«Мы – наркотики по вызову, стало быть?», спросил Рун, и улыбнулся.
Ноа улыбнулась в ответ. «Да. И у них нет истории наркомании, нет сопротивления к ней, и, очевидно, нет с этим никаких моральных проблем. Они внезапно подсели на иглу. На нас.»
Джеймс Адио сказал: «С вами как‑то расплачиваются, переводчик? Вы подсаживаете их на нас, потому что они для вас что‑то делают?»
Ноа покачала головой. «Никакого отката. Только то, что я сказала раньше: работа. Нам надо жить, им тоже. Мне откат не нужен.»
Он посмотрел на нее долгим, печальным взглядом. «А я бы взял», сказал он. «Не хотелось бы брать, но взял. Они вторглись к нам. Они взяли верх.»
«Боже мой, да», сказала Ноа. «Они забрали себе большие куски Сахары, Атакамы, Калахари и Мохаве, и почти любой другой кусок жаркой, сухой пустыни, который только смогли найти. То есть, что касается территории, они забрали только то, что нам не нужно.»
«У них все равно не было на это права», сказала Тера. «Это принадлежит нам, а не им.»
«Они не могут уйти», ответила Ноа.
Тера кивнула. «Возможно, и нет. Но умереть они могут!»
Ноа игнорировала ее. «Возможно, что в какой‑нибудь прекрасный день в тысяче лет от сегодняшнего дня некоторые из них захотят уйти. Они построят и воспользуются кораблями, которые частью мультигенераторы, а частью – просто спальные места. Несколько сообществ останутся бодрствовать и поддерживать механизмы. Все остальные впадут в нечто вроде спячки.» Это было большое упрощение походных обычаев пришельцев, но по существу все сказанное было правдой. «Некоторые из нас могут даже захотеть затесаться с ними. Для человеческого вида это может оказаться единственным способом добраться до звезд.»
Сорель Трент грустно заметила: «Если мы будем их уважать, то, может быть, они возьмут нас с собой на небо.»
Ноа подавила сильное желание стукнуть эту женщину. Другим она сказала: «Следующие два года будут настолько легкими или трудными для вас, насколько вы решите их такими сделать. Держите в уме, что раз контракт подписан, то сообщества не позволят вам уйти, из‑за того, что вы разгневаетесь на них, или их возненавидите, или даже потому, что попытаетесь их убить. И, кстати, хотя я уверена, что убить их можно, но это только потому, что я верю – все, что живет, может и умереть. Я никогда еще не видела мертвое сообщество, хотя видела парочку из них, которые переживали то, что можно назвать внутренней революцией. Составные части этих сообществ рассыпались, чтобы присоединиться к другим сообществам. Я не уверена, было ли это смертью, размножением, или одновременно и тем, и другим.» Она глубоко вздохнула и медленно выдохнула. «Даже те из нас, кто могут бегло говорить с сообществами, не понимают их психологию настолько хорошо.
И, под конец, я хочу рассказать вам немного истории. Когда мы с этим покончим, я проведу вас внутрь и представлю вашим нанимателям.»
«Это означает, что все мы приняты?», спросил Рун Джонсон.
«Возможно, нет», ответила Ноа. «Есть еще последний тест. Когда вы войдете, вас окутает, каждого из вас – ваш потенциальный наниматель. Когда все кончится, некоторым из вас будет предложен контракт, а остальным заплатят гонорар за беспокойство, за то что вы зашли так далеко, но дальше не пустят.»
«Я не имел понятия, что… окутывание… случится так скоро», сказал Рун Джонсон. «Есть рекомендации?»
«Насчет окутывания?» Ноа покачала головой. «Никаких. Это хороший тест. Он позволит вам понять, сможете ли вы остаться с сообществами, и позволит им узнать, действительно ли они вас хотят.»
Пьедад Руис сказала: «Вы хотели нам что‑то рассказать из истории.»
«Да», откинулась в кресле Ноа. «Это знают не все. Я искала ссылки, пока училась в школе, но не нашла ни одной. Похоже, об этом знают только мои военные тюремщики, да пришельцы. Мне об этом сказали сами пришельцы перед тем, как позволили уйти. Именно за это знание мои военные тюремщики устроили мне абсолютный ад.
Похоже, когда стало ясно, где они установили свои колонии, по пришельцам произвели скоординированный ядерный удар. Вооруженные силы нескольких стран попытались и потерпели неудачу сбить их в небе до того, как они приземлились. Это знают все. Но когда сообщества установили свои пузыри, эти государства попытались еще раз. Я уже была пленницей в Пузыре Мохаве, когда произошла эта атака. Я не имею понятия, как эта атака была отбита, но я это знаю, и мои военные тюремщики подтвердили это своими линиями допросов: ни одна из ракет, посланных по пузырям, не взорвалась. Должны были, но не взорвались. А несколько позднее ровно половина ракет вернулась. Их обнаружили заряженными и целыми разбросанными вокруг Вашингтона, в Белом Доме – одну даже в Овальном кабинете – в Капитолии, в Пентагоне. В Китае половину ракет, пущенных по Пузырям Гоби, нашли разбросанными вокруг Пекина. Лондон и Париж получили по половине своих ракет из Сахары и Австралии. Разразилась паника, беспорядки, ярость. Хотя после этого во многих языках „агрессоры“, „сорняки‑пришельцы“, начали становиться „нашими гостями“, „соседями“, иногда даже „друзьями“.»
«Вернулась… половина ядерных ракет?», прошептала Пьедад Руис.
Ноа кивнула. «Да, ровно половина.»
«Что случилось с другой половиной?»
«Очевидно, сообщества все еще хранят другую половину – вместе с тем оружием, которое привезли с собой, и которое построили с тех пор, когда появились здесь.»
Молчание. Шестеро посмотрели друг на друга, потом на Ноа.
«Это была короткая, тихая война», сказала Ноа. «И мы проиграли.»
Тера Кольер мрачно уставилась на нее. «Но ведь должно же быть что‑то, что мы можем сделать, найти какой‑то способ драться?»
Ноа встала, оттолкнув свое удобное кресло. «Я так не думаю», сказала она. «Ваши наниматели ждут. Пойдемте к ним.»
Брайан ЛамлиМОЙ ПЯТНИЦА
Аудиожурнал Грега Гриффитса, третьего механика на корабле «Альберт Эйнштейн», собственности Большой Марсианской орбитальной станции
День первый
Скорее всего, 24 февраля 2198 года по Земному Стандарту, но я не уверен. Корабельный хронометр вышел из строя (как и все остальное, не считая меня), и я не знаю, сколько пробыл без сознания. Судя по щетине на лице, чувству голода, шишке на затылке и толстой корке засохшей крови, прошло два–три дня. Сейчас здесь вроде бы утро, и я назову этот день Первым…
Что я помню?..
Мы прошли через край старой туманности – газового облака, которое казалось абсолютно мертвым, но, как выяснилось, часть энергии оно сохранило. Странной энергии, которую не смогли засечь наши приборы. Затем корабль начал барахлить и окончательно остановился, пройдя от четырех до пяти световых лет. Когда мы вывалились из подпространства в нормальный космос, я надел скафандр и вышел наружу, проверить топливные инжекторы. Все оказалось забито этим газом, больше похожим на жидкость, и пылью, липкой, как клей. Эту дрянь не удалось переработать в топливо, она прикипела к дюзам и застыла, как камень… Чертовски странно, но это я уже говорил. Научный офицер корабля Скот Джентри сказал, что субстанция вполне может оказаться «протопланетарным шлаком» – какого бы черта это ни значило! – и что мы в полной заднице. А мы внизу, в машинном отделении, чесали затылки и пытались отыскать способ прочистить дюзы от этого дерьма.
Затем взорвались сверхсветовые двигатели, и стало ясно, что эта пыль везде. Антигравы были на последнем издыхании, но все же продолжали работать, пусть и с перебоями. Просто чудо, что мы оказались совсем рядом с планетой, на которой были вода и атмосфера: по словам Джентри, такой шанс выпадает один раз на пару триллионов. Еще нам было известно, что мы сбились с курса – на несколько световых лет, – потому что протодерьмо также попало и в астронавигатор.
Относительно планеты: на ней были континенты и океаны, но с поверхности не шли радиосигналы, нигде не было признаков городов или разумных форм жизни. Хотя если где и могла зародиться жизнь, то именно здесь. Вселенная уже давно была очень пустынным и одиноким местом. Что касается меня, то сейчас она кажется мне еще более пустынной, чем раньше.
Во время приземления антигравы, отвечающие за мягкую посадку, отказали. Шесть тысяч тонн металла преспокойненько рухнули с высоты приблизительно в сотню футов. И мы вместе с ними. Чуть бы выше, и я, скорее всего, уже не сделал бы эту запись. Когда эта неизвестная до сих пор планета притянула нас к себе, я висел на стропах в гравитационном тоннеле и пытался выжечь из дюз шлак. Амортизаторы строп сработали, и это спасло мне жизнь.
Что касается остальных членов экипажа, то всем моим пятнадцати товарищам повезло куда меньше…
…или больше. Это зависит от того, чем встретит меня это место. На данный момент мне нужно перевязать голову, поесть, вооружиться, а затем вынести все трупы из корабля. В противном случае ни фига это место не станет обитаемым…
День второй (утро)
Вчерашний день был очень странным… Кстати, мне кажется, что дни здесь всего на час или два длиннее Земного Стандарта. Полагаю, я не ошибся, предположив, что очнулся рано утром, потому что день оказался чертовски длинным и странным. Но опять же, учитывая то, чем я занимался, по–другому и быть не могло.
Я начал выносить тела из корабля.
Задача была не из легких. И не только по очевидным причинам. По очевидным причинам я много плакал. Но учитывая, что старик «Альберт Э.» сейчас лежал, зарывшись в почву под углом в 30 градусов, а его когда–то круглый корпус раскололся по швам, согнулся, сплющился и истекал всевозможными разъедающими составами, смазочными материалами и прочим… Нет, задача была не из легких. Даже не знаю, почему я это делал, ясно же было, что я не смогу жить в «Альберте Э.». Корабль стал западней!
Возможно, мне стоило оставить тела там, где они были, запечатать их как можно надежнее прямо на месте смерти и превратить этот корабль со всеми моими мертвыми товарищами в подобие огромного металлического мемориала. Ржавейте с миром…