Затем слово взяла старая шлюха:
— Я выросла в хорошей семье. В восемнадцать лет вышла замуж, и мой муж искусно ткал материю для ионийских хитонов, в подчинении у него было несколько рабов, и одно время благодаря его мастерству мы жили в достатке. Но появились люди, которые начали за бесценок скупать шерсть, открыли крупное производство, где трудились десятки рабов, и мастерская мужа пришла в упадок. Ведь как муж ни старался, он не мог производить такую же дешевую ткань. Мы хотели продать свой товар за границу, но у нас было недостаточно материи, чтобы самим снарядить корабль, и пришлось уступить ее другим, но от судовладельцев за наш товар мы получили немногим больше стоимости сырья. Муж пытался удержаться на плаву, наделал долгов и в итоге повесился, чтобы не попасть в долговое рабство. И что мне оставалось делать? Ведь мы с детьми оказались на улице без гроша в кармане. Но когда я чуть разобралась, как устроен мир, то поняла, что в моих страданиях виноваты богачи, повязанные с Тиранатом. Нужно что-то сделать, чтобы они впредь не смогли никому навредить. Ведь из-за нескольких богачей многие граждане живут как нищие.
Еще более шокирующими были речи бедняков, влачивших жалкое существование и бродивших с протянутой рукой у порогов домов членов Совета, приспешников Тираната:
— Я тоже в молодости был идеалистом и представлял себе процветающий полис и его счастливых жителей. Вдохновленный мечтой, я посвятил себя борьбе против таких проводников воли Афин, как Тиранат. Но хитрый Тиранат сделал так, что лидера нашего движения объявили шпионом Спарты и приговорили к смерти. А его последователи, такие, как я, были всеми отвержены и изгнаны.
Я взялся за ум лишь тогда, когда столкнулся с угрозой изгнания, но уже было поздно. Я толком никогда не жил работой, ничего не имел и не мог ничего унаследовать от бедных родителей.
Я умел читать и немного считать и мог бы устроиться секретарем к богатому торговцу, но работу мне никто не давал, боясь мести последователей Тираната. Я влачил жалкое существование, и у меня не было иного пути, кроме как воспользоваться якобы хорошей системой поддержки бедняков. Я прятался в глупой толпе, которую собирали каждый раз, когда нужно было явить глас народа в поддержку Тираната, и питался хлебом, что бросали в толпу.
Но вы ошибаетесь, если думаете, что далеко ушли от меня. Если ситуация не изменится, то и вы окажетесь на моем месте и будете ждать подачек от приспешников Тираната.
С появлением этих опустившихся на самое дно бедняг люди на площади стали роптать. Повторим опять эти слова, слова правды. Взять любой золотой век в истории, разве не найдется там таких, как они? Разве не отбрасывают богатство и слава тень в любую эпоху при любом правителе? Но чувство стыда при вынужденном признании, что эти бедняки — их сограждане, а Тиранат ничего не делает, чтобы им помочь, вызвало гнев толпы. А уж правильно это было с политической точки зрения или нет — разберутся позже.
Для пущей забавы самое время было появиться одному из последователей Тираната — ведь не могло же волнение граждан остаться без их внимания. Один из стражей не так давно взявшегося за охрану общественного порядка святого войска (по другим сведениям, стукач) возвращался со своего поста, увидел бушующую толпу и решил вмешаться. Поскольку он не был посвящен в детали происходящего, у него отсутствовали сколь-нибудь веские основания напрягаться или проявлять злость, но он определенно не обрадовался множеству людей, по неясному поводу собравшихся на площади с раннего утра. Ну и вдобавок ко всему святому войску уже была вменена обязанность тайно следить за политическими предпочтениями граждан.
Сперва он степенно, как и подобает представителю храмовой охраны, получающему зарплату за счет налогов граждан полиса, попросил всех разойтись. На самом деле страж не имел права им приказывать, но он оправдался тем, что солнце еще не взошло, а следовательно, его вахта по охране святого места не кончилась. Однако его сдержанность была неправильно понята недалекими простыми гражданами. Они подумали, что раз представитель всегда надменных и высокомерных офицеров святого войска так вежлив, значит, у него что-то на уме или он просто подавлен размахом митинга.
Поэтому граждане ничуть не испугались и не подчинились его требованиям. Самые легкомысленные стали насмехаться над ним, окончательно очнувшимся ото сна, над его холеным лицом и растрепанной шикарной одеждой. А самые нахальные передразнивали его неровную утиную походку, неуклюжее движение ягодиц при ходьбе, и выкрикивали с безопасного расстояния: «Иди спать, собака Тираната».
К тому времени офицер начал злиться. Не имея права предать собравшихся суду, он вполне мог их арестовать по обвинению в препятствии установлению божественной справедливости или в безбожии и решил начать с более тяжкого проступка, то есть с безбожия. Во имя божества он приказал немедленно свернуть это утреннее собрание, мешавшее службе храмовой стражи, а затем попытался арестовать нескольких наиболее отличившихся представителей толпы.
Эта стратегия действительно обладала мощным потенциалом, но граждане, на которых пал выбор стражника, проявили хитрость да проворство и с легкостью избежали наказания. Они поиздевались над офицером, имитируя испуг — нарочитыми движениями прикрывая лицо руками, — после чего растворились в густой толпе.
Тогда стражник, и в самом деле разозлившись, отступил к краю площади и объявил, что все собравшиеся горожане, начиная с тех, кто стоял ближе к нему, арестованы. Тут уж толпа поняла, что дело принимает серьезный оборот. Зачинщики, на которых офицер в первую очередь нацелил свой гнев, стали отступать, затем резко развернулись и пустились наутек. Дух остальных был сломлен, они бросились с площади врассыпную.
Свою роль в этом сыграло ощущение вины перед законом и порядком, а также врожденная слабость воли, но все же толпа всегда остается толпой. Охваченная безумной страстью, она, как волна, смывает все на своем пути, но стоит обуздать ее с помощью тонкого расчета и соображений практической пользы, и она бесследно рассыпается в разные стороны подобно тому, как по осени разлетаются сухие листья.
Что касается офицера святого войска, он не только злился из-за насмешек, но и чувствовал необходимость кого-то арестовать, чтобы не показаться пустобрехом и продемонстрировать свою власть.
По этой причине он, ткнув пальцем в нескольких отставших граждан, приказал им остановиться и бросился в погоню. И тогда случилось кое-что, заставившее поток людей сделать крутой вираж. Один из уступавших тренированному офицеру граждан в неравном состязании по бегу споткнулся о камень и упал, сильно раскроив себе лоб.
Когда преследователь поднял упавшего, все лицо у того уже было в крови. Среди убегавших граждан затесался один подстрекатель. Он обернулся к толпе и громко прокричал, прося ее остановиться:
— Гляньте, этот жестокий приспешник Тираната избивает наших сограждан, осуждающих несправедливость! Смотрите, драгоценная кровь наших братьев орошает землю.
Бегство прекратилось, и граждане начали по одному, по двое возвращаться на свои первоначальные позиции. Другими словами, толпа собралась снова, но причиной тому было скорее любопытство, нежели крики подстрекателей.
— Доколе мы будем стонать от притеснений? Как долго нам суждено безучастно наблюдать за тем, как преследуют наших братьев? Так поднимемся же на борьбу. Накажем приспешников Тираната и свергнем его!
Вот что кричали подстрекатели. Ведь стоит толпе собраться, как у нее тут же отшибает память. Толпа уже не помнила, что совсем недавно внутри нее кипели споры по поводу того, угнетен народ или нет, и вот она уже стала единодушна в своем мнении. Кровь всегда приводит толпу в возбуждение, как красная тряпка матадора — быка.
Офицер, не полностью выпустивший пар и не заметивший перемены в настроении толпы, решил не останавливаться на полпути и задержать кого-нибудь еще. К сожалению, гражданин, на которого пал его выбор, оказался простым зевакой, имевшим больное сердце и слабую нервную систему. Офицер, одной рукой тащивший за собой окровавленного парня, со сверкающим взглядом набросился на вышеупомянутого гражданина, но тот сразу же опустился на колени, вовсе не думая бежать. Однако представитель власти не обратил внимания на жалкий вид пленника и грубо дернул его за воздетые в мольбе руки, и пленник, полумертвый от страха, как это ни печально, испустил дух и упал навзничь, не успев подняться с колен.
Увидев это, подстрекатель закричал громче:
— Граждане, очнитесь! Проснитесь же, братья. Только что железный кулак угнетателя убил нашего единокровного товарища, гражданина, плывшего с нами вместе в лодке судьбы.
Наконец гнев толпы, до тех пор еле тлевший, начал медленно разгораться. Обвинения подстрекателей постепенно стали представляться этой темной людской массе справедливыми, в немалой степени потому, что большая ее часть оставалась в отдалении от места происшествия.
В общем, неказистый детонатор сработал, и, хотя собравшаяся на площади толпа насчитывала не так уж много народа, ее гнев впервые пошатнул трон Тираната.
Когда офицер пришел в себя, ситуация уже вышла из-под контроля. Поборовшая робость толпа, поддавшись нарастающим призывам зачинщиков, приближалась к офицеру и своему павшему товарищу.
— Долой приспешников Тираната!
— Долой тирана. Долой деспота!
В этот момент офицер святого войска в самом деле ощутил на себе моральное давление со стороны людей. Увидев подбиравшуюся ближе и ближе разгневанную толпу, он будто очнулся от дурмана, и в его сердце, до этого полном гнева, внезапно освободилось место для раскаяния: «Ах, я же просто гончий пес тирана».
Ему оставалось только спасаться бегством. И он, подгоняемый возбужденными возгласами толпы, помчался в сторону храма, рядом с которым находилась казарма. На его лице не осталось и следа обычной уверенности и достоинства.
Слух о бунте быстро распространился, и в казарме неожиданно собрались почти все воины святого войска. По всей видимости, усилия, затраченные Тиранатом на их взращивание, возымели эффект. И там поведение убегавшего от толпы офицера, который впал было в отчаяние, вновь переменилось. Как только он встретил по-прежнему исполненных чувства собственного достоинства невозмутимых товарищей, в нем возродилась уверенность, будто он, как и его братья по оружию, делает большое дело, и тут же страх перед преследовавшей его толпой превратился в гнев. Вскоре он убедил себя в том, что лучший способ разрешить проблему, это наказать толпу и восстановить законный порядок — таков же был и единственный способ вернуть себе и святому войску попранный авторитет.