.
И в прошлом же в 158 (1650) году, как плыли из Жиган вниз по Лене-реке к морю и, выплыв к усть морю июля в 2 день, стояли у усть моря за ветры 4 недели, потому что были ветры с моря к земли прижимные. И как пособные ветры учали быть, и мы, Тимошка, побежали на морс и прибежали к Омолоево губе[207]. И на Омолоеве губе стоит лёд, и с тем льдом воем дней носило морем, и коч в том льду ломало и принесло к острову. И с великою нужею просекались два дни. А тот остров поблизку от Лены-реки. И у острова стояли 6 дней.
А в те поры тянули отдерные и прижимные ветры, и тот лёд, показалось, отнесло от земли прочь. И мы, Тимошка с служилыми людьми, у бога милости учали прощать, побежали за Омолоеву губу. И в той губе набежали: лёд ходит большой, и в том льду носило 4 дни. И мы с великою нужею из того льду выбивались и просекались назад день, потому что лёд впредь не пропустил. И от того льду бежали к усть Лене-реке. И усть Лены-реки стоят кочи служилых и торговых и промышленных людей, которые отпущены из Ленского острогу во 157 году и во 158 году, 8 кочей. И в те поры стояли ветры отдерные.
И после того, дождався пособных ветров, побежали с нам вместе на море на Омолоеву губу. И Омолоеву губу бежали с великою нужею[208] промеж льды. И как перебежали Омолоеву губу и прибежав к усть протоке, к стоят льды плотные, и сквозь те льды просекались и пробивались со всех кочей заедино к земли. И по заледью возле земли шли по протоке сутки своею силою. И в протоке стретили руских людей, которые шли с Ковыми и с Индигирки рек, 4 коча служилых и промышленых людей с государевою с соболиною казною. И мы, Тимошка, о тех стоянках не писали, потому что не в кое время, потянули нам ветры пособные.
И до усть Яны-реки бежали сутки, промеж льды ж, с великою нужею. И пробежав устье Янское, и в те поры почали ветры быть прижимные с моря и льдом задавило. И мы, Тимошка с товарыщи, во льду пробивались подле земли многое время до Святого носу, до губы. И августа в 29 число побежали ко Святому носу и за Святым носом бежали до Хромой губы сутки. И в Хромой губе и в море далече льды стоят большие, и меж льдами учали быть ночемержи[209], льды тонкие. Меж теми льды пробивались о парусе, и у многих кочей тем тонким льдом прутье и нашвы[210] испротерло. И прибежав против Хромой реки устья, и в тех местех ночемержей не было. И пристигла ночная пора, стало быть темно, и наутрие море стало, замёрзло. И мы, Тимошка, стали пятью кочами на простой воде, вместе, а глубины было в том месте с сажень, а от земли недалече.
И стояли в том месте три дни, и лёд почал быть толщиною на ладонь, и хотели волочитца на землю в нартах. И в Семён день потянули ветры отдерные от земли в море, и нас со льдом вместе отнесло в море, и к земли прихватитца не можно. И несло нас со льдом в море пятеры сутки. И на море ветры утихли, и лёд в море остановился, и море стало и замёрзло одною ночью. И на третей день почал лёд человека вздымать[211]. И мы учали проведывать земли, в которой стороне, не убоячись смерти, ходить по человеку и по два и по три. И усмотрели коч служилого человека Андрея Горелова[212], и попасть к тому кочу кочами не можно. И ходил я по льду с торговыми и промышлеными людьми сам десят, и учали спрашивать: в которой стороне земля? И Андрей Горелов сказал: домечаемся де мы земли под летом. И посылал я двух человек, и те два человека ходили с утра день до вечера под лето[213], а земли впрям не нашли. И оставил я, Тимошка, у Андрея Горелова двух человек и велел проведывать земли.
И пришед я, Тимошка, на государев коч, и учали делать нарты. А в короване было со мною вместе пять кочей. И я, Тимошка, роспрашивал у бывалцов и у вожей: на землю ли государева казна[214] волочить или к Ондрееву кочу? И служилые и торговые и промышленые люди, которые бывальцы бывали преж сего морем, и они сказали: пристойнее де волочить государева казна к Андрееву кочу, потому что тот коч к земли ближе, стоит под лето, а ходу до Андреева коча налегке день, какова де пора лёд разломает, и государева де казна и мы не погибнем. И сверх тех двух человек послали со всех кочей трёх человек проведывать земли впрям.
И после них, на другой день поутру, положа на нарты государеву казну и свой борошнишко, почали есть. И волею божиего, грех ради наших, с моря вода прибыла и почала лёд ломать, а тот лёд толщиною был в поларшина. И как понесло в море со льдом вместе скоряе парусного побегу, и кочи переломало, и носило нас в море пятеры сутки. И ветры потихли, и почали ночемержи мёрзнуть. И как тонкой лёд почал подымать человека, и мы с товарыщи, не хотя на тех кочах напрасною нужною смертию помереть без дров и без харчю, и с соляной морской воды перецынжали, а в море лёд ходит по водам без ветру и затирает теми льды заторы большие, и из тех кочей хлебные запасы на лёд выносили.
И я, Тимошка, призывал торговых и промышленых людей с тех четырёх кочей, и говорил я, Тимошка, тем торговым и промышленым людей об государеве казне, чтоб тое государеву казну сволочить с собою на землю. И те торговые и промышленые люди отказали: что де мы и сами перепропали вконец, и земли де не ведаем, в которой стороне выпадем и на которое место, и будем ли живы или нет; и прошали сроку не на долгое время. И того ж дни пришли на коч торговые и промышленые люди и прошали по фунту на человека государевы казны, а больше де не в мочь, не знаем де мы и сами, что над нашими головами будет. А преже того взяли государевы казны служилые люди, которые со мною посланы на Колыму-реку, по три фунта на человека, а торговые и промышленые люди взяли по фунту на человека, а больше не взяли. И после того я, Тимошка, служилым людей говорил, что государевы казны остаотца пороху и свинцу и меди на коче, и государеву казну не покидайте. И служилые люди... мне, Тимошко, говорили: идём де мы другой год и государево хлебное жалованье и харч дорогою съели, и мором идучи долгое время, в море без дров и без харчю и с соляной морской воды перецынжали, а преж сего такого гнева божия не бывало и не слыхали, кто тем путём морским ни бывал в таком заносе, и больше трёх фунтов государевы казны волочь нам не в мочь, потому что нарт и собак у нас нет, и далеко ли земля или близко — того мы не ведаем, дойдём ли мы живы или нет. А сколько государевы казны взяли торговые и промышленые люди, и тому роспись под сею отпискою. И я, Тимошка, взял государевы казны волочь полпуда. А коч государев остался в море, изломан, с якори и парусом и со всею судовою снастью, и с лодки, и государевы хлебными запасы, и государевы казны — свинцу, пороху и товаров. [...]
И как мы, Тимошка, с служилыми и торговыми и промышлеными людьми, пошли с кочей к земли, а в те поры на море льды ходят, и досталные кочи ломает, и запасы теми льдами разносит, и мы на нартах и верёвках друг друга переволачивали и с льдины на льдину перепихивались; и идучи по льду, корм и одёжу дорогою на лёд метали. А лодок от кочей с собою не взяли, потому что, морем идучи, оцынжали, волочь не в мочь, на волю божию пустились. А от кочей шли по льду 9 дней. И вышед на землю, поделали нартишка и лыжишка и шли до усть Индигирки, а с усть Индигирки вверх по Индигирке к ясачному зимовью к Уяндине-реке с великою нужею, холодни и голодни, наги и босы.
И которые служилые люди, Фома Кондратьев с товарыщи, пришли с моря преж нас на Индигирку-року в ясачное зимовье, и те служилые люди кормом на себя до нас сподобились: у кого было у торговых и промышленных людей взяли запасу и у иноземцов корм выкупили[215]. И послыша торговой человек Стенька Ворыпаев, что мы с моря будем голодни, и у него, Стеньки, было хлебных запасов пуд сот с пять, и он тое муку перепрятал до нас, и у иноземцов корм выкупил, и до государева ясаку у янгинских юкагирей, у гиляндиных мужиков соболи выкупил[216]; посылал он, Стенька, к тем юкагирям покрученика[217] своего, промышленого человека Хухарку, и он, Хухарка, мне те речи извещал, что он, Стенька, у тех юкагирей преж государева ясаку соболи выкупил.
И как мы пришли в ясачное зимовье голодни, и я, Тимошка с товарыщи, у него, Стеньки, прошали муки в долг за пуд по 5 рублей и давали на себя кабалы[218]. И он, Стенька, нам не дал. И мы ему давали деньги и с себя платье и всякой наш заводишко[219], почему б у нас за пуд не взял. И он, Стенька, нам муки не продал и хотел нас поморить голодною смертью. А у иного никого на Индигирке муки не было и рыбного корму; и у иноземцов которой был корм, и тот корм до нас весь выкупил. И я, Тимошка, не хотя голодом помереть и государевы службы поставить, посылал я к нему пятидесятника Константина Степанова, чтоб он, Стенька, государевы службы не поставил и нас голодною смертью не поморил, продал бы нам запасу, хотя б у нас взял по 10 рублей за пуд. И Константин ему говорил о том. И он, Стенька, служилым человеком, которые посланы со мною, пяти человеком, продал по полутора пуда на человека муки, а взял за пуд по 5 рублей; а мне, Тимошке, он, Стенька, не дал ни полпуда муки.
И мы, Тимошка с служилыми людьми, на Индигирке жили до великого поста, и ели лиственишную кору и у промышленых людей, у кого выпрошаем, юколишка и рыбенки небольшое место; и тем, живучи, питались. И живучи на Индигирке-реке, перецынжали. И дожили до великого посту. И послал я с торговыми и промышлеными людьми с Индигирки-реки к морю двух человек, Добрынку Игнатьева да Оксенку Скребычкина, искать государева коча и государевы казны и хлебных запасов. И будет они сыщут государеву казну и хлебных запасов, и велел волочи на нартах на землю с торговыми и промышлеными людьми вместе; и как пойдут на Колыму-реку торговые и промышленые люди, и тое государеву казну и хлебные запасы велел розкласть по кочам, и быть на Колыму-реку.