— Своими глазами всё обсмотрел.
— Не подтаял лёд?
— Да нет вроде. Холодно там — хоть ушанку надевай.
Прошлым летом крепостные казаки заметили, будто возле острога на тундре бугор вспучился и земля на нём растрескалась. Копнули тот бугор, а в бугре лёд оказался. Так и явилась у казаков мысль в бугре ледник устроить. Подземная коврига льда уходила неведомо на какую глубину и не таяла даже в самую большую жару. В ней и пробили хранилище для съестных припасов. Круглый год у казаков было свежее мясо, рыба, яйца. Это почти избавило их от необходимости выпаривать морскую соль, на весь острог хватало теперь пяти-шести кулей.
Об этом леднике казаки и вели разговор. Кузьма посетовал, что прошлым летом мало рыбы в ледник заложили, нынче надо не полениться, заморозить пудов с пятьдесят. Уж больно хороша к чаю строганина из свежей чавычи да кеты.
На костре забурлил, заклокотал, звякая крышкой, вместительный чайник. Семейка заварил кипяток курильским чаем — мелко нарезанными сушёными листьями лапчатки, душистой и вяжущей язык, словно настоящий чай. Казаки охотно подставили кружки под носик чайника. Чай пили вприкуску с кругленькими конфетками, приготовленными из сахарной травы.
После чаепития снова приступили к сбору и укладке яиц. Не обобрали и половину островка, а второй бат уже был загружен — больше некуда. Они рассчитывали закончить с промыслом до наступления сумерек, чтобы утром, переночевав на островке, до солнышка отправиться в обратный путь. Вести против течения тяжелогружёные баты было неизмеримо труднее, и в крепость без ночёвки в пути добирались за день только те, кто выходил с устья ранним утром.
Семейка работал быстро, не разгибая спины, но осторожно, чтобы не побить яйца. Он успевал укладывать добычу прежде, чем казаки подносили в подолах кафтанов новую партию собранных яиц.
Смахнув со лба пот, застилавший глаза, он кинул взгляд на низкое большое солнце, скатывавшееся за песчаную кошку, отделявшую озеро от моря. И вдруг удивлённо выпрямился. Кошка была полна людей в птичьих одеждах. Они поднимались со стороны моря на песчаный гребень и разглядывали островок. В руках у них Семейка заметил копья и чекуши. Смутно почувствовав угрозу, исходившую от этих людей, он крикнул Никодиму с Кузьмой, чтобы обернулись в сторону моря. Оба казака подходили к костру, придерживая гружёные полы кафтанов. Посмотрев, куда указывал Семейка, они выронили поклажу и юркнули в траву.
— Хоронись, балда! — прошипел Кузьма, пригрозив Семейке кулаком из травы. — Курильские воины!
Поняв, что случилось что-то из ряда вон выходящее, подросток скрылся в траве и пополз к казакам.
— Дурень! — сказал ему Кузьма, когда Семейка устроился рядом. — Не видишь разве, что у этих молодцов на горбу никакой клади нет, кроме оружия? Нетрудно смекнуть, что курильские мужики вышли на лихой промысел. Только б не заметили нас. Костёр-то не дымит?
— Давно погас... Да разве они осмелятся напасть на нас?
— Когда такая куча изоруженных мужиков шляется без дела по тундре, тут не то что нам, казакам, тут самому господу богу надо ховаться поукромней, покуда ему красную юшку из носу не пустили.
— Пальнуть в них из пищали... — начал было Семейка, но тут Кузьма так свирепо глянул на него, что он тут же прикусил язык.
— Пальнуть! — уничтожающе передразнил Семейку казак. — Они тебя так пальнут — кишки потом полверсты собирать будешь. Будь нас человек десять, да кольчуги на плечах — тут мы разговор другой повели бы... Ну, пальнём мы раза три, а они тем временем изрешетят нас стрелами.
— Да хватит тебе, Кузьма, — урезонил разошедшегося казака Никодим. — Насел на мальца ни за что ни про что. Поживёт с наше, тогда и спрос с него другой будет. Кажись, не заметили нас, а?
— Дал бы бог, — перекрестился Кузьма. — Может, отсидимся... И куда это они собрались? Уж не к острогу ли нашему дорожку торят? Козыревский вон тоже камчадалов изоруженных в тундре встретил. Ещё кричал нам об этом, когда мы от крепости отчаливали... Вот будет заваруха, если камчадалы с курильцами стакнутся и на нас пойти умыслят.
— Ну, крепость им не по зубам, — уверенно сказал Никодим. — Ярыгин так пуганёт их из затинной пищали, что у них мозги быстро на место станут. Они голосок этой боярыни ещё не слыхивали.
— А всё же надо как-то извернуться, предупредить наших. Вот с ними, с яйцами. Как стемнеется, вытряхнем баты и пойдём налегке в крепость.
— Пожалуй, что так лучше, — согласился Никодим. Высунувшись из травы, он тут же упал обратно, потерянно выдохнул: — Ну вот, только этого и не хватало.
— Что там? — вскинулся Кузьма.
— Углядели нас, окаянные. Озеро окружают.
Кузьма, а за ним и Семейка тоже высунулись из травы, да так и замерли. Курильцы вперебежку рассыпались вокруг озера. Часть их заняла исток реки, и теперь из озера на батах нельзя было выбраться. Если со стороны кошки до островка, на котором они отсиживались, было по прямой саженей двести и оттуда им не грозила опасность, то со стороны тундры до островка не насчитывалось и ста саженей, и стрела из хорошо натянутого лука вполне могла достать их стоянку. Казаки могли бы ещё успеть прыгнуть в бат, достичь берега и метнуться в тундру, пока кольцо окружения не замкнулось вокруг озера. Однако в тундре им пришлось бы ещё хуже. Местные жители такие хорошие ходоки и бегуны, что уйти казакам от них не удалось бы, и они сразу отбросили эту возможность, решив отсиживаться на островке, благо у курильцев, кажется, не было лодок и они не могли пойти на приступ по воде.
— Что же это такое? Война, что ли? Тьфу, тьфу, — крестил сивую бороду Кузьма. — Их тут сотни с полторы, не меньше. Вот ведь напасть какая! До сих пор сидели тутошние племена на своих реках смирно, не в пример чукчам да корякам. И на тебе! Тоже зашевелились.
Всякие сомнения относительно намерений курильцев отпали, едва они оцепили озеро. На островок со стороны тундры посыпались стрелы, и казаки вынуждены были искать укромное место. Небольшой холмик, под защиту которого они переползли, надёжно отгородил их от стрел. Для верности они вытряхнули яйца из недогруженного бата, перетащили его к холму и прятались под ним, когда стрелы падали особенно густо. За ружья казаки даже не брались, берегли заряды. Они надеялись, что, поистратив стрелы, курильцы уйдут.
Уже наплывали сумерки, когда казаки разглядели, что к озеру по реке приближается кожаная байдара, полная вооружённых курильцев.
— Ну вот, думали, им к острову не подобраться, а они где-то байдару разыскали, — встревожился Никодим, берясь за ружьё.
— Подпустим поближе, чтобы бить наверняка, — сказал Кузьма. — Не то, пока перезаряжаем, они успеют на островок выскочить.
Когда байдара была саженях в двадцати от островка, курильцы прекратили обстрел казаков, опасаясь задеть своих. Казаки, воспользовавшись этим, переползли по траве к тому концу острова, куда правили гребцы, сидящие в байдаре. Выставив из-за кочек стволы пищалей, казаки замерли, словно слились с землёй. Семейке дали саблю и тяжёлый пистоль с длинным стволом. Положив ствол пистоля на кочку, он обеими руками вцепился в его рукоять, чувствуя, как от напряжения немеют пальцы. Стрелять Семейка умел — научил отец, — однако ни в одной стычке с неприятелем он ещё не побывал, и от возбуждения его била мелкая дрожь. По рукам и лицу его ползали муравьи: кочка, на которую он положил ствол пистоля, оказалась муравейником, но Семейка стоически переносил их укусы, боясь неосторожным движением выдать засаду.
На воинах и гребцах были распашные кафтаны, сшитые из гагарьих шкурок, снятых вместе с перьями. Тёплая, лёгкая и прочная эта одежда славилась у жителей Курильской Лопатки. Штаны из рыбьих кож и нерпичьи шапки дополняли их наряд. У воинов были большие окладистые бороды, которые так отличают курильцев от жидкобородых камчадалов. Именно за обильную волосатость казаки прозвали жителей камчатской Лопатки «мохнатыми курильцами». В ушах воинов поблескивали серебряные кольца, губы их посередине были выкрашены чёрной краской. На руках гребцов Семейка разглядел татуировку. Несколько курильцев оказались без шапок, и казакам были видны их обритые спереди головы. На затылке же волосы, наоборот, были длинны и спадали на плечи. Держа копья наперевес, курильцы готовились выскочить на берег. Семейка насчитал в байдаре двадцать семь человек.
Казаки подпустили байдару саженей на десять, как раз на такое расстояние, когда свинцовая сечка бьёт наверняка и хорошо рассеивается...
— Пора! — сказал побелевшими губами Кузьма, и пищали разом грохнули, разорвав мёртвую тишину над озером.
Курильцев, сидящих в байдаре, размело, словно бурей. Те, кто не был убит сразу, побросались в воду и пошли ко дну. Пробитая свинцом байдара затонула вместе с ранеными и мёртвыми, затем всплыла кверху дном, уже пустая. Берег озера потрясли крики бессильной ярости. Стрелы снова густо посыпались на остров.
Казаки, приминая телом осоку, торопливо переползали под защиту бугра. Никодим вскрикнул и перевернулся на бок. Семейка увидел, что в спине его торчит стрела.
— Вот, — удивлённо сказал Никодим. — Кажись, убили меня.
Кузьма с Семейкой торопливо подхватили его под мышки и потащили к бугру. Из горла казака хлынула кровь.
— Всё, — хрипел он, — кончаюсь.
Казак, захлёбываясь, зашёлся в кашле и стал синеть. Когда дотащили его до бугра, он уже не дышал.
— Никодим, Никодим! Да что же это такое! — в отчаянии тряс Кузьма друга за плечи. — Ну очнись, очнись, Никодимушка!.. Господи! Как же это так?
Солнце скатилось за песчаную кошку, и землю окутали сумерки. Тихо, на одной ноте выл Кузьма над телом Никодима. Семейка перезарядил обе пищали и свой пистоль и потерянно метался с одного конца островка к другому, высматривая, не подплывают ли ещё с какой-нибудь стороны курильцы. От Кузьмы не было никакого толку. Горе заслонило от него всё остальное.
С наступлением тьмы на песчаной кошке, на тундре — вокруг всего озера — вспыхнули десятки костров. Курильцы не сняли осады, видимо, надеясь взять казаков измором. Больше всего костров было на кошке. Курильцы не захотели ночевать в сырой тундре и ушли оттуда, оставив только сторожевых. Семейке было видно, как воины садятся возле костров ужинать.