- Разве ты не знаешь, что я - твой счетовод?
- Впервые слышу. Что еще за петрушка такая?
- Никакая не петрушка, - обиделся двойник, ероша слишком отросшие волосы, точно такие, как у Карена. - Я веду строгий учет твоим делам, твоим поступкам, даже твоим мыслям. Хорошие, добрые я откидываю вправо, а злые, эгоистичные, некрасивые - влево.
- Зачем?
- А как же иначе. Если у тебя хорошего накопится в детстве больше, чем плохого, значит, ты, когда вырастешь, будешь хорошим человеком и жизнь тебе будет подарена счастливая. А если плохое перетянет, тогда... тогда все будет наоборот. Мы, двойники, для того к вам, людям, и приставлены, чтобы за хорошее платить хорошим, а за плохое - плохим.
- Как милиционеры, да? - съязвил разочарованно Карен. - Или как учителя? А я-то думал... Получается, ты - что-то вроде совести?
- Не что-то вроде, - с достоинством возразил двойник, - а совесть и есть. Ну, то есть быть твоей совестью - моя забота.
- Что ж получается, когда человек разговаривает сам с собой или сам перед собой в чем-то винится, когда понимает вдруг, что сделал что-то неправильно, все это ваша работа?
- А ты как думал? Мы помогаем человеку понять, что хорошо, а что плохо, и он нас слушается, если, конечно, не совсем уж плохой человек.
- Э-э, так неинтересно, - махнул рукой Карен. - Скучно. А я-то думал...
- Не спеши делать выводы. Быть твоей совестью - одна моя обязанность. А у меня их... не счесть. Прежде всего двойник - самый верный, самый преданный друг человека, который не только делит с ним все горести и радости, но и заботится о нем, защищает его. Лечит - я рассказывал тебе. Развлекает - тоже говорил уже.
- И что же ты еще можешь? - оживился Карен, поддразнивая его.
- А что скажешь. Все могу.
- Проверим, хвастун ты или нет. - Карен поудобнее уселся на кровати. И хватит в воздухе висеть, на нервы действуешь. Вон стул, сел бы, что ли.
- Поздно уж. Тебе скоро вставать. Да и все равно, как только начнет светать, я растворюсь. Потому что солнечный свет сильнее меня.
- Начнет светать? Выходит, я не спал всю ночь, болтая с тобой?
- Может, спал, а может, не спал, - увильнул от ответа двойник. - Не беспокойся, сонным не будешь.
- Погоди секундочку, не растворяйся. - Карен попытался схватить его за руку, но поймал воздух, хотя двойник и не подумал сдвинуться с места. Он очень удивился: - Ты призрак? У тебя нет тела?
- Это тайна, - отозвался двойник. - Да и тебе все равно не понять.
- Потому что мал еще? Уже слышали, - съязвил Карен.
- Не потому. Возраст тут ни при чем. Иные живут всю жизнь, так ни разу и не задумавшись, не попытавшись понять, что такое жизнь и как она устроена. А вот ты, например, с раннего детства был наблюдательным. Я помню, как ты гулял по горам, по лесу: тебя привлекала каждая травинка, каждая букашка. Тебе никогда не скучно в лесу. Будет очень здорово, если ты сумеешь этот интерес сохранить на всю жизнь. Тебе тогда многое откроется.
- А ты, конечно, знаешь все?
- Нет, не все. Но многое знаю. Да и тебе жаловаться грех. Ты ведь тоже кое-что увидел с моей помощью из того, что другим и не снилось.
- Ну, коли так, будь добреньким, помоги с твоей помощью еще одну вещь понять.
- Летающие тарелки?
- Ах, ты еще и мысли читаешь!
- Чудак. Я ведь неотделим от тебя. Мы как бы одно целое.
- Это хорошо, - решил Карен. - Понимаешь, мы часто спорим с ребятами про летающие тарелки. Одни верят в них, другие - не верят.
- А сам-то ты во что веришь?
- Я не знаю. Вот если бы увидеть своими глазами...
- А покататься на ней не хочешь? - с серьезным видом спросил вдруг двойник. - Могу устроить.
- Шутишь! - глаза Карена так и вспыхнули.
- Ни чуточки. Завтра ночью. Жди...
- Ур-ра-а-а! - закричал Карен, забыв, что все спят.
В комнату вошла взволнованная мама в длинной ночной сорочке. Увидела сидящего на постели сына.
- Карь, ты что? - спросила она сонным голосом. - Ты зачем кричал? Плохой сон увидел?
Карен пробормотал что-то невнятное и завалился на подушку.
- Господи, теперь во сне говорить начал, - сокрушалась мать. - Что-то с ребенком неладное. Может, прав был экстрасенс? Может, зря я его не послушалась...
Она коснулась губами лба сына, пощупала ворот пижамы - не влажный ли. Успокоившись, укрыла одеялом до самых ушей и на цыпочках вышла из детской. Карен крепко спал.
* * *
На следующий день в школе он сам затеял разговор о летающих тарелках:
- Кто о них что знает - пусть выкладывает.
- Я слышал, они превращают в пыль самолеты, - заявил Гагик.
- А я, что база их на Луне, - подхватил другой.
- Не на Луне, а в Бермудском треугольнике. Они ныряют на дно океана и оттуда же вылетают. И еще, они летают с любой скоростью, поворачивают под любым углом, зависают в воздухе - и все это абсолютно бесшумно.
- А управляют ими зеленые человечки.
- Гуманоиды! Карлики и великаны. Хватают людей, затаскивают в свою тарелку и делают над ними всякие страшные опыты, а потом выбрасывают. И эти люди ничего не помнят - у них отнимают память.
- Бывало, люди не возвращались вовсе.
- Может, гуманоиды их забирают на свою планету?
- А может, убивают?
- Убивают! - убежденно констатировал Гагик - У-у, гады!
- Да не верьте вы всяким россказням, - сказал отличник Степа. - Сказки все это. Мой папа ни разу их не видел.
- Его счастье, - заметил Гагик. - А то бы они его... - Сделав зверское лицо и скрючив когтями пальцы, он продемонстрировал, как бы гуманоиды задушили Степиного папу.
- В общем, так, - торжественно и звонко перекрыл голоса Карен и сделал паузу, чтобы привлечь всеобщее внимание: - Кто хочет увидеть летающую тарелку, пусть не ложится сегодня до полуночи спать.
- А ты-то откуда знаешь? - спросил кудрявый, как пуделек, Араик. Тебе что, по рации про их маршрут сообщают?
- Да вроде того, - самодовольно заявил Карен, наслаждаясь произведенным впечатлением. - Сегодня... ночью... - он отчеканивал каждое слово, - за мной... ПРИЛЕТЯТ.
- За то-обо-ой?
- Прилетят?
- Сегодня? Ночью?
- А что тут такого? - небрежно усмехнулся Карен, закладывая руки в карманы.
- Треп! - снова скептически отмахнулся Степа. - Нет никаких тарелок.
- Уж больно много ты на себя берешь, - вступился кудрявый Араик.
- Вот именно, - поддержал и Гагик. - Ты же носа от учебника не отрываешь. Зубрила. Где тебе знать, что в небе делается.
- Я-то, может, и не знаю. А вот мой папа - летчик-международник. Уж он бы мне рассказал, если бы что увидел.
Отношение ребят к Степе сразу изменилось. Летчик-международник - это, пожалуй, авторитет.
- Выходит, и правда натрепался Карен, - сказал легковерный Араик, переметнувшись на сторону отличника.
- Ма-альчи-ики-и! Зво-оно-ок! - прокатилось по коридору цыганское контральто медноволосой Майи Богдасаровны. - А ну-ка, в класс.
Стоило Карену усесться за парту, как он услышал знакомый, в сущности свой собственный, голос: "Имей в виду, я откидываю косточку влево".
- За что-о? - взвился над партой Карен.
- Манукян! Прекрати, - сердито одернула его математичка - женщина, пережившая войну, разговаривающая с учениками зычным мужским голосом, будто перед нею не четвероклашки, а рота новобранцев. Но голос ее и мнимая строгость пугали детей лишь при первом знакомстве. На самом деле она была добрая и незлобивая. - Что ты скачешь, как фашист по русскому снегу, а? Или тебе там фугаску подложили?
Класс дружно грохнул, и все посмотрели на Карена. А староста, подслушавшая мальчишеский разговор, ядовито заявила:
- Анна Петровна, он к взлету готовится.
Дети расхохотались еще громче.
"Все ты, - мысленно сказал Карен, и лицо его стало сердитым. - Что молчишь? Говори, за что косточку влепил?!"
"За хвастовство. Зачем ты перед ребятами выпендривался?"
"Да я ж..." - Карен запнулся: а ведь действительно, выпендривался.
"В общем, так... - беззвучно говорил двойник, - даже если ты меня никогда больше не увидишь, знай, я всегда с тобой. И неусыпно перебираю косточки: вправо - влево..."
"Как так не увижу?! А тарелка?" - Карен аж подпрыгнул за партой.
"Да тише ты, будет тарелка. Прощай..."
"Погоди! Куда же ты? Так нечестно... Я..."
- Манукян! Ну что за безобразие! А ну-ка иди к доске...
...Вечер был субботний. Карен сыграл с отцом партию в шахматы. "Сыграл партию" - конечно, громко сказано. Отец когда-то неплохо играл, а Карен только освоил ходы фигур. Потом брат помог ему склеить модель самолета. Всей семьей посмотрели программу "Время". Карена больше всего привлекали стычки повстанцев с полицией, перестрелки, подножки, драки. Смотрел, как художественный фильм, не задумываясь, что все это происходит на самом деле, что перед его глазами и глазами всего мира по-настоящему гибнут люди... После спортивных новостей он наигранно зевнул:
- Я пошел. Что-то спать хочется. Ма! Придешь?
Кончились умывания, переодевания. Старший брат исчез из дому в неизвестном направлении. Отец с матерью смотрели фильм. "Самое бы время, думал Карен, сидя на постели с прижатыми к груди коленками. - Правда, могут зайти родители и, не обнаружив меня, очень испугаются". Но ведь, если подождать еще, ребята заснут, а в понедельник в классе объявят его хвастуном и обманщиком. Карен несколько раз позвал двойника, но тот не откликнулся. Почему он сказал "если ты меня никогда больше не увидишь"?.. Что за шутки? Разве их дружба не на всю жизнь? Да Карен теперь просто не сможет обходиться без общества своего двойника. Он снова позвал его и снова не получил ответа.
Тогда Карен тихонько слез с постели, подошел к балконной двери, расплющил о стекло нос и губы. Склон холма снизу выглядел неприступной голой скалой. Но с высоты пятого этажа, на котором жил Карен, открывалось плато, заросшее лесом. Он смотрел на плато из окна в любое время года, а летом и осенью - с балкона. Карен не давал маме вешать на окно занавеску, чтобы ничто не мешало ему. Зимой, если зима выдавалась холодной, холм стоял заснеженный и тихий с сонно застывшими голыми деревьями. Карену казалось, что деревья устроены как-то неправильно: когда холодно, они о