Тушратте ужасно не хватало богов. Он даже молил их вернуться, что само по себе странно и необычно ‑ ведь боги должны быть с тобой всегда. Без их советов он ощущал себя одиноким, нагим и беспомощным.
Но старый вояка выжил. Более того, дела его складывались удачно. Как знать, может, боги и продолжали слышать его, хотя сами и молчали. За те полгода, что боги оставили Тушратту, он дослужился от Стража Ворот до Верховного Военачальника Куссары ‑ его предшественник на этом посту внезапно скончался. На новое место Тушратта взял с собой нескольких офицеров ‑ молодых и безоговорочно преданных ему ‑ и верных им воинов.
Он решил выполнить приказ Питканаса, но на свой лад. Старшим над солдатами в полях он поставит, гм… Кушука, который не доверяет ему, зато возглавляет дворцовую охрану.
Как убедить Кушука оставить теплое место? «Блеф», ‑ вновь прошептал Тушратта. Он до сих пор с опаской использовал новое знание, словно человек, пытавшийся говорить на новом для него языке. Представлять себя как бы со стороны ‑ как он говорит или делает одно, но замышляет совсем другое ‑ требовало усилий, от которых лоб Тушратты покрывался испариной.
Он скажет ему… он скажет… Рука непроизвольно сжалась в кулак и он нашел ответ. Он скажет Кушуку, что Питканас говорил ему, что никто другой не справится с этой задачей лучше него. Это сработает.
А тогда Тушратта во главе верных ему людей пойдет во дворец… Он ясно представлял себе, как уволокут труп Питканаса, как сам он, облаченный в королевскую мантию, будет наслаждаться королевской роскошью, как будет он возлежать с Аззиас ‑ самым восхитительным созданием богов. Видеть такие картины оказалось делом несложным. Он уже давно видел такие картины.
Когда он станет королем, Кушук больше не будет препятствием ‑ он будет повиноваться Тушратте, как повинуется богам, как повиновался Питканасу. Менее уверен был Тушратта в собственных подручных. Он не объяснял им, что такое «блеф» так, как это объяснил ему Кастильо. Но он часто пользовался этим тем‑что‑похоже‑на‑одно‑а‑на‑самом‑деле‑совсем‑другое; иначе ему бы не продвинуться так быстро. Они парни неглупые. Они и сами могут дойти до этого.
Но если так, если он никогда не сможет быть уверенным, что то, что ему говорят, ‑ не блеф, как ему править такими подданными? Они запросто смогут ослушаться его приказов. Что же теперь, жить остаток дней в страхе? Эти мысли окрашивали картины будущего в мрачные тона, Тушратте не нравилось видеть себя отчаянно цепляющимся за завоеванный трон.
Впрочем, почему именно он должен бояться? Если кто‑то выступит против нового короля и потерпит неудачу (а с ним, Тушраттой, справиться посложнее, чем с Питканасом, ведь он будет начеку), почему бы не покарать бунтовщика так жестоко, чтобы другим было неповадно? И тогда не важно, будут ли его приказы звучать в их головах или нет. Они все равно покорятся ему ‑ из страха.
Будет ли этого достаточно?
Тушратта с нетерпением ждал результата.
От автора
«Блеф» построен на основе захватывающих дух гипотез, выдвинутых Джулианом Джейнсом в «Происхождении разума в процессе распада двухкамерного сознания». Результатом стал мой любимый тип инопланетян: тех, что думают почти как люди, но не совсем.
Вскоре после того, как «Блеф» был опубликован в «Аналоге», я получил от профессора Джейнса письмо. Должен признаться, я не без трепета вскрывал конверт. Однако, к моему облегчению, в своем письме он сообщал, что рассказ ему понравился. Ну что ж, хоть что‑то я сделал удачно.
Пер. изд.: Harry Turtledove. Bluff, в сб.: Harry Turtledove Kaleidoscope ‑ A Del Rey Book, Ballantine Books, New York, 1990.
Майкл Ф. ФлиннЛАДОНИ БОГА
Перед вами врата, открывающиеся в иное измерение, за которым находится совершенно другой мир. Но, как узнает путешественник между мирами, как бы далеко от дома ты ни оказался, ты можешь столкнуться со слишком знакомыми проблемами.
Люди пришли в мир, которому они еще не дали имени. Врата распахнулись на чудесный луг в горах, где дни могли быть прохладными, но не холодными. Луг лежал в ладони горной долины, ниже линии леса и далеко от серой копоти города на равнине. Возможно, эта отдаленность оказалась делом удачного случая, а не мудрого выбора. Врата открывались, где соизволит Бог, а человеку оставалось лишь принимать его волю. Однажды врата открылись посреди мрачной крепости, полной вооруженных и враждебных созданий, и что сталось с командой, никто не узнал, потому что привратник навеки запечатал их.
Здесь люди поставили шатер из яркой ткани среди высоких растений, которые можно было назвать деревьями, и ярких пятен, которые можно было назвать цветами, хотя то были не совсем цветы и не совсем деревья. Пестрая ткань нарушала гармонию луга. Цвета были чужими. Они подражали расцветкам иных миров и здесь казались не совсем уместными. Но это было даже к лучшему. Люди и сами казались здесь не совсем уместны, и им приятно было видеть в чужом окружении что‑то привычное.
Они выстелили шатер изнутри мягкими подушками и подвязали веревками борта, чтобы открыть дорогу прохладному ровному ветерку, тянувшему с востока. Они заполнили кладовки дынями, и финиками, и другими восхитительными лакомствами и расстелили молитвенные коврики. Хотя никто не знал, в какую сторону обращать лицо при молитве – звезды в ночном небе не давали подсказки, – но сами врата могли сойти за михраб.[3]
Люди провели день и ночь, привыкая к чужому солнцу, изучая воду и воздух, удивительные растения и живых существ, каких удалось поймать. Они давали всему знакомые названия: кролик, коза, ласточка, кедр, – и некоторые из названий были оправданными. Они растянули двадцать четыре часа своих суток, чтобы заполнить чуть более долгий здешний день. Ко второму вечеру они стянули с себя защитные костюмы и ощутили кожей солнечный свет, и ветер пошевелил им волосы. Хорошо было вдохнуть в себя большой мир, и множество неведомых ароматов дразнили обоняние.
Обследовав долину, они открыли большой водопад и, очарованные им, провели еще одну ночь и день у его подножия. Поток низвергался в долину с высоты, где вечно падает и вечно тает снег. Он рушился с небес, грохоча, как глас Бога, и от него поднимался туман, именем которого они назвали горы, и в нем играл калейдоскоп радуг. За века струя выбила в основании скалы пруд неведомой глубины. Куда и как уходила вода из пруда, Бог не открыл. Подобного ему не было в известных мирах.
Потом они забились в шатер, и пересматривали планы, и проверяли оборудование, и собирали те приборы, которые требовали сборки. Потом они отослали одного из своих охранять врата, через которые прошли, а остальные принялись изучать странный народ на равнине внизу.
Первым среди них был Хасан Маклуф, человек, прошедший семнадцать миров и принесший из них семнадцать ран. В десять из этих миров он шел за другими, в семь другие шли за ним. Из четырех он бежал, спасая жизнь. Двум подарил любовь. Он вышел на край чаши долины и с крутого утеса рассматривал равнину в бинокль. Кто ты, спросил он раскинувшуюся под ногами планету, убийца или возлюбленная? Ответ, словно морское дно, остался сокрытым.
– Чудесное место, – объявил, встав рядом с ним, Башир аль‑Джамаль, сияя так, будто сам устроил этот мир.
Башир приходился Хасану двоюродным братом, и это был его первый выход. Юноша, только что выпущенный из Школы Врат, кипел наивностью и восторженностью. Хасан обещал деду, что младший внук вернется. «Со шрамом, – сурово сказал старик. – Не стоит труда идти путем, с которого возвращаешься без шрамов». Впрочем, их дед был бедуином, а это суровый народ, и дороги его всегда трудны.
– Вода чистая, воздух прозрачный, – продолжал Башир. – Никогда я еще не разбивал лагеря в таком красивом месте.
Хасан не отрывал взгляда от равнины.
– Мне приходилось видеть, как красота убивает людей.
– Ну, биохимия здесь наверняка настолько отличается, что здешние звери сочтут нас несъедобными.
Хасан опустил бинокль и оглянулся на брата:
– До или после того, как откусят кусочек?
– Ах, – Башир склонился перед старшим, благодаря за наставление, – ты – источник мудрости.
– Я еще жив, – пробормотал Хасан, снова поднимая бинокль, – Если хочешь, считай это признаком мудрости.
– Во всяком случае, мы можем изучать этот мир, оставаясь невидимками, – не сдавался Башир. Лишенный одного повода для восторга, юноша немедля ухватился за другой. – По всем признакам местные здесь, наверху, не бывают.
– Возможно, это одна из их святынь, – предположил Хасан, – а мы ее оскверняем. Бог даровал каждому народу место, более святое, чем все прочие.
Башир был непоколебим.
– Этот луг Он вполне мог даровать, но, по‑моему, он находится слишком далеко от людей.
Хасан хмыкнул и опустил бинокль.
– Я поставлю здесь наблюдателя и расположу приборы слежения, чтобы ничто не могло незаметно приблизиться с этой стороны.
– По отвесной скале?
– Может быть, у обитателей этого мира на ступнях и ладонях присоски. Может, у них есть крылья. Или нет ничего, кроме ума и упорства. – Хасан сложил бинокль и убрал его в чехол. – Таких я боюсь больше всего.
Вот как они попали туда, на чудесный луг в Туманных горах.
За этим миром лежит «темная материя». Она называется «другая брана» и не так уж далека, если не считать того, что находится с другой стороны. Она позади нас, под нами, внутри нас. Они так же близки, как две ладони, сошедшиеся в хлопке, и так же далеки. Однажды они уже хлопнули друг о друга – эта брана и другая, – и из эха и сотрясения того Большого Хлопка явилась материя, и энергия, и галактики, и звезды, и планеты, и цветы, и смеющиеся дети. Новый хлопок покончит со всем этим, и многие мудрецы всю жизнь бились над вопросом, сближаются ли они друг с другом. Но, чтобы решить его, им пришлось бы научиться делать замеры с другой стороны, а это трудно.