– Я хотел, – тут голос его задрожал, – уберечь нас от превращения в духовный придаток соляриан. Сконтар был отсталой планетой, мы были вынуждены изменить свой образ жизни. Но зачем менять его на совершенно чуждую нам форму? Почему не пойти по своему пути, такому, какой наиболее согласуется с естественным путем нашего развития?
Он пожал плечами.
– Я сделал это, – спокойно закончил он. – Риск был страшным. Но удалось. Дирин развил семантику, мы построили четырехмерный корабль, создали психосимвологию… Обрати внимание: всем этим солярианские ученые пренебрегали. Но зато теперь мы преодолеваем всю Галактику за то же время, за которое их допотопные звездолетики успевают доползти от Солнца до Альфы Центавра. Да, за полстолетия соляриане реконструировали Кундалоа. Сконтар реконструировал себя сам. А ведь это огромная разница! Мы сохранили неуловимое: искусство, ремесла, обычаи, музыку, язык, литературу, религию. То, что мы переживаем сегодня, достойно определения Золотого Века. Но лишь потому, что мы остались сами собой.
Он погрузился в молчание. Какое‑то время Тордин тоже не произносил ни слова.
Они свернули на тихую боковую улочку старой части города. Большинство домов здесь строились в досолярианскую эпоху. Часто встречались люди в традиционных местных одеяниях. Группа земных туристов столпилась у гончарного круга. Их сопровождал гид.
– Так что? – спросил Скорроган.
– Сам не знаю, – Тордин задумчиво покачал головой. – Все это так неожиданно. Может, ты и прав. Может – нет. Мне надо подумать.
– Я думал пятьдесят лет, – сухо ответил Скорроган. – Могу, разумеется, подождать еще.
Они подошли к станку. Старый кундалоанец сидел перед ним посреди горок товара: цветасто раскрашенных кувшинов, чашек, мисок. Туземное производство.
– Присмотрись‑ка, – попросил Тордина Скорроган. – Ты когда‑нибудь видел старинные изделия? Это – ширпотреб, тысячами изготавливаемый для продажи туристам. Рисунок нарушен, выполнение безобразное. А ведь любая линия, любая черточка этих узоров некогда что‑то обозначала.
Их взгляд упал на кувшин, стоящий рядом с гончарным кругом. И даже не склонный к восторгам Валтам вздрогнул от изумления. Кувшин словно пылал, он казался живым существом. В скупой совершенной простоте чистых линий, в удлиненных плавных изгибах гончар как будто заключил всю свою любовь и тоску. Этот кувшин, почему‑то подумал Тордин, будет жить, когда меня уже не станет.
Скорроган свистнул:
– Настоящая старина! Древняя вещь! – сказал он. – Ему побольше сотни лет! Музейный предмет! Как он попал на эту барахолку?
Столпившиеся земляне стояли несколько в стороне от гигантов‑сконтариан, и Скорроган следил за выражением их лиц с невеселой радостью: научились нас уважать. Соляриане уже перестали ненавидеть Сконтар, считаются с ним. Присылают свою молодежь, чтобы изучала науку, языки и культуру. Кундалоа для них уже не в счет.
Тем временем, какая‑то женщина, перехватив его взгляд, увидела кувшин.
– Сколько? – потребовала она.
– Не продавать, – ответил кундалоанец. Он говорил напряженным шепотом и вытирал о себя разом вспотевшие ладони.
– Продавать, – женщина деланно улыбнулась старику. – Дать много деньги. Дать десять кредиток.
– Не продавать.
– Я дать сто кредиток. Продавать!
– Это моя. Семья иметь много лет. Не продавать.
– Продавать! – женщина размахивала перед ним пачкой банкнот.
Старик прижал кувшин к впалой груди и смотрел черными повлажневшими глазами, в которых выступили недолгие слезы седого возраста.
– Не продавать. Иди. Не продавать самауи.
– Пойдем, – буркнул Тордин. Он схватил Скоррогана за плечо и сильно потянул за собой. – Пойдем отсюда. Возвращаемся на Сконтар.
– Уже?
– Да. Да. Ты был прав, Скорроган. Ты был прав и я хочу публично извиниться пред тобой. Ты – наш спаситель. Но – вернемся домой.
Они заспешили в сторону космопорта. Тордину хотелось поскорее забыть глаза старого кундалоанца. Но он не был уверен, что это когда‑нибудь ему удастся.
Уильям ТеннИОНИЙСКИЙ ЦИКЛ
I
Крошечный спасательный катер на какое‑то время, казалось, завис – у него работал один кормовой реактивный двигатель. Затем он скользнул набок и начал, яростно вращаясь, падать на отвратительно оранжевую почву планеты.
В узкой каюте доктор Хелена Наксос отлетела от больного, которым занималась, и ударилась о прочную переборку. От боли у женщины перехватило дыхание. Она потрясла головой и поспешно уцепилась за стойку, так как каюта снова накренилась. Джейк Донелли оторвал глаза от видеоэкрана, чтобы не видеть стремительно приближавшейся к нему поверхности чужой планеты, и завопил на пульт управления:
– Великие галактики! Блейн, мягкую струю! Мягкую струю, скорее, прежде чем мы разобьемся вдребезги!
Высокий лысеющий археолог, из тех, кто когда‑то входил в называемую Первую экспедицию на Денеб, растерянно замахал дрожащими руками над скоплением рычажков.
– Какую?.. Какую кнопку нажимать? – нетвердым голосом спросил он. – Я з‑забыл, как вы смягчаете эти штуки впереди.
– Не нажимайте ни на что... подождите‑ка секунду.
Космонавт расстегнул ремни и выбрался из своего кресла. Он ухватился за выступающие края стола и с трудом обогнул его, тогда как спасательный катер стал вращаться еще быстрее, устремившись вниз.
К тому времени, как Донелли добрался до доктора Арчибальда Блейна, беднягу уже основательно прижало к спинке кресла.
– Я забыл, которая кнопка, – пробормотал он.
– Никакой кнопки, док. Я же говорил вам. Вы дергаете этот рычаг – вот так. Поворачиваете эту рукоятку – вот сюда. Затем дважды проворачиваете маленькое красное колесико. Вот таким образом. Ф‑фу! Похоже, становится полегче!
Носовые двигатели, смягчающие падение, заработали и выровняли катер, который теперь стал снижаться плавно. Донелли отпустил стол и опять вернулся к основной панели управления, сопровождаемый Блейком и женщиной‑биологом.
– Море? – наконец спросила Хелена Наксос, отрываясь от видеоэкрана. – Это море?
– Похоже, что именно оно, – ответил Донелли. – Мы израсходовали практически все горючее, пытаясь не свалиться в эту солнечную систему, – если, конечно, можно назвать две планеты системой! Мы как раз тянули на жалких остатках, используя только один основной двигатель, когда «Ионийский Фартук» взорвался. Теперь мы промахнули мимо континента и скользим над морем без плавательной подушки. Здорово, верно? Из чего, он говорил, состоит это море?
Доктор Дуглас ибн Юссуф приподнялся на неповрежденном локте и сообщил со своей койки:
– Согласно спектроскопическим таблицам, которые вы принесли мне час назад, моря на этой планете представляют собой почти чистую фтористо‑водородную кислоту. Здесь в атмосфере много свободного фтора, хотя большая часть его пребывает в форме паров фтористо‑водородной кислоты и аналогичных соединений.
– Часть этих хороших новостей вы могли бы нам и не сообщать, – заметил Донелли. – Я знаю, что фтористо‑водородная кислота способна разъесть все что угодно. Скажите мне лучше, сколько времени продержится защита Гроджена на корпусе? Хотя бы приблизительно, док.
Нахмурив лоб, египетский ученый соображал.
– Если ее не менять... Ну, скажем, что‑нибудь от пяти земных дней до недели. Не больше.
– Чудесно! – радостно заявил бледный космонавт. – Мы отправимся на тот свет задолго до этого. – Его глаза опять обратились к видеоэкрану.
– Вовсе нет, если мы найдем горючее для преобразователя и резервуаров, – резко напомнил ему Блейн. – И нам известно, что в этом мире есть контрауран, пусть даже в небольших количествах. Вот почему мы направились сюда после катастрофы.
– Итак, мы знаем, что здесь есть горючее – добрый старый компактный Q. Хорошо, приземлись мы на одном из континентов, возможно, нам удалось бы совершить чудо и найти немного урана, прежде чем сдохнет преобразователь. Тогда появится шанс отремонтировать другие двигатели и попытаться вновь вернуться на проезжую дорогу, раскочегарить передатчик, послать радиосигнал с просьбой о помощи... ну и тому подобное. Но сейчас, когда нам ничего другого не остается, кроме как плюхнуться на первый же попавшийся остров, каковы, по вашему мнению, наши шансы на спасение?
Блейн сердито оглянулся на двух своих коллег, а затем вновь посмотрел на маленького приземистого космонавта, с которым его связала судьба и дефектный запасной резервуар на «Ионийском Фартуке».
– Но это нелепо! – воскликнул он. – Приземление на остров сведет наши и без того невеликие шансы найти контрауран к полному нулю! Он достаточно редко встречается во Вселенной, и раз уж нам повезло найти планету, где он есть, Джейк, я требую...
– Вы ничего не будете требовать, док, – заявил Донелли, воинственно надвигаясь на тощую академическую фигуру. – Ни‑че‑го не будете требовать. Там, на корабле экспедиции, вы все трое числились крупными шишками со своими учеными степенями и прочими делами, а я был просто Джейком – разжалованным в рядовые космонавты за пьянство, когда мы поднялись с Ио. Но здесь я – единственный специалист, у которого есть право вождения спасательного катера, и по законам космоса командую здесь именно я. Следите за тем, что говорите, док; я не люблю, когда такие, как вы, называют меня Джейком. С этого момента вы обращаетесь ко мне по фамилии – Донелли, а иногда даже можете называть меня мистер Донелли.
В каюте наступило молчание, щеки археолога вспыхнули, а растерянный взгляд зашарил по потолку – словно в поисках достойного ответа.
– Мистер Донелли, – раздался вдруг голос Хелены Наксос, – это, случайно, не остров? – Она указала на видеоэкран, где на фоне моря стремительно росло крошечное пятнышко. Женщина нервно пригладила черные волосы.
Донелли сосредоточенно всматривался в экран.
– Да. Этот подойдет. Не могли бы вы управиться с передними двигателями – э‑э... доктор Наксос. Вы слышали мои объяснения Блейну. Я бы не доверил этому парню даже уронить бейсбольный мяч на Юпитер... «Я забыл, которая кнопка», – передразнил он.