— Вот упертые!
Под эти слова стариков клан наконец принял решение выдвинуть двоих кандидатов. Засим многочисленные голоса разочарованных членов клана утекли к чужим семьям. Это было началом конца.
Но у семи представителей чужих семей тоже не все шло гладко. Ходили слухи, что в семье, где в кандидаты подались сваты, дочь с плачем вернулась в отчий дом, а там, где шурин и зять, — право баллотироваться разыграли в цветочные карты. Такие вот результаты предвыборной гонки вызрели из поспешной регистрации в уверенности, что победить при отсутствии достойных соперников может кто угодно.
Однако понемногу все устаканилось: зять проиграл в карты, отец, к которому вернулась дочь, уступил свату, некоторые, пав духом, сами сняли свои кандидатуры. Поговаривали, что эти «некоторые» получили от соперников денежки. И к тому времени, как наш клан выдвинул своих двоих кандидатов, количество кандидатов из чужих семей тоже сократилось до двух.
А теперь давайте посмотрим на этих четверых, что продержались до конца. Ко времени выборов я из-за учебы уже более десяти лет практически не жил на родине — родина была тем местом, куда я ненадолго возвращался, когда чувствовал усталость от жизни, отчаяние или боль, — но этих четверых я знал довольно хорошо.
Двое кандидатов от клана были полными противоположностями.
Один — представитель моего поколения не основной ветви клана — держал на рынке шелушилку[14]. Второй сын богатеньких родителей, он окончил старшую школу, был не так уж привязан к родному селу и никогда нигде не работал, а шелушилку получил в качестве доли семейного имущества, когда зажил своим домом. Старая шелушилка, построенная сразу после Освобождения[15], была единственной в округе и обеспечивала хозяину не только приличный доход, но и хорошую репутацию среди местных жителей, большая часть которых была его клиентами. Он, по разговорам, порой становился объектом грязных слушков, какие обычно гуляют по рынкам, имел немного замкнутый характер, но человеком был добрым и умел отличить добро от зла. За ним не стояла никакая организация, и ожидать от него целостности политических воззрений и решительности не приходилось. Получается, из достоинств у него только и было что принадлежность к клану да полное среднее образование. Другой — представитель младшего поколения основной, но захудалой ветви клана, перебравшейся в крестьянскую деревушку, — был старшим сыном в семье, которая зарабатывала на жизнь сельским хозяйством. Он закончил только среднюю школу, был привязан к селу, причем понятие «родная земля» ставил выше понятия «клан». При изрядной дотошности был несколько склонен к преувеличениям, искренне верил в Бога, вежливо общался с людьми и пользовался в округе доверием. С юных лет примыкал к Движению за новую деревню и к движению 4-H[16], так что мог рассчитывать на поддержку дружественных организаций, обладал боевым характером и политическими убеждениями.
Отношения между этими двоими были сначала не особо враждебными. Новая Деревня, чувствуя, что уступает сопернику, только и искал причину снять свою кандидатуру, но не обладавший гибкостью Шелушилка все испортил. Позвал конкурента вроде как на серьезный разговор и давай мусолить все по очереди его слабые стороны: происхождение, образование, репутацию, финансовые возможности — да убеждать отойти в сторону.
Кто угодно придет в ярость, начни его тыкать в больные места. Род, видите ли, захудалый, а сам из тех же местных Ли; образование, видите ли, не то, да только средняя ли, старшая ли школа — что в лоб, что по лбу. По репутации, факт, он уступал, зато мог рассчитывать на поддержку организаций, связанных с Движением за новую деревню и движением 4-H. Что касалось финансовых возможностей, неизвестно, сколько успела принести старая шелушилка, но по всем прикидкам получалось, что, выставив на продажу поле в несколько маджиги, он мог бы мобилизовать не меньшую сумму, чем ее хозяин. С чувством, будто его унизили безо всяких на то оснований, он в ярости набросился на соперника.
В чужих семьях сложилась сходная ситуация. Из двоих оставшихся кандидатов один был тот сват, которому уступили, а другой — член правления кооператива табачников из села, что располагалось в долине на отшибе. Они тоже весьма отличались друг от друга.
Сват был из крестьян, в колониальный период окончил начальную школу и устроился в волостную управу мелким порученцем, где и возмужал. Двадцатилетним встретив Освобождение, стал волостным чиновником и получил шанс избавиться от извечной нищеты и унижений. Тогда как раз пошли слухи о земельной реформе. Пока наш клан в панике раздавал арендаторам земли за бесценок, он, наоборот, скупал таковые где попало. Каким-то образом он догадался, что реформы будут не настолько последовательными и долгими, насколько все боялись. Хитрым манером объединив после войны свои разрозненные участки, он стал владельцем поля, приносившего более ста соков[17] риса в год. С этим заделом он вышел на рынок и продемонстрировал прекрасные способности к бизнесу — к описываемому времени у него было уже три магазина, по размерам не уступавших магазинам сети Сельхозсоюза.
Если Сват приумножал свое имущество годами, Кооператор был, можно сказать, нуворишем. Сын лесника, он еще буквально десять лет назад бродяжничал и выпивал на халяву на задворках трактиров и игорных заведений. В год, когда ему исполнилось тридцать, пошло поветрие освоения целинных земель, и он, решив наладить свою жизнь, вместе с двумя младшими братьями уехал в глухомань в тридцати ли от центра волости. Они расчистили десятки тысяч пхёнов лесных угодий и занялись выращиванием табака.
В течение пяти лет братья были в волости основными поставщиками листового табака. Вообще, цвет гораздо лучше у табака, выращенного не на плодородных староосвоенных, а как раз на новоосвоенных землях, а угодья, расчищенные братьями, оказались самыми что ни на есть подходящими из всех подобных. К тому же места, где жили трое братьев, действительно были глухоманью, и расходы там сами собой сводились к минимуму. Через шесть лет братья вернулись в свое село с изрядным состоянием. Нет нужды уточнять, что самая большая его часть досталась старшем брату.
Он стал в селе влиятельным человеком и вскоре вошел в правление кооператива табачников. Понемногу он опять стал похаживать на рынок, а его умением общаться с людьми восхищался даже соперник Сват. И года не прошло с возвращения Кооператора на рынок, а он уже был вась-вась с владельцем винодельни и начальником автопарка, звал братьями главу волости и начальника полицейского участка. Угощая всех подряд выпивкой, наладил связи с местным отделением правящей партии, а потом добрался до Сельхозсоюза и даже пролез в его Совет.
В чужих семьях первым озаботился выдвижением единого кандидата Сват. Главным оружием Свата, не владевшего ни ораторским мастерством, ни политтехнологиями, были финансовые средства. Тех пятерых, что зарегистрировались спонтанно, он соблазнил сняться с выборов взятками от силы по нескольку десятков тысяч вон.
Сват верил, что Кооператор тоже снимет свою кандидатуру. Ведь именно Кооператор первым взял у него деньги, и он же подсказал подкупить остальных. Однако, взяв деньги, он без особых на то причин все тянул с самоотводом, а когда остальные пятеро снялись с выборов, хладнокровно вернул полученное Свату.
В общем, понадеявшийся на деньги Сват в первом раунде был сражен наповал. В итоге он за собственные же деньги не только устранил конкурентов соперника, но и снабдил того отличным поводом для нападок. И правда, до самого конца выборов Кооператор повсеместно разоблачал коварные замыслы Свата, «неоднократно пытавшегося подкупить его то деньгами, то ценностями», и бравировал своей порядочностью, не позволившей ему поддаться соблазну.
По мере приближения дня голосования противостояние между четверыми кандидатами становилось все яростнее. Ни дня не обходилось без какой-нибудь перепалки. Но самыми изощренными и интересными были не те, что происходили между кандидатами от нашего клана и кандидатами из чужих семей, а те, что разворачивались внутри каждого лагеря.
— Жалкий мерзавец, не помнящий родства!
— Не ваша ветвь основная, нечего выпендриваться!
— Безграмотный!
— У нас теперь за окончание старшей школы ученую степень дают?!
— Иди копай свою землю!
— У шелушилки поменяй приводной ремень и мотор не забудь смазать!
Подобными колкостями обменивались перед избирателями Шелушилка и Новая Деревня.
— Недоросль невоспитанный!
— Старый пердун, надеешься дожить до должности президента?!
— Выкапывает монетки, проклятый крот!
— Это лучше, чем землю у других отнимать!
— Сынок лесника!
— Да уж, быть сыном крестьянина гораздо почетнее!
Так ругались Сват и Кооператор.
Конкуренция, как внутренняя, так и внешняя, была жесткой. Сват преподнес младшей и средней школе по фисгармонии и — где уж он узнал про этот прием — развел суету с землемерными работами у ручейка, на котором явно не хватало моста, будто собираясь его в самое ближайшее время построить. Шелушилка вдруг вручил конверты со стипендиями нескольким семьям, которые, несмотря на стесненные обстоятельства, отправили детей на учебу в столицу, а в гостиные и беседки, где собирались деревенские старики, передал гладенькие доски для игры в чанги и падук[18]. Новая Деревня преуспел в поднятии боевого духа, проведя фестиваль 4-H и собрание для учреждения волостного отделения молодежного форума. Кооператор под предлогом проведения «собрания кооператива и конференции по проблемам производства табака» устроил масштабную попойку. Все это они делали не только чтобы украсить свои убогие истории общественной деятельности, но и чтобы обзавестись материалами для самопиара на общих дебатах, до которых оставалось всего ничего.