Хон явно пересказывал чьи-то армейские байки, и Ли подумал, что Хон изменился, и явно не в лучшую сторону. Но он не удивился, ему скорее было грустно, что три года службы превратили простого крестьянина в черт знает кого.
Тем временем Хон уже отвернулся и теперь распинался перед спутником, заглядывавшим ему в рот. Вагон наполнялся людьми, становилось шумно.
До чего ж лукавая штука — человеческая память. Давно ли они, стиснув зубы от жуткого мороза, стояли в дозоре, давно ли страдали от дедовщины, обливались потом от непосильных тренировок, в которых в общем-то не было надобности? Когда же это было? Десять лет назад? Двадцать?
Он жалел о потраченном времени и, будто отгораживаясь от гула вагона, прикрыл глаза. Поезд уже пересекал реку Ханган.
Его сознание поглощала мутная волна дремоты, как вдруг грохот распахнутой двери и громкий рев заставили его очнуться.
— А-а-а! Собаки сухопутные! — солдат в черном армейском берете, изрядно пьяный, надрывал глотку. Еще один, появившийся следом, попытался его урезонить:
— Тише ты! Здесь дембеля едут.
Но крикун не унимался. Ухмыляясь, огляделся вокруг, наблюдая за реакцией вагона. Вдруг стало до жути тихо.
— Значит, дембеля… И что тут такого? Их тоже заставим раскошелиться.
Второй попытался снова:
— Ну посуди сам, сержант Им, три года мужики потом и кровью обливались, а теперь домой едут.
— Заткнись, щенок! С них, наоборот, три шкуры драть надо. Кому-то еще год в армии штаны просиживать, а эти задницы уже домой намылились!
Он снова пнул дверь и махнул рукой в сторону входа. Ввалились еще шестеро, будто только и ждали сигнала. Второй, сделав вид, что не в силах совладать с ситуацией, пожал плечами и приступил к делу:
— Вы уж извините. Скиньтесь по монете, а то бедным солдатам и выпить не на что. За бесплатно работать мы не будем! — Речь звучала отработанно. Они вытолкнули вперед одного из вновь вошедших, и ведущий звучно представил:
— Гордость нашей армии, в прошлом заслуженный певец На… Встречайте аплодисментами!
В разных концах вагона раздались неуверенные хлопки, многие, видимо, уже сталкивались с подобным во время поездок домой на побывку. Конферансье с удовлетворенным видом сказал юному таланту:
— Ну, давай, спой нам пару куплетов!
Талант не походил на заслуженного певца На ни внешним видом, ни манерой исполнения. Его хриплый голос заполнил вагон. Тем временем подельники обходили пассажиров. Раздался звук падающих монет.
— Эй, ты что, меня за нищего держишь?
Песня прекратилась, в ход пошли ругательства. Бормотанье, шлепок по щеке, звук удара. Он обернулся — рядах в пяти от него избивали дембеля.
— Ха! Две монеты. Засунь их в… своей бабе, скотина! Помирать от жажды буду, а на твои деньги пить не стану!
В вагоне поднялся ропот. Типы в черных беретах угрожающе сверкнули глазами, и вновь стало тихо. Он изначально считал происходившее отвратительным, и тут его охватил гнев. Особенно его злило, что столкнуться с этим пришлось по дороге домой, когда, как он думал, насилие было уже позади.
Но он был один. Все, что он мог сделать, — ждать прихода железнодорожной охраны или военного патруля. Но такова уж особенность хранителей порядка — являться тогда, когда в них нет надобности. Талант вновь затянул песню, снова зазвенели монеты.
— Что ж в этом вагоне охраны нет, что ли? — будто прочел его мысли Хон.
Он внезапно почувствовал раздражение. Отвращение к сотне сослуживцев, страдавших от грубости нескольких солдат, неожиданно превратилось в ненависть к Хону. И тут же — в ненависть к себе: «Мои руки тонки, мой голос тих, душа слаба. Нет во мне сил противиться жестокости, увлечь за собой привыкших к повиновению товарищей».
Тем временем обиралы подходили все ближе к его ряду. Терзаемый отвращением к себе, он безвольно нащупал в кармане горсть монет. Хон тоже рылся в карманах в поисках мелочи. Тут в соседнем ряду поднялся здоровый, грубоватый на вид дембель:
— Ах вы, суки поганые, я долго вас терпел, но терпение мое кончилось!
Обиралы злобно уставились на него:
— На грубость нарываешься?
— С вами, щенки, я разговаривать не собираюсь! Где ваш старший? Там у дверей не он стоит? — Видно было, что словами его не запугать.
— Вы посмотрите на него!
Один из обирал попытался его ударить. Дембель чудесным образом увернулся, а хозяин кулака скорчился на полу, вопя от боли. Дембеля в воодушевлении вскочили с мест, и солдаты в черных беретах приостановили атаку на героя.
— Вы чего, мужики? — словно почуяв неладное, в дверях появился пьяный сержант.
— Сержант, уж ты наверняка должен знать! Слышал про остров Белых костей? Я оттуда возвращаюсь.
Он понятия не имел, что это за остров. А сержант, судя по всему, знал. Но, не желая сразу сдавать позиции, оскалился:
— Ну знаю, и что с того? Что ж ты с этими сухопутными крысами сидишь, пойдем лучше с нами выпьем.
Ли напряженно вглядывался в невесть откуда взявшегося смельчака, будто пытаясь по выражению лица разгадать его намерения. Герой неподобающе герою заколебался. Казалось, он взвешивал все «за» и «против».
— Ну, составишь нам компанию? — снова предложил сержант.
Уже весь вагон смотрел на дембеля, каждый надеялся, что выбор будет правильным. Но вышло наоборот.
— Пойдем, если у тебя есть что выпить. — Он исчез вслед за сержантом. Вероломство героя повергло его в отчаяние. Те немногие, кто встал поддержать храбреца, рухнули на свои местам.
Тут очередь дошла до него.
— Эй, что у тебя с лицом? Будто лимон проглотил! — спросил обирала, словно догадавшись о его чувствах. А он и вправду едва сдерживался. От вопроса солдата ему стало еще хуже.
— Не приставайте к нему. Он болеет, — внезапно встрял Хон. С чего он взял? Может, принял его бледность от гнева за признак болезни?
Обиралы отстали и прошли к следующему ряду.
— Вот и ладно, эта сволочи — нелюди какие-то. Они, конечно, бесят, но вам надо сдержаться и потерпеть.
Значит, Хон понял причину его бледности и нарочно соврал про болезнь. И это взбесило его еще сильнее.
— За три года научились только плохому… — вырвалось у него помимо его воли.
Хон усмехнулся.
— А кто хорошему-то научился? Что ты, что я дешево отделались — скинулись по сто вон, так что не бери в голову, — сказал Хон и следом сделал великодушное предложение: — Может, выпьем по стаканчику, расслабимся. Эй! Бутылочку соджу[22] сюда! — окликнул он продавца с тележкой, проходившего мимо.
— Пейте один, — тихо промолвил он, пытаясь сдержать кипящее нутро.
У него не было причин сердиться на Хона. Но Хон снова вывел его из себя.
— Вот суки, купи им выпить, когда у тебя самого на выпивку не хватает… Но говорят же, не давай сердцу воли в гневе, так что выпей, залей обиду.
Он не сдержался и резко одернул его:
— Отстань!
Увидев его побледневшее от злости лицо, Хон чуть съежился, натянуто улыбнулся и протянул стакан сидевшему рядом соседу.
Он надвинул кепку на глаза и откинулся назад. Поспать не удастся, так хоть отвернуться и не видеть этого унижения. Но уши заткнуть было нечем.
— Ой, спасибо! — Совсем рядом глупец-дембель вознамерился откупиться и пожертвовал тысячу. Черный берет вопил во всю глотку: — Вот спасибо так спасибо! Налейте ему, целый штукарь пожертвовал!
Он не понимал, отчего вдруг настроение толпы поменялось. Вблизи него сцена с купюрой, будто под копирку, повторилась несколько раз. Потом пыл жертвователей поубавился, и вновь звенели монеты. Вдруг откуда-то из центра вагона раздался голос обиралы:
— Эй, ты что, нищий? Тебе что, сто вон жалко?
— Денег мне не жалко, просто я не вижу причины платить, — отчетливо произнес кто-то бесстрастным голосом.
Ему стало стыдно. Он посмотрел в ту сторону. Бледный, худой дембель стоял напротив одного из черных беретов.
— Ах ты сволочь, ты что это, на халяву песни слушал?!
— А я их не заказывал! Они мне только спать мешают…
— Так ты, козел, издеваешься?!
Внезапно один из обирал ударил дембеля в лицо. Тот покачнулся, но не упал. Из носа хлынула кровь. Худой дембель спокойно достал из кармана платок и утерся. Глаза его заблестели.
— Ты ударил человека. Я еще не уволен в запас, а значит, все еще являюсь капралом. А ты просто солдат. Это преступление против старшего по званию, ты попадешь под трибунал!
Откуда-то взялся их сержант и ударил беднягу кулаком в живот:
— А я сержант, так что могу и ударить! Ты, недоносок, заткнись и гони деньги! Это приказ!
Худой дембель скорчился от боли, но снова выпрямился:
— Я оспорю незаконный приказ. Ты не вправе мне приказывать. Это акт насилия. Тебе тоже придется ответить за это!
— Эй, у тебя что, папаша — прокурор, что ли? Вот тебе закон!
И снова пошли в ход кулаки. Но в перерыве между ударами раздавался ясный голос худого храбреца:
— Вы ответите перед законом!
Положение было безнадежным. В ход пошли не только кулаки, но и ботинки. Под градом ударов храбрец осел на пол.
Ли мрачно посматривал в сторону выхода. Как второго пришествия, ждал военную полицию или охрану поезда. Но они были так же далеки, как закон и порядок.
Вместо них в проходе появился тот, кого совсем не ждали. Двое в черных беретах втащили за собой недавнего героя. Кто-то измочалил его так, что лицо опухло до неузнаваемости. Один из них кинул героя на сиденье и громко, чтобы все слышали, проворчал:
— Ничтожество, а строит из себя…
Пнул его, развернулся и вышел.
Когда избивали худого дембеля, в вагоне раздавались жалостливые вздохи и протестующее бормотание, которые вполне могли вылиться в сопротивление. Но неожиданный поворот событий заставил всех замолчать.
Он подавленно смотрел на возобновившиеся поборы. Но в попытке выжить люди не зря объединяются в группы. Черные береты усадили к стене бесчувственного дембеля, поборы продолжились, как вдруг откуда-то раздался громкий взволнованный крик: