Утвердившись таким образом в средине земли, россияне помышлять стали о распространении своего владычестна, следуя принятому ими правилу заводить в новоприобретённых землях укреплённые места для защиты и хранения всяких припасов. Они прежде всего старались сообщение с Россиею сделать наивящше способнейшим и безопаснейшим; в сём намерении построен был город Лозвин, которой потом запустел и уничтожен, когда лучший путь вместо Тавды открыт был с вершин Туры.
Для усмирения и удержания в подданстве вогуличей построен Пелым, для владычествования над Обию построены Березов и Сургут, для охранения подвластных татар, вверху Иртыша живущих, от набегов хана Кучума, который не преставал обеспокоивать России подданных весей, и для распространения владычества её над жителями Барабы в 1594 году построен город Тара.
Соседственность сего города со многими народами побудила оной населить паче других сибирских городов, и снабжён всем нужным для продолжения побед и завоеваний. Действие соответствовало намерению. Хан Кучум был побеждён совершенно[136], дети его взяты в плен и отведены в Москву, и он сам едва мог спастись бегством. Барабинцы были покорены, и сколь предпринятой против них поход труден ни был, однако ничто не могло противустать мужеству россиян, корыстолюбием подкрепляемому. С другой стороны ургутские козаки владычество российское распространили вверх по Оби, что поводом было к построению Нарыма в 1596 году.
Ничто алчности прибытка в россиянах противиться не могло. Презирая все трудности и препятствия, превозмогая самую естественность, жители Березова, покорив всех окрестных народов, известилися, что суть другие великие реки, в Ледовитое море впадающие, при коих обитают разные народы. Сего уже было довольно, и вследствие разведанного берёзовскими жителями отправлены были князь Шаховской и Хрипунов и письменные головы с 100 козаками из Тобольска для строения на сих реках города. Сии, спустись от Березова в Обьскую губу, а оттуда на лыжах на реку Таз, построили в 1600 году город Мангазею.
Обыкновенная дорога из России в Сибирь чрез Чердынь и Лотву на реку Тавду найдена многотрудною; и для того, её оставя, стали ходить по Туре; и для того город Лозва уничтожен, а построены Верхотурье, для ямщиков же Туринск. Сию новую дорогу[137] от Соли Камской на верховье реки Туры отыскал и прочистил некто житель Соли Камской Артемий Бабинов, коего потомки и доныне живут в окрестностях города Верхотурья, за что он от царя Годунова и Михайлы Феодоровича пожалован землёю при реках Енве и Чикмане в вотчину и освобождён был со двором своим и деревнею от всех податей. О сём граммата царская хранится у них и доныне и любопытна для всякого любителя отечественной истории.
Укрепясь на реке Оби, из Нарыма россияне владычество своё простёрли даже до вершины Кети и почти до устья Тома, и вся сия область состояла в ведомстве Сургута, опричь одного татарского рода, еушта называемого, которые над другими татарскими близь живущими поколениями власть себе присвоили. Начальник сего рода именем Тоян, видя силы российские, до него досязающие, и желая избегнуть жребия побеждённых, поехал в Москву к царю и добровольно покорился его державе, предложив, чтобы в улусе его построен был город. Сие его предложение исполнено, и отряжённый для сего строения козачей голова Писемской был основателем города Томска в 1604 году, откуда власть россиян скоро простёрлась по всему течению Тома и Чулыма, и покорены были, хотя с сопротивлением, кузнецкие татарские роды, и для удержания их в подданстве в 1617 году построен город Кузнецк. Что же касается до Тонна и еуштинцов, то они по желанию их ясаком не обложены, а повёрстаны[138] в козацкую службу. Тояновы потомки управляли оным родом до нашего времени. [...]
А. П. ОкладниковОДИССЕЯ ЗЕМЛЕПРОХОДЦА ПЕНДЫ[139]
В конкретную историческую ситуацию героического века русских пионеров Сибири входит один сравнительно небольшой, но характерный эпизод. Это рассказ о забытом историками, но замечательном путешественнике начала XVII столетия Пенде.
Одним из важнейших этапов продвижения русских в глубь Сибири было открытие ими великой сибирской реки Лены, за которым последовало освоение обширного Ленского края, второй Мангазеи и новой «златокипящей государевой вотчины», как писал в своё время А. Палицын — мангазейский воевода и один из образованнейших государственных деятелей первой половины XVII столетия.
Образное выражение Палицына вовсе не было простым риторическим оборотом книжной речи того времени. Оно в полной мере соответствовало реальному значению вновь открытых земель для русского государства. От Байкальских гор и до Студёного океана через горы, леса и тундры, заселённые неведомыми племенами и народностями, широкой лентой протянулась одна из величайших рек Азиатского материка. Почти на всём её протяжении, на расстоянии четырёх с лишним тысяч километров, густые леса изобиловали ценным пушным зверем, суровые пространства по берегам и островам Студёного моря хранили в своих ледяных толщах неисчислимое количество дорогого «рыбьего зуба» (клыки моржей), мамонтовых бивней.
К востоку от Лены простирались новые, ещё более обширные и не менее заманчивые пространства — одна за другой открывались неизвестные раньше долины Яны, Индигирки, Колымы и наконец Охотское побережье, за которым лежал далёкий край кочевых оленеводов тундры и оседлых «зубастых» обитателей крайнего Северо-Востока Азии.
Честь открытия реки Лены и первых путешествий в её долине обыкновенно приписывается в нашей общеисторической и научно-популярной литературе казачьему десятнику В. Бугру и сотнику П. Бекетову, основателю первого острога на месте будущего Якутска.
Деятельность В. Бугра и тем более П. Бекетова, бесспорно, имеет большое значение. Она заслуживает всяческого внимания. Но не меньшего внимания достоин и другой русский деятель, землепроходец XVII столетия, несправедливо забытый и обойдённый в нашей литературе, и притом не только в научно-популярной или учебной, но и в специальной исторической. Землепроходец этот — Пенда.
О нём первый и чуть ли не единственный раз в нашей специальной исторической литературе упоминает в связи с историей открытия Ленского края И. Фишер[140] в своей «Сибирской истории».
В полной мере оценил значение похода Панды, в сущности, один только Л. Берг в своём очерке «История географического ознакомления с Якутским краем», опубликованном в сборнике «Якутия» в 1927 году. «Это путешествие, — пишет Берг, — составляет поистине необычайный географический подвиг». Но, «к сожалению, — указывает он далее, — никаких других подробностей о нём не сохранилось».
Между тем даже то немногое, что нам известно о Пенде, интересно и важно не только для истории первоначального освоения русскими Ленского края, но и для общей характеристики деятельности русских землепроходцев XVII столетия, для надлежащей оценки их дел и их эпохи — этого замечательного века великих открытий на Севере Азии. Чтобы оценить значение похода Пенды, достаточно и того, что говорит о нём Фишер в связи с военными экспедициями Бекетова, Ермолина и Бугра. После короткого перечня первых походов на Лену этих служилых людей Фишер писал о Бекетове: «Намерение своё произвёл он с таким малым числом людей, что почти невероятно показалось бы, как россиане могли на то отважиться».
Далее Фишер отметил, что путь казакам на Лену проложили промышленные люди: «Так же и сибирские промышленные оказали в объисканиях на Лене немалые успехи. Сии отваги, которые сами от себя таскались повсюду, так что их не могла устрашить никакая опасность, когда они могли где-нибудь получить себе корысть... Сказывают о некоем, именем Пенда, что с 40 человеками, собранными из Туруханска, препроводил три года на Нижней Тунгуске, прежде нежели пришёл к Чечуйскому волоку. Перешед его, плыл он рекою Леною вниз до того места, где после построен город Якутск: откуда продолжал он свой путь сею же рекою до устья Куленги, потом Бурятскою степью к Ангаре, где, вступив на суда, чрез Енисейск прибыл паки в Туруханск. Единственно надежда прибыли побудила сих людей к такому путешествию, какого чаятельно никто ни прежде, ни после их не предпринимал».
Краткий рассказ Фишера передаёт историю небывалого до тех пор, по его же словам, путешествия в слишком общих чертах и оставляет необъяснённым тот любопытный факт, что Пенда провёл три года на Тунгуске, прежде чем достиг долины Лены.
Значительно полнее другой рассказ, приведённый И. Гмелиным[141]. Рассказ этот содержит много красочных деталей и, что особенно важно, рисует в совершенно ином свете мотивы, руководившие самим Пендой в его головокружительно смелом по тому времени путешествии. Гмелин указывает и на источник, из которого он извлёк опубликованные факты, — это была устная передача мангазейскими казаками из поколения в поколение рассказов о подвигах Пенды.
«Теперь мог бы я закончить эту книгу, — пишет Гмелин в конце той части своего дневника, где говорится о Якутске и Якутии. — Но так как я из Якутска ещё не вернулся, то должен вернуться к тому пути, который я сделал уже сюда. В этом должен мне помочь один русский предприниматель, который, как говорят изустные рассказы мангазейских казаков, передававшиеся от отца к сыну, впервые открыл отсюда якутские местности.
Пенда, некий русский гулящий человек, хотел с 40 человеками частью в России, частью в Сибири собравшегося народа искать своё счастье в Сибири, ибо он так много о захвате земель слышал и своё имя, тоже как и другие, о чьих больших делах рассказывали, хотел сделать знаменитым.
Он приходит на Енисей, идёт по нему вниз до Мангазеи, слышит там, что Нижняя Тунгуска, которая невдалеке выше в него впадает, очень заселена чуждыми народами и что против её начала есть другая очень большая река, по которой тоже много народов живёт. И вскорости он решает идти вверх по этой реке и всю эту страну исследовать.