И пошёл я, Тимошка, с служилыми людьми с Индигирки на Колыму-реку через гору на нартах. И шли до Алазейки-реки 4 недели. И ели, дорогою идучи, лиственишную кору и едва с голоду не померли. А с Алазейки-реки до Колымы шли неделю.
И пришед на Колыму-реку в середнее ясачное зимовье, принял у сына боярского Василья Власьева Колымские ясачные зимовья, и аманатов, и государеву казну, и аманатом имяны под сею отпискою. А служилых людей велено мне принять у сына боярского у Василья Власьева по имяном на Колыме-реке, и тех служилых людей на Колыме не заехал: розосланы в Якуцкой, и по сторонным рекам, на Алазейко, и за Камень. А сколько я заехал[220] у сына боярского Василья Власьева, и тому роспись под сею отпискою. И приняв тех служилых людей, дал государево жалованье денежное в их оклады на прошлой 158 и на нынешней 159 год.
...В прошлом во 161 (1653) году пошёл я, Тимошка, с служилыми и с торговыми и с промышлеными людьми с Колымы-реки с государевою соболиною казною колымскою и алазейскою морем. И морем идучи, ветры были встрешные и прижимные большие, море чисто, не ледяно, зыбь большая — не мошно никак отстоятца. Коч весь разбило и шеймы прирвало и якори приломало — четыре якоря. И на кошку на берег в пяти местах збивало. И з берегу с великою нужею сымались долгое время. И ход опоздало. Всё лето на море мучилися и голод терпели, ели постели оленьи и ровдуги[221], и дошли в осень поздно, уже на море губы стали, до Янсково устья сентября в 14 день.
И от Янсково устья прочь иттить не смели, потому что время стало позное, чтоб на море з государевою казною не погинуть. И пошли на Яну-реку. И пришли на Яну в ясачное Нижнее зимовье к служилым людей о заморозе голодны. А у служилых людей у янских запасов нет, купить печево. А у нас с собою с Колымы сетей и мерёж[222] не было, рыбы добывать ловить нечем. И у служилых людей у янских сетишками небольшими сподобились и рыбенка добыли, и то небольшое место, зимы прозимовать нечем.
И я посылал зимою вверх по Яне-реке служилого человека Ивашка Хворово к служилым людей к Ивану Бурлаку с товарищи: мочно ли вверх по Яне-реке з государевою казною поднятца коньми и мочно ли у якутов корму залести[223], чем быть сытым и государева казна доправадить до Якутцкого острогу? И Иван Бурлак писал и служилой человек Ивашко Хворой сказал, что под государеву казну коньми с великою нужею промыслить, а кормом якутом гораздо нужно[224], сами з голоду умирают, прокормитца нечем нам, служилым людей. А у нас корму добыто у самих мало, а купить у янских служилых людей нечево, запасов нет. И поднятца вверх по Яне-реке з государевою казной нечем, потому что казна немалая, колымская и алазейская, обеих рек вместе. А книги той государеве казне обеих рек ясачному и десятинному збору[225] и отписки вместе з государевою казною будут. А колымской государевы соболиной казны — семнатцать сороков дватцать восемь соболей, да десятинной государевы казны — тритцать девять сороков двенатцать соболей, тритцать четыре сорока пять пупков; да алазейской государевы казны с служилым человеком с Лаврушкою Григорьевым, ясачной и десятинной — дватцать сороков тритцеть четыре соболя, восемь сороков пупков собольих.
И пришли служилые люди на Яну-реку — Олень Яковлев с товарищи, с моря, с Омолоевы губы, а сказали, что де их розбило в Омолоеве губе, и зимовье де поставили торгового человека гостя Василия Записи[226] приказщик Максимко Иванов на усть Омолоевы реки, и запасов де много. И те вести лрослыша, торговые и промышленые люди, которые идут со мною, Тимошкою, с Колымы-реки, что на усть Омолоевы реки запасов много, и те торговые и промышленые люди здумали иттить на нартах через Омолоеву губу, что хлебных запасов много, и нарты поделали, и почали у меня, Тимошки, государевы казны прошать волочь на нартах в Жиганы. А почали мне, Тимошке, говорить: поди де ты с нами, а мы до государеву казну допровадим до Ижиган, а будет де не пойдёшь, и ты де нас отпущай, а у нас до пить и ость печево, нам здесь до весны и на Яне помереть голодною смертью, а будет ты с нами не пойдёшь з государевою казною, и ты де нас отнущай.
И я, Тимошка, на Яне-реке от мирских людей[227] з государевою казною остатца не смел, потому что служилых людей со мною не много, а иттить з государевою казною без мирских людей некем. И, взяв государеву казну, торговые и промышленые люди, и на их глядя, и служилые люди, на всех на пятьдесят человек в вес и в отчёт по два сорока на человека, за початми, по девятнатцати гривенок на человека, и пошёл с мирскими людьми с Яны-реки марта в 15 день.
И идучи до Омолоевы реки, шли с великою нужею, и на тундре заняли ветры и пары не в лесных местех, и за ветром простояли и осталых людей, которые вместе пошли с Яны-реки з государевою казною, дожидались три дни. И дошли до усть Омолоевы реки до зимовеи, где зимовали усть Омолоевы реки служилые люди и гостя торгового человека Василья Запися приказщик Максимка Иванов, марта в 27 день. И дождався осталых людей, и по запас ходили на розбойное место[228] и снастилися. И всего простою в зимовье десять дней было.
И апреля в 8 день на Омолоеве реке многие люди усумнились и забоялись отходу и меня, Тимошку, розговаривали, чтоб тем неведомым путём не потерять государевы казны, потому что время поздает, а самим бы голодною смертью не помереть, потому что тяга стала не лесами — по губе, и по росольному льду[229], и по торосам, и без дров, а иные люди без собак. И я, Тимошка, сверх тово посылал за губу проведывать промышленого человека Карпуньку Микитина Вычегжанина: мочпо ли нереттить через Омолоеву губу з государевою казною на нартах? И тот Карпик ходил два дни и, пришед, сказал, что де на губе поверх льду росол есть и снегу мало, и иттить с тяжёлыми нартами невозможно, и нартами до росолом и торосом перетрёт, и одним де полозьем через Омолоеву губу не переттить, а губы де я переттить не могл, а впред за губу до земли иттить не смел, потому что далеко.
А иные торговые и промышленые люди невеликие у меня отпрашивались и хотели иттить через Омолоеву губу. И я, Тимошка, тех невеликих людей не отпустил потому, чтоб летом водяным путём было с кем провадить та государева казна до Якутцкого острогу к отпуску к Москве. И я, Тимошка, з государевою казною с служилыми и торговыми и промышлеными людьми на усть Омолоевы реки завесновали, иттить не посмели за губу до Лены-реки и вверх по Лене-реке до лесов на нартах, потому что нихто не бывал и не хаживал. И хотим делать суды небольшие, шитики, в чём та государева казна мочно поднятца, а снастей судовых и парусов и якорей нет, и хотим попадать в тех судах по заледью до Лены-реки наскоре. А по Лене-реке в тех в малых в судах парусом бежать не сметь, потому что река большая, чтоб государева казна не подмочить и не потерять. А на Омолоеве реке кочей и шитиков нет.
А послана ся отписка с служилыми людьми со Вторком Катаевым, да з Данилком Скребыкиным, да с Архипком Ивановым.
«ОТПИСКА» ПРИКАЗЧИКА АНАДЫРСКОГО ОСТРОГАКУРБАТА ИВАНОВА О МОРСКОМ ПОХОДЕ К ЧУКОТСКОМУ МЫСУ[230]
Государя царя и великого князя Алексея Михайловича всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержца стольнику и воеводе Михайлу Семёновичу да дьяку Фёдору Васильевичу Анадырского острога сынчишко боярской Курбатко Иванов челом бьёт. В прошлом во 165 (1657) году по государеву царёву и великого князя Алексея Михайловича всеа Великия и Малыя и Белый Росии самодержца указу и по наказу стольника и воеводы Михаила Семёновича Лодыженского да дьяка Фёдора Тонково велено мне итти из Якутского острогу вниз Леною-рекою и морем до Ковымы-реки и с Ковымы-реки вверх по Анюю-реке за Камень на Анадырь-реку и на море для промыслу кости рыбия, моржового зубу[231], на старую корту[232] и на новую, про которую коргу ведомо учинилось в Якутском остроге стольнику и воеводе Михаилу Семёновичу Лодыженскому да дьяку Фёдору Тонково, что сказывала де на Анадыре-реке служилым и промышленым людем чухочия девка промышленого человека Фомки Семёнова Пермяка[233], что в русской де стороне[234] на море есть корга, и на той де корге лежит заморная кость[235] рыбья, моржевого зуба много.
И в прошлом во 168-м (1660) году, как на Анадыре-реке лёд вскрылся, с служилыми и с нромышлеными людьми, дватцатью двемя человеки, на одном коче вниз по Анадырю-реке поплыл до летовья[236], и на летовье упромышляв рыбы — корму, юколы, и пошёл на море на новую коргу, в рускую сторону.
И половину дни бежали, и встретила встрешная погода. И в становье стояли три дни, и с того становья половину ж дни до становья ж бежали, и стояли два дни, и дождалися пособной погоды. И бежали день да ночь. И набежали льды великия, и великою нужею добились до берегу, и пришла погода с моря великая, а становья близко нету. И у нас кочь розбило. Что было запасенка, рыбного корму сухого, и то всё помокло, и оружие, и порох, и выбило совсем на берег, и судно-коч с великою нужею на берег выкоротали. А лесу никакого стоячего и плавнику нет. Збирали кости китовые и тем костем судно вызняли. И стояли десять дней, починивали судно.