Ему не хватало воздуха, и он задыхался. Но как раз в тот миг, когда крючковатые пальцы черного духа вцепились ему в шею, Спет набрал полные легкие воздуха и наклонился, погрузившись в темную ласковую воду, уходя прочь от болезненной красоты яркого света и движущихся форм. Вода сомкнулась над ним, и звуки исчезли.
Он еще чувствовал, как костлявая рука черного духа тянет его за шею, он успел увидеть и бегущих к нему бурых духов и знал, что они не позволят причинить ему вред... а потому оставил всякие страхи и, нагнувшись глубже в темноту, погрузил руки с растопыренными пальцами глубоко в грязь и охватил лодыжки, словно всегда знал, как это делается. Пальцы сомкнулись, и разомкнуть их было уже нельзя. Они никогда не разомкнутся больше. Он почувствовал мягкий толчок, когда первая волна разлива прошла над ним, но не обратил внимания на нее. Со смешанным чувством ужаса и уверенности в том. что поступает правильно, он открыл рот и всей грудью вобрал в себя холодную воду.
Мысли оборвались. Как только вода ворвалась ему в легкие, окоренившееся водяное существо - давно забытая взрослая форма Спетова вида - начало новую, лишенную мыслей, псевдорастительную жизнь.
Первая волна разлива почти достигла люка. Она захлестнула инженеров, которые тащили кричавшего человека; а когда она прошла, трое людей еще были на трапе. Один из них ударил кричавшего, и они внесли его внутрь.
*
У Гендерсона некоторое время была истерика. Но потом он успокоился, составил короткий отчет для Комитета по исследованию планет, когда вода спала, он руководил очисткой дюз от грязи и техническим осмотром камер сгорания.
Он не хотел говорить ни с кем из туземцев и уходил в корабль, если они появлялись.
При отлете Уинтон был еще сильно возбужден, но потом тоже успокоился и пришел в себя. Он не хотел говорить о случившемся. Гендерсон же казался вполне спокойным, но Чарли не заговаривал о том, что старший инженер держит за стеклянной загородкой в машинном отделении большой куст.
*
После этого полета Гендерсона стали считать немного чудаком. На большие лайнеры его все же берут - там ведь есть и другие инженеры. У него всегда есть работа, но куда бы он ни летел, он всегда берет с собою огромный куст в горшке и ставит его в машинном отделении, ухаживает за ним и поливает водой.
Товарищи никогда не шутят с ним на эту тему, так как это небезопасно.
Когда Гендерсон остается один, он разговаривает со своим кустом. Разговаривает ласково и убедительно. Но куст никогда ему не отвечает.
Они с Чарли встречаются иногда, когда их корабли оказываются в доке одного и того же космопорта, на одной и той же планете. Они пьют и шутят. Но Чарли никогда не летает на одном корабле с Гендерсоном. Когда он видит Гендерсона вместе с его кустом, ему становится не по себе.
Это не тот куст, но он никогда не скажет Гендерсону об этом.
Октавия БатлерАМНИСТИЯ
Шарообразное сообщество чужаков почти в двадцать футов диаметром скользнуло в обширный, тускло освещенный зал производства продовольствия нанимателя переводчицы Ноа Каннон. Чужак был несоответственно быстр и грациозен, придерживался дорожек, ни разу не задев приподнятые грядки хрупких съедобных грибов. Он немного походит на большой, черный, окутанный мохом куст с таким пологом неправильной формы листьев, косматых мхов и перекрученных лиан, что никакой свет не просвечивает сквозь него, подумала Ноа. У него было несколько толстых, голых отросших веток, торчащих из главного тела, нарушавших его симметрию и заставлявших думать, что сообщество серьезно нуждается в стрижке.
В тот момент, когда Ноа увидела его и увидела своего нанимателя – несколько меньшую, лучше ухоженную чащу черных кустов, стоящих довольно далеко от нее, она поняла, что ей предложат новое рабочее назначение, которого она так долго просила.
Чужак‑сообщество устроился, распластавшись на полу, позволяя мобильным организмам отмигрировать вверх и отдохнуть. Он сфокусировал свое внимание на Ноа, электричество вспыхнуло и пошло зигзагами, сделав видимым экран в обширной темноте его тела. Она знала, что электрический экран – это речь, хотя и не смогла прочесть сказанного. сообщества говорили так между собой и внутри себя, однако производимый ими свет для нее мелькал слишком быстро даже для того, чтобы хотя бы начать изучать язык. Однако, то, что она видит экран, означает, что коммуникационные организмы чужак‑сообщества обращаются к ней. В каждый данный момент сообщества пользуются своими неактивными организмами, чтобы экранировать коммуникацию от всех за пределами себя, к кому оно не адресуется.
Она взглянула на своего нанимателя и увидела, что его внимание сфокусировано на ней. У него не было заметных глаз, однако его организмы зрения служили очень хорошо, могла она их видеть или нет. Он подобрался, сделав себя более похожим на шипастый камень, чем на куст. Сообщества делали так, когда желали предоставить другим уединение или просто отключали себя от деловой передачи. Наниматель предупреждал ее, что предложенная работа может оказаться неприятной не только из‑за обычной враждебности человеческих существ, перед которыми она предстанет, но и потому, что субконтрактор, для которого она станет работать, тоже будет трудным в общении. Субконтрактор до этого мало контактировал с человеческими существами. Его словарь в области общего созданного с громадными усилиями языка, который позволил людям и сообществам разговаривать друг с другом, был, самое лучшее, рудиментарным, как и его понимание человеческих возможностей и ограничений. Перевод: случайно или намеренно, но субконтрактор, вероятно, станет причинять ей страдания. Ее наниматель говорил, что ей не обязательно браться за эту работу, что он станет содержать ее, даже если она предпочтет не работать для данного субконтрактора. Во всяком случае он не вполне одобрял ее решение попробовать эту работу. И сейчас это сознательное и подчеркнутое невнимание больше связано с разрывом их связей, чем с вежливостью или уединением. «Ты сама по себе», говорила его поза, и она улыбнулась. Она никогда бы не стала работать на него, если б он не был способен отойти в сторону и позволить ей принимать собственные решения. И все же он не стал вмешиваться в их дела и оставил ее один на один с чужаком. Он ждал.
И здесь субконтрактор посигналил ей своими световыми сигналами.
Она послушно подошла к нему, встав так близко, чтобы кончики того, что выглядело, как покрытые мхом внешние веточки и сучья, коснулись ее обнаженной кожи. Она была только в шортах и в бюстгальтере. Сообщества предпочитали, чтобы она была нагой, и в течении долгих лет ее заключения у нее просто не было выбора. Ей просто приходилось быть нагой. Теперь она уже больше не пленница, и она настояла ходить одетой хотя бы в белье. Ее наниматель согласился с этим и ныне отказывался давать ее в аренду тем субконтракторам, которые отказывали ей в праве носить одежду.
Этот субконтрактор немедленно обхватил ее, поднял вверх в центр своих организмов, вначале ощупав ее своими разнообразными организмами манипуляции, а потом осторожно постигая ее тем, что походило на мох. Сообщества – это не растения, но легче думать о них в таких терминах, потому что большую часть времени большинство их выглядят, как растения.
Закутанная в сообщество, она совсем ничего не видела. Она закрыла глаза, чтобы избежать расстройства от попыток увидеть или вообразить, что она что‑то видит. Она чувствовала себя окруженной тем, что походило на длинные сухие нити, розетки листьев, округлые фрукты разных размеров, и другими предметами, производившими менее знакомые ощущения. Ее одновременно трогали, гладили, массажировали, сжимали странно комфортабельным, мирным образом так, что она начала раздумывать, на кого же она станет работать. Ее поворачивали и крутили, словно она ничего не весила. И в самом деле, через несколько минут она почувствовала себя невесомой. Она потеряла всякое ощущение направления, и все‑таки чувствовала себя в полной безопасности, охваченная организмами, которые никак не напоминали человеческие члены. Почему вызывалось такое наслаждение, она никогда не могла понять, однако за двенадцать лет плена в этом было ее единственное удовольствие. И оно случалось достаточно часто, чтобы позволить ей вытерпеть все остальное, что делали с ней.
К счастью, сообщества тоже находили это приятным – и даже больше, чем она.
Через некоторое время она ощутила тот особый ритм предупреждающих давлений вдоль спины. Сообщества любили обширные пространства кожи, которые предлагала человеческая спина.
Она сделала подзывающий жест правой ладонью, давая знать сообществу, что она вся внимание.
Имеется шесть рекрутов, просигналил он давлениями на спину. Вы станете их учить.
Хорошо, написала она, пользуясь только руками. Сообществам нравилось, когда ее знаки были небольшими, ограниченными жестами, когда она была окутана ими, и широкими взмахами рук, ног и всего тела, когда она находилась снаружи и без непосредственного контакта. Она поначалу думала, что это потому, что они не слишком хорошо видят. Теперь она понимала, что видят они гораздо лучше, чем она – видят на далеких расстояниях специальными организмами зрения, но могут видеть и большинство бактерий и некоторые вирусы, а также различают цвета в диапазоне от ультрафиолетового до инфракрасного.
В действительности они предпочитали широкие жесты, когда она вне контакта и нет вероятности ударить или пнуть кого‑нибудь, просто потому, что им нравилось смотреть, как она двигается. Все так просто, что даже странно. Фактически у сообществ развилась настоящая любовь к человеческим танцам и к некоторым видам человеческого спорта – особенно к индивидуальным программам в гимнастике и в катании на коньках.
Рекруты взволнованы, сказал субконтрактор. Они могут представлять опасность один другому. Успокой их.
Попытаюсь, ответила Ноа. Я отвечу на их вопросы и уверю, что им нечего бояться. Сама она подозревала, что ненависть может оказаться более превалирующей эмоцией, чем страх, но субконтрактор не знал об этом, а ей не хотелось ему говорить.