– Да, – проговорил эльф медленно своим напевным шелестящим голосом. И посмотрел на него зелеными, как море, глазами. – Ты молод, Де Франко? Ты кажешься мне молодым человеком.
Это выбило Де Франко из равновесия.
– Я вовсе не так уж и молод.
– У меня есть сын и дочь. А у тебя?
– Нет.
– Родители?
– Зачем тебе это знать?
– У тебя есть родители?
– Мать. Далеко отсюда.
Ему не нравился этот допрос. Письма – вот и все, что Надя Де Франко получала от него, да и то нечасто, и слава богу, что у нее есть сыновья поближе. Де Франко сидел и смотрел на эльфа, который за два простых вопроса проник сквозь его защиту и умудрился задеть за живое, и вспомнил, что Финн предупреждала его.
– А у тебя, эльф?
– Родители живы. Да. Много родных?
Черт, какого солдата они раздели донага, постигая эту часть человеческого языка? В чью душу влезли?
– Кто ты такой, Саитас? Почему тебя вот так выдали?
– Чтобы заключить мир. Саитас всегда так делают.
– Вот так, связанными?
– Я пришел, чтобы стать твоим пленником. Ты понимаешь это.
– Ну да, это сработало. Я мог бы застрелить тебя; я не говорю, что сделал бы так, но мог бы, если бы не это. Это был умный ход, полагаю, что так. Но, черт побери, ты мог бы сперва дать нам знать. Вы свалились на нас как снег на голову, в темноте – напрашивались на то, чтобы оторвать вам башку. Почему вы не воспользовались радио?
Зеленые, как море, глаза, заморгали.
– Другие спрашивали меня об этом. Ты бы тогда пришел?
– Ну, пришел бы кто‑то другой. Послушай, ты поговорил бы с ними на человеческом языке, они выслушали бы и придумали что‑нибудь куда более надежное.
Эльф смотрел, полный своих собственных неясностей.
– Брось, они ведь вышвырнули тебя оттуда? Они твои враги?
– Кто?
– Те, которые оставили тебя там, на холме.
– Нет.
– Неужто друзья? Друзья оставили тебя там?
– Они согласились со мной. Я согласился остаться там. Я больше всего боялся, что ты застрелишь их. Но ты отпустил их.
– Черт, послушай, я просто выполняю приказы.
– И приказы побудили тебя отпустить их?
– Нет. Мне приказано говорить при малейшей возможности. Послушай, я, лично я, никогда не хотел убивать вас. Я не стал бы, будь у меня выбор.
– Но убивал же.
– Елки‑палки, вы сбивали наши корабли. Может быть, с вашей стороны тоже не было личной вражды, но мы были твердо уверены, что вы не можете поступать так по обычаю. Все, что вам, черт побери, надо было сделать, это убраться и оставить нас в покое. Вы потрясли мир, эльф. Может быть, не большую его часть, но вы убили больше тысячи человек на том, самом первом, корабле. Тридцать тысяч на той базе, ради всего святого, да не смотри ты на меня так!
– Это была ошибка.
– Ошибка. – Де Франко обнаружил, что руки у него трясутся. Нет. Не повышать голоса. Не выходить из себя. («Будь самим собой, малыш». Снисходительно. Полковник знала, что это ему совсем не по зубам. И он знал.) – Разве большинство войн – не ошибки?
– Ты так считаешь?
– Если это ошибка, разве мы не можем положить ей конец? – Он ощущал внимание незримых слушателей, дипломатов, ученых – он, спецагент, ведет разговор с эльфийским переговорщиком и все портит, запарывает все дело. («Будь самим собой». Полковник сошла с ума, эльф тоже, война и весь мир тоже, а он отчаянно продирался вперед, пробуя то хитрость, то карикатурную бесхитростность на дипломате, для которого первая шита такими же белыми нитками, как и вторая.) – Понимаешь, все, что нужно сделать, это сказать «хватит», и можно немедленно остановить стрельбу, свернуть все это, а потом начинать разговоры о том, как нам все уладить. Ты говоришь, что ты за тем и пришел. Ты пришел по адресу. Все, что тебе нужно сделать, это убедить ваших остановиться. Они же там убивают друг друга, ты знаешь это? Ты пришел сюда договориться о мире. А они наседают на нас по всему фронту. Я только что узнал, что потерял друга. Одному богу известно, что там теперь. Это глупо. Если можешь остановить это, так останови.
– Я расскажу тебе, что такое мир по‑нашему. – Эльф безмятежно поднял лицо, развел руками. – Здесь ведь есть камера, верно? По меньшей мере, микрофон. Они слушают.
– Да. У них есть камера и микрофон. Я уверен, что слушают.
– Но именно твое лицо я вижу. Твое лицо для меня – все человеческие лица. Они могут слушать, но говорю я с тобой. Только с тобой. И это и есть мир по‑нашему. Война прекратится, мы снова построим корабли и выйдем в космос, и не будем больше враждовать. Ошибки больше не будет. Вот мир, какого я хочу.
– Так как нам его добиться? – («Будь самим собой, малыш». Де Франко отступился от себя. «Не смотри на кожу, не смотри на инопланетное лицо, просто говори, говори, как будто с человеком, не беспокойся о протоколах. Давай, малыш».) – Как нам остановить войну?
– Я же сказал. Они слышали.
– Да. Они слышали.
– У них есть два дня, чтобы заключить мир.
У Де Франко вспотели ладони. Он стиснул пальцы на сиденье стула.
– А что будет потом?
– Я умру. Война продолжится.
(«Боже, что теперь‑то мне делать, что говорить? Как далеко я могу зайти?»)
– Послушай, ты не понимаешь, сколько времени уходит у нас на то, чтобы принять решение. Нам понадобится куда больше, нежели два дня. Они же умирают там, твой народ гибнет на наших рубежах, и все это напрасно. Останови это. Поговори с ними. Скажи им, что мы готовим переговоры. Прекрати это.
Щелочки глаз моргнули, оставаясь в своей буддоподобной задумчивости, устремленные в бесконечность.
– Де Франко, придется заплатить.
(«Думай, Де Франко, думай. Задавай правильные вопросы».)
– Что заплатить? От чьего имени ты говоришь? От имени всех вас? Города? Района?
– Одного мира будет достаточно для вас – нет? Вы уйдете. Вы сниметесь, и мы не увидим друг друга до тех пор, пока мы снова не отстроим корабли. Вы начнете уходить – как только мой мир настанет.
– Отстроите корабли, ну надо же. И снова нападете на нас?
– Нет. Война – ошибка. Другой войны не будет. Одной достаточно.
– Но все согласятся?
– Все согласны. Я назову тебе мое настоящее имя. Анган. Анган Анассиди. Мне сорок один год. У меня есть сын по имени Агаита, дочь по имени Сайиди, я появился на свет в городке Даогисши, он теперь сгорел. Мою жену зовут Ллаотай Сохайль, она родилась в том городе, где мы живем сейчас. У моей жены я единственный муж. Моему сыну двенадцать, дочери – девять. Сейчас они живут в городе только с моей женой и моими и ее родителями. – Голос эльфа обрел неуловимую музыкальность, когда он произносил имена, и она исчезла не сразу, делая неразборчивыми слова человеческого языка. – Я написал… я сказал им, что все им напишу. Я умею писать на вашем языке.
– Кому сказал?
– Людям, которые спрашивали меня. Я записал все.
Де Франко смотрел на эльфа, на лицо, безупречное и бесстрастное, как у статуи.
– Кажется, я тебя не понимаю. Я запутался. Мы говорим о фронте. Мы говорим о том, что твоя жена и дети могут быть в опасности, так? О том, что моих друзей, может быть, сейчас убивают. О падающих снарядах и подрывающихся людях. Мы можем что‑нибудь с этим сделать?
– Я здесь для того, чтобы заключить мир. Я – саитас. Дар тебе. Я – плата.
Де Франко захлопал глазами и покачал головой.
– Плата? Кажется, я этого не понимаю.
Долго было тихо.
– Убей меня, – сказал эльф. – Затем я и пришел. Чтобы стать последним погибшим. Саитасом. Чтобы стереть ошибку.
– Черт, нет. Нет. Мы не расстреляем тебя. Послушай, эльф, мы только хотим положить конец войне. Нам не нужна твоя жизнь. Никто не хочет тебя убивать.
– Де Франко, у нас не осталось больше ресурсов. Мы хотим мира.
– И мы тоже. Послушай, мы просто заключим соглашение – соглашение, понимаешь?
– Я и есть соглашение.
– О господи, соглашение – это клочок бумаги. Мы пообещаем друг другу мир, вы пообещаете не нападать на нас, мы пообещаем не нападать на вас, мы установим границы между нами, и ты отправишься домой к жене и ребятишкам. И я отправлюсь домой, и дело с концом. Никаких больше смертей. Никаких убийств.
– Нет. – Глаза эльфа блеснули за бледной маской. – Нет, Де Франко, не надо бумаги.
– Мы заключаем мир чернилами на бумаге. Мы записываем мир, устанавливаем соглашения, и этого довольно; мы исполняем то, что обещаем исполнить.
– Тогда запиши это на вашем языке.
– Тебе придется подписать договор. Подписать на нем свое имя. И соблюдать условия. Вот и все, понимаешь?
– Два дня. Я подпишу вашу бумагу. Я заключу ваш мир. Он – ничто. Наш мир – во мне. И я здесь, чтобы дать его.
– Черт побери, мы не убиваем людей ради соглашения.
Глаза цвета моря заморгали.
– Неужели одного так трудно, а миллионы – так легко?
– Это не одно и то же.
– Почему?
– Потому что… потому что… послушай, война затем, чтобы убивать, мир – чтобы оставаться в живых.
– Я не понимаю, зачем вы воюете. Все, что вы делаете, для нас бессмыслица. Но я думаю, мы почти понимаем. Мы говорим друг с другом. Мы употребляем одни и те же слова. Де Франко, не надо больше нас убивать.
– Только тебя. Только тебя, так, да? Черт подери, это безумие!
– Чаша пойдет. Или пистолет. Что угодно. Де Франко, разве ты не убивал нас раньше?
– Господи, это совсем другое дело!
– Ты говоришь, для вас довольно бумаги. Эта бумага перечеркнет все ваши ошибки и заключит мир. Но нам бумаги недостаточно. Я никогда не поверю ей. Вам придется заключить и мой мир тоже. Тогда обе стороны будут знать, что это по‑настоящему. Но должен быть саитас и от людей тоже. Кто‑то должен стать саитасом от имени людей. Кто‑то должен пойти к нам.
Де Франко сидел, сцепив руки.
– Ты хочешь сказать, отправиться к вам и отдать свою жизнь.
– Последняя смерть.
– Елки‑палки, да вы психи. Долго же ты ждал, эльф.
– Ты не понимаешь.
– Это уж точно, не понимаю. Чертовы кровожадные психи!