ущерб.
Но день-то на этом не заканчивался. На пляже, где, будто делая одолжение, высадил их водитель, путешественников ждали новые неприятности. Мало того что пляж оказался платным, цена за вход была больше, чем в приличной сеульской бане. Отними они эту цену от суммы, оставшейся после оплаты такси, на пять автобусных билетов до Сеула им уже могло и не хватить.
Однако, при явной неоднозначности ситуации, нельзя же было, преодолев такой путь, просто развернуться и уехать. В конце концов братья превратили двоих из своих подопечных в младшеклассников, сняв с них форменные фуражки средней школы, и вся компания прошла на территорию пляжа. К счастью, на мальчишках оказалась самая обычная одежда, так что особых проблем не возникло.
Все за оградой соответствовало по своей неестественности цене за вход. Искусственная роща, искусственные клумбы, искусственный лотосовый пруд, ручей, насыпь, волнорез — даже песок, покрывавший берег, был завезен на грузовике. Само собой разумеется, за оградой снова и снова требовалось платить. За то, чтобы снять и надеть вещи, чтобы сесть, чтобы смыть с себя соль, чтобы попить и поесть…
Путешественники, оставшиеся без свободных денег, помрачнели. Даже старший брат сначала растерялся. Но вскоре воодушевление вернулось к нему, и, посмотрев с загадочной улыбкой на младшего брата, он созвал детей:
— Итак, приступим к изучению бедности. Урок первый — стыд.
То, что собирался сделать старший брат, который вел компанию к растущему неподалеку серебристому тополю, могло показаться странной смесью невинной шалости и недоброго розыгрыша.
— Переоденемся в купальные костюмы прямо здесь, — с решительностью заявил он, добравшись до тополя. Место хорошо просматривалось со всех четырех сторон, да и люди беспрерывно проходили мимо. Но пусть бы даже голос старшего брата звучал менее решительно — у мальчишек все равно не было выбора. Осознавая бедность учителя, они не смели проситься в дорогую платную раздевалку. Когда ученики с горящими от стыда лицами переоделись в купальные костюмы, учитель сказал:
— Это бедность. Люди часто путают бедность с бесстыдством, но на самом деле это стыд, которого не избежать. Другими словами, бедняки протягивают руки к богатым не потому, что бесстыдны, а потому, что не имеют, как и мы сейчас, другого выхода.
Переодевшись в общественном туалете, старший брат пошел с детьми купаться. А младший остался под деревом. Он не особо хотел лезть в море, да и должен же был кто-то стеречь одежду и личные вещи.
Во второй половине дня злоключения несчастных учеников продолжились.
Сначала всем троим пришлось испить по полтве[23], не меньше, соленой воды. Старший брат, прикидываясь, будто учит их плавать, по нескольку раз затолкал каждого под воду. Поняв по позеленевшим лицам выбравшихся из воды мальчишек, что на них накатила тошнота, старший брат принялся дразниться:
— Ну как вам, не умеющим плавать без лодки и надувного круга? Как вам вкус морской воды?..
И стал торопливо избавляться от остатков питья.
С небольшими передышками старший брат через силу допил воду из бутылки и, откупорив последнюю баночку колы, протянул ее младшему брату:
— Пей!
— Да особо не хочется.
— Все равно пей. Уж если мы собрались преподать урок, будем последовательными.
Младший брат вынужден был, не вникая в суть, опустошить баночку колы. И только тогда, оглядев мальчишек, которые выглядели так, словно червей наелись, старший брат пояснил младшему на ломаном английском:
— Now these guys shall know what thirsty (Мол, сейчас эти мальчишки узнают у меня, что такое жажда).
Как и следовало ожидать, через некоторое время дети захотели пить. Стоит поплескаться в море, сразу пересыхает в горле — а они еще и нахлебались соленой воды, так что жажда их была сильнее обычной. Но питья не осталось ни капли. Дети побежали к общественному водопроводу, но смогли высосать из него только теплый воздух с запахом ржавчины.
— Терпите, если не собираетесь идти до Сеула пешком, — ответил бессердечный старший брат ученикам, одолевшим его жалобами. Темой второго урока о бедности старший брат, похоже, выбрал терпение.
А терпеть дети должны были не только отсутствие питья. Старший брат постоянно тянул их к аттракционам, разбросанным вдоль берега. Прокат различных водных приспособлений, крытая футбольная площадка, теннисные столы, игра в бинго… Детям, привыкшим к развлечениям, было невыносимо проходить мимо всего этого. Их изводила еще и эмоциональная жажда.
— Учитель, ну и ладно, пойдем до Сеула пешком. Разок сыграем в футбол.
— Разве нельзя доехать до дома на такси? И там отдать деньги, а? Взяли бы напрокат лодку.
Но старший брат только холодно упрекал детей:
— Подумайте, какая в этом польза?! Пустая трата времени и денег. Во всем виноваты ваши папы-мамы, молча спускавшие подобное. А я не собираюсь из-за ерунды топать пешком сотню ли. И не хочу выводить из себя ваших родителей всякими там такси.
Дети постепенно утомились. И когда они, позабыв и думать о том, чтобы лезть в море, принялись бессильно шататься от лотка с напитками к тенистому дереву и обратно, старший брат, немного смягчившись, спросил:
— Страдаете?
— Да, — ответили хором дети, давно уже бросавшие на старшего брата отчаянные взоры. А тот преспокойно вернулся к поучениям:
— Это и есть бедность. А ведь ваши страдания в большинстве своем происходят от тяги к совершенно ненужным вещам, да и продлятся они недолго. Вы снова вернетесь к благополучным родителям. Но в мире есть люди, страдающие от отсутствия самого необходимого: еды, одежды, жилья… И у этих людей нет твердой уверенности, что когда-нибудь им удастся избавиться от страданий. Что в сравнении с этим ваши пустяковые несчастья?!
— А что, эти люди не могут усердней трудиться и больше зарабатывать? — робко возразил старший калека, будто смутно догадываясь о каких-то сокровенных мыслях старшего брата. Голос последнего тут же похолодел:
— Извечное антигуманное оправдание, выдвигаемое богатыми. Богач — муравей, бедняк — стрекоза. Ленивый, как стрекоза, бедняк, естественно, умирает с голоду, и богач, работающий, как муравей, в этом не виноват, — ты это хочешь сказать?
— …
— Будете утверждать, что любой, стоит только захотеть, может стать богачом, но это вздор. Потому что количество всего в мире ограниченно. Если кто-то возьмет побольше, кому-то достанется поменьше или вообще ничего. Другими словами, благодаря этим самым беднякам ваши отцы смогли разбогатеть. Понятно?
— …
— Никогда не забывайте о них. О бедняках, которые изо дня в день испытывают страдания в несколько раз более тяжкие, чем ваши сегодняшние. Только высокая мораль сможет извинить вас.
— Э-э-э, ну… — не до конца все поняв, старший калека, подавленный серьезностью, с которой говорил старший брат, пробормотал что-то неопределенное. Младший калека с синчхонским идиотом поддакнули.
Только к вечеру старший брат купил им две бутылки ситро.
А младший всю вторую половину дня — за исключением редких моментов, в которые к нему подходили старший брат и дети, — отчаянно скучал. Вообще-то младший брат собирался занять часы одиночества чтением попавшего ему недавно в руки труда по французской поэзии. Полный амбиций совместить в себе впоследствии поэта и критика, он купил это издание на английском языке, приготовившись все лето проходить в единственных демисезонных брюках.
Но занятое младшим братом место под деревом оказалось не слишком подходящим для чтения. С открытой сцены шагах в двадцати от него вдруг донесся грохот. Спокойно тут было, судя по всему, только в обеденные часы.
Младший брат сразу обратил внимание на разнообразие цветов кожи мужчин и женщин, поднимавшихся на сцену под громкую музыку. Видимо, кто угодно мог, заплатив деньги, там потанцевать, и вот неожиданно светлая кожа перемешалась с темной. Подтянулись, наверное, американские солдаты в увольнении. Люди на сцене начали раскачиваться, будто их обуял какой-то дух.
«Удивительно! И это в такой душный день под жарким солнцем», — подумал про себя младший брат при виде их залоснившейся кожи. Но с течением времени его удивление сменилось неприязнью. Извивавшиеся танцоры напоминали покрытых слизью пресмыкающихся, а нескладные фигуры соотечественников, несмотря на численный перевес, почему-то производили впечатление случайно затесавшихся среди американских солдат.
«Ты, нацепивший черные очки и отпустивший редкие усики тщедушный сын Хвануна. И ты, дочь медведицы[24] с фальшивыми светлыми волосами, из которых йодной настойкой вытравлен меланин… Все равно ваша кожа слишком желта, а ноги слишком коротки».
И раздражавшая слух джазовая мелодия шла вразрез с чувствами младшего брата. Повторявшийся синкопический мотив, частое чередование регистров, вторжение странных голосов — все это, более противное, чем когда-либо, заставляло думать о джунглях, диких зверях, кораблях работорговцев и исступлении черных рабов, об Америке, взбалмошности и испорченности пресыщенной Америки.
«Америка, Америка, вопли Америки».
И вдруг кое-что отвлекло младшего брата, который, слегка нахмурившись, глядел на сцену.
— Что вам не нравится?
Погруженный в свои мысли младший брат встрепенулся и поднял глаза на обладательницу голоса. Незаметно подошедшая к нему молодая женщина, точный возраст которой было трудно определить, посмеивалась, стоя возле дерева. Не безусловная красавица, но интересная — в белоснежном платье и с выразительным лицом.
— Ну…
— Вам не кажется, что там весело? — снова спросила женщина смутившегося младшего брата, указывая длинным изящным пальцем на открытую сцену.
— Не кажется…
Женщина просто выразила свое мнение, но понемногу собравшийся с мыслями младший брат незаметно для себя передразнил манеру речи старшего:
— Это все равно что в жаркий летний день жевать свиное сало, запивая перебродившим макколи.