помолюсь.

27 декабря 1931 г.

ИСПОВЕДЬ (Многих)

Прохожий, может быть, поймешь

Ты исповедь мою простую,

Как в жизни, ненавидя ложь.

Всю жизнь я прожил, протестуя.

И если даст отсрочку враг,

Хочу я, чтоб потомство знало,

Что прожили мы кое-как

И гибли тоже, как попало…

Под сенью Русского орла

Не вспоминайте вы о зрящих,

Чья смерть геройской не была,

И жизнь была не настоящей.

Позор! Один из них ведь я…

Мой день тосклив и сон тревожен,

И маленькая жизнь моя

Порой мне Родины дороже…

Потом… да будет миг тот свят,

Когда раздастся окрик властный,

И вспомню вдруг, что я … солдат

Страны великой и несчастной

И с рельс привычных ринусь я,

Как поезд, пущенный с откоса, —

Навстречу вам, мои друзья,

Расстрелянные без допроса.

Но коль забуду и прощу

Больную Русскую обиду,

Пусть я друзей не отыщу

И в Царство Божие не вниду!

1930 г.

ГРЯДУЩИЙ ДЕНЬ

Грядущий день, тебя зову и жду я,

За край твоей одежды уцеплюсь!

Я верю, ты создашь другую, молодую —

И неожиданную Русь!

Так суждено, что старый дом разрушен;

Мне затхлый запах плесени не мил…

Но все ж октябрьский ветер не потушит

Лампадки у родных могил.

А день сегодняшний, продажный и тоскливый,

Не брызнет солнцем в души и глаза.

Но завтра освежит дождями нивы

Святая покаянная гроза!

Грядущий день, тебя зову и жду я!

Твои шаги — другой эпохи взлет!

Русь неожиданную, Русь иную

Грядущее на крыльях принесет!

1927 г.

ПРЕЕМНИК

Взметнутся белые мятели,

Сверкнет иной, не красный свет,

И будет то, что мы хотели,

О чем мечтали много лет.

И, тяжесть Власти возлагая

На чью-нибудь опять главу,

Увидит вновь страна родная

Свой сон желанный наяву.

С зарей мы выйдем на дорогу;

Напомнит алая заря,

Как долго вопияла к Богу

Кровь неповинного Царя.

И венчанный венцом терновым

Несчастный убиенный Царь

Узрит с небес: Россия снова

Такой же стала, как и встарь.

Но чувствую, что тот, который

Приемлет тяжесть Власти вновь,

Забыть не в силах будет скоро

Его предшественника кровь…

1931 г.

РАЗДУМЬЕ

Загробный мир? Кто приходил оттуда?

Кто рассказал хоть раз о нем живым?

И я о нем напоминать не буду

Веселым, смелым, молодым.

Рожденье человека — это чудо!

А жизнь — немножко горький дым…

У жизни есть неведомые дали.

В глазах моих — желанье и вопрос:

Где встретить тех, что отлиты из стали,

И предназначены для гроз?

Какими маленькими люди нынче стали…

И нет в садах ни соловьев, ни роз…

Но эту жизнь за привкус горьковатый

И за короткую тревожную весну

И за осенний терпкий час расплаты —

Я все-таки не прокляну!

Душа сама без меры виновата,

Пока у тела бренного в плену…

1931 г.

ХХI ВЕК

Двадцать Первый Век, не о тебе ли

Сегодня вечером деревья прошумели?

………………………………………………………………………..

Над внуками потом, а не над нами

Взовьется к небу радужное знамя!

И будут дни, на наши не похожи,

Спокойнее, медлительнее, строже.

А кто-нибудь, уж поздно или рано,

Найдет дорогу в солнечные страны.

И песенный дворец я не построю

Грядущему великому герою.

А самое чудесное на свете

В те годы будут маленькие дети!

Что может быть прекраснее ребенка,

Смеющегося радостно и звонко?

Над тружениками, над королями —

Взовьется к небу радостное знамя!

И кто-нибудь, на сотню лет далекий,

Найдет в архиве пыльном эти строки…

Так слушай же, надменный мой потомок!

Не в солнечном краю, в стране потемок

Жила твоя прабабушка. В хибарке

Мигал всю ночь огонь свечи неяркий.

Сгоревшая от мук в Двадцатом Веке,

Она мечтала о любимом человеке…

И ежилась от пушечного грома

Под ненадежной, ветхой крышей дома.

В стране, где поезда летели под откосы,

Сочла за удаль срезать свои косы.

И сделала всю жизнь свою ошибкой

За чью-то мимолетную улыбку…

А осенью протягивала руки

И о ненужной плакала разлуке…

Боюсь, потомок мой самодовольный,

Ты не поймешь, что значит слово «больно»

Ах, если б ты не понял, (хорошо бы!)

Что значит: «побледнеть от черной злобы!»

…………………………………………………………………………………

Двадцать Первый Век, не о тебе ли

Мечты мои под утро прозвенели?

1930 г.

БОР МОЙ

Плачу над грушей дюшес,

Сгорбилась в горе великом:

Где ты, родимый мой лес,

Папоротник, земляника!

Право, смешной разговор:

Я разлюбила бананы.

Бор мой, сосновый мой бор,

Запах медовый и пряный!

Может быть, в этом году

(Дай помечтаю немножко!)

Утром на зорьке пойду,

В рощу с плетеным лукошком.

Как это мог ты забыть?

Тише… в лесу — это в храме!

Буду сбирать я грибы,

И воевать с комарами.

Лес мой, родимый мой лес!

В горести сгорбила спину…

Видно, попутал нас бес,

И уволок на чужбину.

Грусть мою, русскую грусть,

Выпущу птичкой из рук я.

До-пьяна нынче напьюсь

Новой печалью — разлукой.

Склоны отвесные гор…

Нет, уж не песней, а криком:

— Бор мой, сосновый мой бор,

Папоротник, земляника!..

1929 г.

ЦАРЕВНА

Легенды узорчатый белый рукав

Мелькнул между сосен угрюмых…

Я в шепоте низко склонившихся трав

Услышал народные думы.

И плачу, и стонут, и песни поют

И степи, и реки, и горы

О том, как вершили неправедный суд

Над Русью убийцы и воры.

Народную память никто не убьет,

Как солнца не скроют туманы.

Чудесная сказка в Сибири живет

О сердце Царевны Татьяны.

Сегодня в тайге запылали костры —

Червонные вестники смерти!

Погибли Царевны, четыре сестры…

Не верят? Не надо, не верьте.

Не шепот, а ветер! Не ветер, а гром!

Царевны навеки заснули…

Сейчас не забыли и вспомним потом

Четыре смертельные пули.

Легенда в огне золотого костра…

Я слушать ее не устану…

Одна не погибла Царевна-сестра,

Не тронула пуля Татьяну.

Умчали для жизни кого-то двоих

Гнедые отважные кони.

И ветер прислушался, ветер затих:

Не слышен ли топот погони?

Но то, кто Царевну-страдалицу спас

От страшной мучительной смерти,

Не вынес печали Татьяниных глаз…

Не верят? Ну, что же не верьте.

И он, умирая, кому-то открыл:

«Спокойно я Богу предстану.

Светла белизною архангельских крыл

Одежда Царевны-Татьяны.

Тяжел ее крест и тернист ее путь,

Но ей неизвестна усталость

С той ночи, как пуля ударила в грудь

И в сердце Царевны осталась.

Как жертва вечерняя, бродит она,

Тайга стережет ее свято.

За злобный твой грех, о, родная страна,

Она без вины виновата».

…………………………………………………………………………………

Легенда взмахнула своим рукавом…

Я слушать ее не устану.

Увидел я с пулею в сердце живом

Святую Царевну-Татьяну…

1930 г.

КУРГАН В СТЕПИ

Струны ветровые над курганом

О князьях и воинах поют…

И навстречу мчатся ураганом

Золотые искорки минут.

Выросла из крови половецкой

Через сотни лет разрыв-трава,

О былом, о славе молодецкой

Шепчет потаенные слова.

Ветром опьяненные, качаясь,

Целовались травы и цветы,

Нежным и песнопеньем величая

Райских небожителях святых.

Утром на цветах и травах росы —

Радостные слезы облаков.

Дали — безответные вопросы,

Отраженье будущих веков.

Ветер, не тебя ли убаюкал

Под курганом в солнечной степи,

Злая человеческая скука,

Пленная волчица на цепи?

А вчера кукушка куковала

Для цветов степных и для меня:

«Ночи без любви бы не бывало,

А без солнца не было бы дня!»

И любить и верить надо молча…

Жизнь мою кургану расскажу,

Закопаю в землю сердце волчье,

Злобу мою рядом положу…

Поцелуя девичьего крепче

И вина столетнего пьяней —

Голос тот, который ночью шепчет

О далекой Родине моей!

Тяжело в бессоннице томиться…

Горько мне, никак я не пойму:

Кто на свете выдумал границы,

Кто на свете выдумал тюрьму?

И со мной запели мои степи

Ветровые звонкие слова:

Кто придумал кандалы да цепи

И в решетки окна закопал?

Струны ветровые над курганом

О былом и будущем поют…

И навстречу мчатся ураганом

Золотые искорки минут.

1930 г.

СИБИРЯЧКА

От Сахалина до Урала

И от Таймыра до Акши

Свои богатства разбросала

Сибирь — алмаз моей души!

Мой дедушка седобородый

Упрямо покорял тайгу.

И для сибирского народа

Нет даже слова «не могу!»

И перед Богом я не скрою,

(Пусть буду в ад осуждена)

Была упрямой оттого я,

Что сибирячкой рождена!

Не мы ли первые, не мы ли,

(Напомнила Иртыш — река)

Сибирь холодную крестили

Горячей кровью Ермака.

Молчат улыбчатые дали

И люди хмурые молчат;

Но слов трусливых: «мы пропали…»

Сибиряки не говорят!

Чего хочу, добьюсь упорно,

Пускай я против всех одна.

Недаром с сердцем непокорным

Я сибирячкой рождена!

1928 г.

ЛАЗОРЕВЫ ЦВЕТЫ

Наташе Г.

За морем (для сердца друга близко)

Помню, что живет уж много дней

Девушка Наташа в Сан-Франциско,

Далеко от родины своей.

Белокуры спутанные косы,

В сердце — нежность, удаль и гроза!

И неразрешимые вопросы,

Затаили синие глаза.

Заклинаю старой дружбой нашей:

Помни среди чуждой красоты,

Что в России чужеземных краше,

Во полях лазоревы цветы.

Города на свете есть другие.

В Сан-Франциско, вот уж скоро год,

Девушка, рожденная в России,

В небоскребе каменном живет.

Где б ты ни жила, навеки наша.

Знаешь ли, на что похожа ты?

Имя твое нежное — Наташа —

Во полях лазоревы цветы!

1931 г.

ДОМОВОЙ

Над столом при мягком полусвете

Я склонилась низко головой…

Новый год со мною вместе встретить

Из-за печки вылез Домовой.

Он пушистый. Он такой уютный.

У него седая борода.

Собеседник мой пятиминутный,

Деревенский спутник в городах.

Что-то он сегодня мне расскажет?

О деревне вдруг заговорил:

«Помню, лапки я запутал в пряже,

Над работой пряху усыпил.

Прокатившись по двору клубочком,

Коням гривы в косы заплетал.

А потом в трубе глубокой ночкой

Озорные песни распевал».

Он утер лохматой лапкой глазки,

Покачав печально головой.

Ах, какие старенькие сказки

Рассказал мне русский Домовой!

Домовой, а тоже, ведь, скучает

О снегах сибирского села…

Я дала ему на блюдце чаю

И кусочек сахару дала.

Уцепился лапками за блюдце;

Скромно спрятал хвостик в полутьму.

«Нынче люди что-то все дерутся,

А зачем, никак я не пойму!»

«О людских делах сейчас забудем

И спокойно встретим Новый Год.

А зачем дерутся злые люди,

Даже леший сам не разберет!»

Покосился Домовой на двери

И, махнувши лапкой, прошептал:

«И в меня то, нынче уж не верят,

Вот они — крушенье и развал»…

Покачал тоскливо головою

(Глаз-то добрый, светло-голубой!)

И сказал: «пойду в трубе повою

Над своей и над твоей судьбой»…

………………………………………………………………

С Новым Годом, милый Домовой!

ГЕРАНЬ

Хочу обычного. Чтоб на окне герани.

Чтоб бабушка сидела у окна.

Чтоб кот мурлыкал сказки на диване,

И чтоб в ушах звенела тишина.

Чтоб утром к чаю пышные ватрушки.

Чтоб не бояться наступающего дня.

Чтоб хрюкали за воротами чушки,

И бабушка ворчала на меня

За то, что я такая непоседа,

Все бегаю, а кружев не вяжу;

За то, что сплю частенько до обеда,

А по ночам над книжками сижу.

Грозила бы пожаловаться маме,

(«Большая уж, степенной быть пора!»)

За то, что переглядывалась в храм?

С псаломщиком у всенощной вчера.

И уж пора бы перестать взбираться

Всех выше на черемуху в саду.

Ведь барышня! Ведь стукнуло пятнадцать.

А дочка батюшки в деревне — на виду!

Что, мол, поповне даже и не гоже,

Какие то там «романы» читать!

Что раньше девушек воспитывали строже,

Но легче было замуж выдавать.

А я под воркотню моей старушки,

Свернувшись на диване, подремлю.

Во сне увижу прапорщика-душку,

Который шепчет мне «люблю».

Ходить по ягоды с лукошком из бересты

Туда, где лес синеет. Далеко!

Все было так; по-деревенски просто,

Все было так по-девичьи легко…

Да было ли? Я, может быть, приснилось?

На чьем окне цветет моя герань?

Где прошлое, скажи ты мне на милость

И глаз моих слезами не тумань.

За чьи грехи я радость потеряла?

За чьи грехи я счастье отдаю?

И сколько пар чулок уже связала

Для нищей внучки бабушка в раю?

1931 г.

НАЕДИНЕ С СОБАКОЙ

Зачем кладешь ты лапку на тетрадь.

Дружок родной, смешная собачонка?

Уйди с колен и не мешай писать,

Вон там, в углу, твоя печенка.

……………………………………………………………………….…….

Печальные стихи я напишу

Про собственную горькую отвагу,

Что я еще жива, еще дышу

И порчу неповинную бумагу.

Что узенькими лентами стихов

Я в эти дни, как никогда, богата.

И с каждым часом больше ярких слов

Поющих, разноцветных и крылатых!

О, Господи, за эту радость вот,

За эту муку, светлую такую,

Которая в душе моей поет, —

Благодарю! И большего взыскую!

Живу. Ищу огней в самой себе.

Смотрю вокруг внимательно и строго.

Ведь в этой долгой жизненной борьбе

Огня и силы надо много.

Воспитывалась я в монастыре,

Цвела во тьме и холоде теплушек,

Участница в чудовищной игре

Под грохот революционных пушек.

……………………………………………………………………………..

Ты лапку положила на тетрадь,

Ты снова тут, мой друг четвероногий?

Да, ты права, не надо вспоминать

О пройденной безрадостной дороге

Иди к дверям, ложись и карауль,

Готова будь ежеминутно к драке.

Оберегай меня от вражьих пуль,

Ну, а себя… от бешеной собаки.

И снова я вдыхаю аромат

Моих стихов, моих воспоминаний…

И вижу вновь: карательный отряд

Куда-то мчится в утреннем тумане.

Не запах роз, а дым пороховой,

Не музыка, а… залпы, по бегущим!

И чей-то труп с пробитой головой,

И чей-то конь без всадника отпущен.

Был ветер неминуемо свиреп…

Вопрос ребром; ты с нами или с ними?

И слово ненавистное «совдеп»…

И родины зачеркнутое имя…

И, подойдя к тюремному окну,

Я прошептала: нет, моя родная,

Тебя в душе моей не зачеркну

И на паек тебя не променяю.

Ночной допрос. Душа моя, молчишь?

И ставка очная. И провокатор рядом…

Потом… меня кокаинист-латыш

Бил рукояткой… вспоминать не надо!

Зачем ты подошла опять ко мне,

Сердечко чуткое, дружок четвероногий?

Не я одна, — в то время, в той стране

Не только били, убивали многих.

Зачем же обе лапки на тетрадь?

Спасибо за твою любовь собачью.

Ну не волнуйся, я не буду вспоминать.

Нам спать пора. И я… совсем не плачу.

1931 г.

СПОКОЙНО ЖИТЬ

Я думаю сейчас: как хорошо бы,

Вдруг выпутавшись из чужих судеб,

Спокойно жить без горечи и злобы

И зарабатывать свой хлеб.

И в тишине и свете милых комнат,

В своем углу, где близко нет врага,

Забыть того, кто обо мне не помнит,

Любить того, кому я дорога.

Но знаю я, что этого не будет.

Кругом кипят, волнуются, грозят!

И каждый день ко мне приходят люди

И говорят: «спокойно жить нельзя!»

Предчувствую я сердцем неспокойным

Гигантскую трагедию земли:

Пожары, революции и войны

И… собственные горести мои…

И, жребий добровольно в жизни выбрав,

Иду вперед по избранным путям.

Многозначительный, задумчивый эпиграф

Я к следующим выберу стихам…

Грядущих дней услышав гром и грохот,

Мы будем знать: опять идет гроза.

Вот почему сейчас нам очень плохо,

И никому спокойно жить нельзя!

25 июля 1931 г.

ДУША ЖИВА

Быть может, это и нехорошо,

А, может быть, наоборот, отлично, —

Что я, мечтавшая об общем и большом,

Заплакала над маленьким и личным?

Я думала, мне выжгла душу месть…

И стали в суматохе дни короче.

Но оказалось, что душа то есть!

Я в ней особый потайной кусочек…

Не знаю, может быть, я не права.

В своей беде чужую вижу зорко.

Я рада, что еще душа жива

И есть еще над чем заплакать горько…

1929 г.

ЧЕРНЫЙ ВОРОН

Может быть, в тумане сером

Что-то обозначится?

Может быть, оттуда выйдет

Мудрая разгадчица?..

Если в следующей жизни

Стану черным вороном,

О тебе я не забуду,

От меня оторванном…

Знаю, буду я кружиться

Над твоей оградою;

Но тебя не поцелую,

Лаской не порадую.

И сказать тебе не сможет

Птица чернокрылая,

Как тебя жалела в жизни,

Как тебя любила я…

На крыльце тебя увижу

С книгой одинокого.

«Надоел мне этот ворон,

Все летает около!»

Закричу я жалким криком,

Отлетая в сторону:

«Это я твоя родная,

Стала черным вороном!»

И за то, что в этой жизни

Так тебя любила я,

Пристрели потом, мой милый,

Птицу чернокрылую.

1930 г.

МЕНЯ УБИЛИ

От усталости и вижу и слышу плохо, —

А кругом — крики и суматоха:

На живых повстала серая нежить…

Кто-то кого-то душит и режет.

Безумец кричит: «Дайте дорогу!

Я сейчас телеграмму Богу!»

А закутанный в плащ говорит бесстрастно:

«Какое мне дело до тебя, несчастный?

Если сохранишь огонь под пеплом,

Значит, — душа твоя окрепла.

А если нет… пресмыкайся, ползай!

А если нет… погибай без пользы!»

Тишину ночную воплем нарушу,

Если острая пика вонзится в душу.

И вот, — вонзилась… но в эту минуту

Из упрямства, что ли, не кричу почему-то…

Человек в плаще показался из-за угла,

Подошел и спрашивает: «Как ты могла?

Я пришел поклониться твоей силе, —

Ведь, тебе душу сейчас пронзили!

Ты героиня, ты не кричала!»

Я могла ответить только одно:

— Это не геройство… я просто… устала…

И мне было… все равно…

* * *

И мчатся по-прежнему автомобили

И витрины горят цветными огнями…

А меня не стало… А меня убили!

И я не увижусь с моими друзьями.

Над твоею душой склонилась жалость,

Ты остался жив… А меня убили…

У тебя память обо мне осталась,

Потому что мы друг друга любили.

* * *

И вот… шумы земли все тише.

Я на крыльях поднимаюсь к тучам

И знаю, что ты меня не услышишь, —

Мой голос теперь беззвучен;

Но, все же, кричу с безумной силой:

«Прощай навеки, мой милый!»

* * *

Аэропланами облака скользят.

А мне даже оглянуться нельзя…

* * *

— На земле — жестокость и суматоха…

Господи, мне было там очень плохо!

Но, все же, я хочу вернуться назад…

— Мне бы только родину увидеть мою,

Да еще успеть сказать одно слово

Тому, кого я люблю!

А потом… пусть пронзят снова…

1929 г.

НОЧЛЕГ В БЕРЛОГЕ

Вечер, как бездомный нищий,

Бродит в полусне…

По-бунтарски ветер свищет

Где-то в стороне,

Дождик, словно мокрый веник,

Заметает след.

Нет друзей, коль нету денег.

Одинок поэт…

В теплой комнате хочу я

Душу отогреть!

Если пустишь, я ночую

У тебя, медведь?

Ты не выгонишь поэта,

Зверь душою прост!

Я заштопаю за это

Твой облезлый хвост.

Отодвинь-ка, старый, лапу;

Ну, причем тут «брысь!»

Хорошо, я лягу на пол,

Только не сердись!

Что? Мешаю? Беспокою?

Это не беда.

Ты не знаешь, что такое

Горе и нужда…

Птица боль свою не прячет,

Песней прозвенит.

Это сердце мое плачет,

Сердце говорит!

Слушай горе человечье,

Милый, умный Зверь:

За ночлег платить мне нечем

Ты мне в долг поверь.

Надо мной нависли камни,

Раздавить грозят!

Людям говорить пока мне

Обо всем нельзя…

Не поймут, да и осудят

Песенный мой храм.

Люди, это только люди,

Не чета зверям!

Знаешь, что люблю я свято?

Песню, ночь и тишь…

Что, хозяин мой косматый,

Ты уже храпишь?

Спит иль нет он, я не знаю;

Что ж, усну и я…

Спи, бездомная, шальная

Молодость моя!

УСТАЛОСТЬ

Ты бросила черную розу

Ко мне на кровать.

И как не заметила я,

Что открыто окно?

Ты смерть мне пророчишь?

Но я не хочу умирать!

А впрочем… не все ли равно?

Не надо ни черных, ни белых,

Ни розовых роз.

Я серое скорбно приемлю

И лучше пойму;

Ты видишь, что нет у меня

Ни улыбки, ни слез…

Не знаю сама, почему…

Усталость, одна ты теперь

Неразлучна со мной.

От горя устала, а счастья

Не видела я.

И этот вот домик,

В котором живу я, не мой,

И я то… сама не своя

И кто это кличет меня

В полуночную сонную тьму

Настойчиво так, но не скажет,

Не скажет зачем.

Теперь у меня,

Я не знаю сама, почему,

В душе не осталось поэм.

Усталость, ты бросила розу

Ко мне на кровать;

Сестра твоя — Смерть

Уж, наверно, стоит у ворот?

Сегодня с поклоном

Ее мне придется встречать,

А, может быть, мимо пройдет?

Не знаю, судьба или ветер

Поет за окном?

Бессонница пристально

Смотрит и смотрит в глаза.

Я думаю, думаю, думаю

Все об одном.

Но выдумать счастье… нельзя!

Июль 1931 г.

СКЕПТИЦИЗМ

Мой скептицизм — сердитый репетитор!

Он душу проверял мне вновь и вновь,

Когда, лишившись сна и аппетита,

Искал я в книгах правду и любовь,

Последний скоро выдержу экзамен.

Учительница-жизнь, учи меня

Серьезными, нелгущими глазами

Смотреть на солнце завтрашнего дня.

Мой скептицизм — дешевый репетитор…

Но все же плата слишком дорога.

Встречал его я честно и открыто,

А провожал, как злейшаго врага.

Ушел мой враг. И дерзко хлопнул дверью!

Экзамен выдержан. Убито много сил…

За то теперь я в будущее верю

И сумрачное прошлое простил!

1930 г.

ПОСЛЕ ИСПОВЕДИ

В прекрасных черных глазах священника

Великой скорби огни…

Сегодня жизнь выпускает пленников,

Но как несчастны они!

И каждый сегодня крестится истовей

И светлой минуты ждет.

Святая, чудесная тайна — исповедь,

От будней греховных взлет!

О, Господи, вот мы здесь бескрылые,

Побежденные в злой борьбе;

И наши грехи земные, постылые

На суд принесли Тебе.

И властью, данной Тобой, таинственной

Священник прощает нас.

Прими и пойми, Судия Единственный,

Тоску его кротких глаз.

Ведь, нашу греховную тяжесть тленную,

Несчитанную вовек,

Берет на плечи свои согбенные

Не ангел, а человек…

Господь мой, прими от земного пленника

На крыльях ангельских сил

Молитву за этого вот священника,

Который меня простил!

1931 г.

ДРУГ

Не знаю, где, не знаю, с кем я встречусь;

Но в полусвете сумрачных годин,

Нечаянно, в один прекрасный вечер,

Почувствую, что вдруг я не один.

Почувствую, что есть на свете кто-то,

Кому нужны цветы моей души,

И мой огонь, и напряженная работа,

И голос мой в ночной тиши.

Ах, если сердце солнцем не согрето,

То не вернуть утраченный покой…

Грядущий друг, еще не знаю, где ты,

Не спрашиваю даже, кто такой.

И пусть поют о грозных войнах флаги,

И бредят юноши величием побед…

Я на обрывке скомканной бумаги

Пишу тебе, идущему, сонет!

Приедешь ты оттуда, несомненно,

Где «остров мертвых» видел Левитан

Войдешь ко мне, такой обыкновенный!

И улыбнешься книгам и цветам

Расскажешь мне, как плачет пьяный ветер

Во всех углах измученной земли,

И как по-разному живут на белом свете

Развенчанные жизнью короли.

Споешь о том, что чей-то меч заржавел,

Что захлестнул пловца девятый вал…

А я спрошу: «Скажите, Вы — Державин,

Который Пугачева усмирял?"

Ответить на улыбку не успею.

Но что-то главное, хорошее пойму…

Начну рассказывать о нашей эпопее,

О злобных днях в пороховом дыму…

………………………………………………………………………..

Он не приехал, он еще не встречен,

Но каждый день (уж вот который год!)

Я жадно жду: настанет синий вечер

И в дверь мою с улыбкой он войдет.

1930 г.

ЛЮБЛЮ — ЖАЛЕЮ

Ах, не люблю я осени унылой,

И ветра ноющего ночью за окном,

Уж сколько раз тебе я говорила:

Уйдем от осени, куда-нибудь уйдем!

Ведь где-то есть под тропиками

Там летний день в цветении сердец…

Там вечер тих, и звездам волны сестры

Там зверству человечьему конец.

Там моря смех и паруса, как птицы,

Легко дышать и можно гордым быть!

Под солнцем петь и плакать и молиться,

Любовно верить и доверчиво любить.

Здесь истеричный шепот листопада,

Чужая ненависть звериных тусклых глаз.

Ни денег нам, ни почестей не надо;

Им тоже нечего отнять у нас сейчас.

Уйдем скорей от этой жизни лютой,

От волчьей злобы, скуки и тоски.

Забыть года и не считать минуты,

Не выпускать из рук родной руки…

Ты говоришь, нельзя уйти отсюда?

Мы будем здесь, где горе и борьба?

Не покорюсь я! не хочу! не буду!

Под тропиками ждет меня судьба.

Да, я уйду от осени и горя,

От ветра и от злобы. От всего!

Уйду туда, где тишина и море…

Но… как тебя оставить одного?

О, сокол мой, надменный и угрюмый,

Единственный и нерасстанный друг!

Прости меня… Как смела я подумать,

Чтоб ты один… Чтоб никого вокруг?

Зачем мне остров? Без тебя? Не надо!

Зачем мне солнце, если нет тебя?

В осенний мрак пойду с тобою рядом,

Оберегая и любя!

Октябрь 1930 г.

НАША ОСЕНЬ

Вот осень усталая — смерти предтеча.

Пусть будет еще запоздалая встреча,

Но бледным холодным последним огнем

Мы милую юность уже не вернем.

О наших улыбках, о нашей печали

С тобой мы упорно и долго молчали;

Но звездам и астрам и морю сейчас

Имеем мы право поведать о нас.

И астры нам скажут: «не надо разрыва,

Сумейте вы встретить и осень красиво!»

«Любимая», шепчут мне губы твои,

«Мы оба достойны последней любви…»

Пока еще веришь, пока еще молод,

Легко переносишь и голод и холод;

Но к старости станешь совсем не такой,

Полюбишь ты кресло, камин и покой.

И будешь потом вспоминать вечерами

О прошлой любовной мучительной драм?

Десяток болезней… лекарства… кровать…

И все вспоминать… вспоминать…вспоминать…

Глядеть в одну точку, и, брови нахмурив,

Продумать прошедшие грозы и бури.

Послушай, что если с тобой мы вдвоем

Всю долгую пеструю жизнь проживем?

Пусть даже мы разными будем вначале

Сравняют нас общие наши печали.

Возлюбленный, брат мой, защитник и друг,

Не надо нам даже коротких разлук.

А вот, когда смерть затрепещет над нами,

Из мрака, из ветра взмахнувши крылами, —

Приникнешь ко мне ты седой головой

И скажешь: «не плохо мы жили с тобой»

Для всех неизбежен приход этой Дамы!

Обнимем покрепче друг друга тогда мы…

Из снежных холодных невянущих роз

Букет принесет нам могильщик-мороз.

1930 г.

ЖИЗНЬ НАУЧИЛА

Мою любовь, мои печали

И молодость мою и грех, —

Я помню, скрытная вначале,

Угрюмо прятала от всех.

Гонимая постылым роком

Из той страны, где смех затих,

Шла мимо всех дверей и окон

И не заглядывала в них.

Жила одна я, меж чужими…

Зачем? Да просто, чтобы жить.

Любимое, когда-то имя

Скорей хотела позабыть,

Не разлюбила имя это,

Ни той страны, где смеха нет

И стала женщина — поэтом,

Певцом героев и побед.

Безмерна в мире Божья милость,

Земная злоба горяча!

У жизни днем я петь училась,

У смерти — плакать по ночам.

1930 г.

НЕ УХОДИ, МЕЧТА

Какие пасмурные дни,

Какие тусклые закаты…

Но я ни в чем невиновата,

Не виноваты и они.

В грехе несовершенном брата

Нечаянно не обвини…

Не проклинай судьбу свою

И нищету, и жизнь собачью.

Мне тяжело, но я не плачу,

Но я не плачу, а пою!

И жизнь — сплошную неудачу

Благословляю и люблю.

Взгляну без слез в лицо обману

И никого не прокляну.

И звать на помощь сатану

В тоскливой злобе я не стану.

Мечта, не уходи в туманы,

Не оставляй меня одну!

1931 г.

НЕТ ПРОСВЕТА

Мечта идет — святая весть,

Навстречу ей — раскрыв объятья!

Но… человеку надо — есть,

Но человеку надо платье

И нужен кров над головой.

И меркнет жизнь… и мир не твой.

Какая смертная тоска,

Как этот мир неинтересен.

Ведь без насущного куска

Не до любви и не до песен!

У нищих нет цветов весной…

Им не угнаться за мечтой.

Цветенье есть у красоты,

У старости — воспоминанья;

Нет ничего у нищеты.

В котомке нищенской — страданье,

В душе — бездомная печаль…

Для них навек закрыта даль.

За ропот, Господи, прости

И не наказывай поэта.

В полночном мраке нет пути

И даже в песне нет просвета…

Нет силы, крепнуть и расти…

За ропот, Господи, прости!

1931 г.

РАСПЛАТА

Не солнце сверкающей люстрой

Над сумраком жизни зажглось,

То грозные очи Искусства

Прожгли мою душу насквозь.

«Не бойся», сказало мне Время,

«У Вечности много часов;

Но Вечности крылья над теми,

Кто жизнью платить ей готов.

Живая, горячая плата —

Вечерняя жертва — тоске.

Пусть влажные руки Пилата

К твоей прикоснутся руке».

За грозные очи Искусства,

За вечность живущую в нем,

За искренность мысли и чувства —

По капле мы жизнь отдаем.

И гордые нашей расплатой,

(Судьбой нам святыня дана!)

Картиной, поэмой, сонатой

Мы славим свои имена,

Пусть тучи над миром нависли,

Пусть солнце погасло над ним,

Мы молнией творческой мысли

Безлунную полночь пронзим!

Кто песнями душу тревожил,

Кто музыкой мир покорил,

Тот вдвое и втрое дороже

За творческий взлет заплатил.

Кто больше выматывал нервы,

Горел и стремился и рос,—

Тот Вечности лучший и первый

Бесценный подарок принес.

Хочу и молю и мечтаю,

Чтоб голос мой звонко запел!

Я буду платить, не считая,

И… славить свой горький удел.

За грозные очи Искусства,

За Вечность, живущую в нем,

За искренность мысли и чувства

По капле мы кровь отдаем!

1930 г.

МОЛЬБА

Сколько в мире песен и поэм?

Для кого написаны, зачем?

Кто изведал творческий полет,

Тот не знает сам, зачем поет.

Одиноким темным вечерам

Песенную боль мою отдам.

Музы моей тихие шаги,

Господи, услышать помоги!

Этот мир таинственный велик.

Ничего не вычитать из книг…

Но талант, настойчивость и труд

По земле бесследно не пройдут.

Огненный зовущий этот след

Величавых благостных побед,

Устрашая горем и борьбой, —

Мою душу манит за собой.

Господи, дай сердцу расцвести,

Укажи мне верные пути!

1930 г.

ДОМА

Знаю, что счастье не в славе,

Не в красоте, не в деньгах.

Малого требовать вправе

Мало имею в руках.

Полка любимых поэтов,

Письменный стол… и над ним

Думать — дышать до рассвета,

В синий закутавшись, дым.

Жалость и ненависть рядом

Два за спиною крыла.

Все, что самой было надо,

Им до конца отдала.

Вот почему неспокойна

Ночью душа у меня,

Вот почему недостойна

Счастья обычного я.

В синем дыму папиросы

Сердце за строчкой нести,

Незаплетенные косы

На ночь, забыв заплести.

Вот оно, горькое счастье,

Острое в сердце копье,

Радость в годины напасти,

Солнце ночное мое!

1932 г.

НЕ ЛЮДИ

И сама того не желая,

Неожиданно вдруг проснулась!

Эти годы, ведь, не жила я,

А березкой от ветра гнулась…

Да какой был упорный ветер

Рвущий, резкий, словно проклятье!

И не верилось, что на свете

У людей есть сестры и братья.

Розовели в окно закаты,

Ночь, как ангел, шла, чернокрылый.

Счастье в жизни есть у богатых,

У красавиц бывает милый…

Наши дни ничем не согреты,

Наши дни омрачил лукавый.

Умирают во мгле поэты,

Не дождавшись солнца и славы…

И над песней моей и вашей,

Обреченные мои братья,

Небо — синей холодной чашей,

Ветер резкий, словно проклятье!

Только мысль над миром царица,

Слава ей, живой и неспящей!

А у жизни надо учиться

Человеком быть настоящим.

Если хочешь пробить дорогу,

И нависла над сердцем туча,

Знай: не люди в борьбе помогут,

Я упорство, талант и случай!

1931 г.

ПОД УГРОЗОЙ

Знаю я, что тленно все земное…

Я пою, но будет день и год —

И за песни, созданные мною,

Может быть, взойду на эшафот.

Страшно… Но не это, а другое:

Душу на земле оставлю я,

Выстраданное и дорогое —

Все, что жгло и мучило меня.

Что же, если песню мою люди,

Жизнь мою, — в веках единый миг,

Позабудут в пропыленной груде

Брошенных, неинтересных книг?

Мои мысли трепетно — живые

О борьбе, о жизни и тоске

Будут крысы жирные и злые

В полумрак? грызть на чердаке.

И никто не вспомнит, что когда-то

Под угрозой, худшей из угроз, —

Человек, ни в чем не виноватый,

Наказанье тяжкое понес.

1930 г.

ХАТА С КРАЮ

Вот в эти неожиданные строфы

Таинственно и бережно сейчас

Я спрячу боль душевной катастрофы

И горькую печаль бессонных глаз.

Пусть душу разрывают мне на части

Тоска и давние обиды и грехи;

Мне кто-то светлый дал большое счастье

Писать простые нежные стихи.

Пишу ли о величии России,

О женской ли нерадостной любви.

Напевность и слова всегда другие,

Всегда невыдуманные, мои!

Но вместо маленькой крикливой славы

Прошу тревожно я у завтрашнего дня,

Чтоб не попутал мысль мою лукавый

И искренность не отнял у меня.

Пусть голову я в битве потеряю…

О, Господи, пошли навеки мне,

Чтоб не стояла «моя хата с краю»

И сердце от России в стороне!

1931 г.

ОГНИ

Как драгоценны эти дни

Расцвета творчества и силы

Пускай горят в душе огни

И не потухнут до могилы.

Сжигающий меня огонь —

Моя любовь к моей отчизне!

Его от вражеских погонь

Унес в душе я вместе с жизнью.

Второй мой факел золотой,

Поработивший ум и чувство

Своею гордой красотой, —

Мое любимое искусство.

И третий нежный огонек…

Его зажгли в душе другие,

Те, кто хоть чем-нибудь помог

Родной замученной России,

Благословляю эти дни

Расцвета творческой работы

И трех лампад моих огни

Перед святым Твоим киотом!

Август 1931 г.

Книга стихов «МЕДНЫЙ ГУЛ» (Шанхай, 1937)