В самом деле, бойкий народ. Двое детенышей, проказничая в арке, налетели с разбегу на ствол шестикедра и свалились, оглушенные. Родители бросились их утешать. «Трое родителей», – отметила Иман и задумалась, каковы их роли. А может, третий – дядюшка, тетушка или старший брат? Зато утешающие движения во всех мирах похожи, и щупальца способны ласкать и гладить не хуже рук.
– Они привязаны друг к другу, – сказала тем вечером Хасану Иман.
– А кто не привязан? – отозвался он, вставая с дивана и выходя из шатра в ночь.
Сверху Восточный Порт казался тусклым оранжевым заревом. В сотнях тысяч ламп горело масло, которое получали из ароматной травы. Иман вышла следом и открыла рот, собираясь заговорить, но Хасан остановил ее, тронув за локоть и указав на тень Башира, сидевшего на подушке, припав к биноклю ночного видения. Они тихо отошли к шатру Хасана. В шатре Хасан сел на оттоманку, а Иман встала у него за спиной, разминая ему плечи.
– Мышцы так свело, – пробормотала она, – словно ты носишь тяжелый груз.
– Да ничего особенного. Всего один мир…
– …сказал Атлас. – Она ущипнула посильней, и Хасан поморщился. – Тебе этот мир не изменить, что бы ты ни делал. Ты только наблюдаешь.
– Люди придут сюда полюбоваться чудесным водопадом, или за благовониями из масляной травы, или ради новых мод и покроя одежды. Рано или поздно их заметят.
– Ну так что ж? Будет лучше и нам, и им. Когда‑нибудь мы познакомимся с ними, станем торговать, слушать их музыку, а они – нашу. Вопрос только в том, когда и как. Мне кажется, твоя ноша много легче целого мира.
– Пусть так. Вас восемь. Тоже немалый груз.
– Что, Сунг и Мизир младенцы, чтобы ты менял им пеленки? И я?
Она встревожила его, вызвав неприятные мысли. Он поднял руку к плечу и удержал ее пальцы:
– Наверно, пока хватит.
– Значит, я такая обуза?
– Не в том дело. Ты меня пугаешь. Я не знаю, кто ты такая.
– Я проста, как букварь. Меня может прочесть первоклассник.
– Я не то хочу сказать.
– Ты гадаешь, что скрывается под хиджабом? Я могу его снять.
Его словно пронзило раскаленным мечом. Он повернулся на подушках, и Иман невольно шагнула назад, выставив перед собой сцепленные руки.
– Мы с тобой впервые в одной команде, – сказал он ей. – Что ты обо мне знаешь?
– Я знаю, что Башир – не такая тяжесть, как ты думаешь.
Хасан помолчал.
– От твоих заверений он не станет легче.
– Что с ним здесь может случиться?
– Думаю, почти ничего, – неохотно признал он, – и это опасно, потому что следующий его мир может оказаться не столь гостеприимным.
– По‑моему, ему нравятся батиниты.
– Они легко могут понравиться.
– Таких народов больше, чем ты думаешь.
– Я думаю, что ты лысая. То есть под хиджабом. Лысая, и уши у тебя острые, как ракушки.
– Ах какой ты льстец! Может, нам больше не работать в одной команде? Ты уйдешь за врата, я – за другие, и любой из нас может не вернуться назад.
– Я не шиит.[8] Я не практикую мута'а.
Лицо Иман застыло в непроницаемую маску.
– Вот о чем ты думаешь? Временный брак? Так, может, ты меня и вовсе не знаешь. – Она прошла к полотняному пологу и остановилась, уже пригнувшись, чтобы выйти наружу. – Они черные, – бросила она, чуть обернувшись к нему. – Черные, и очень длинные, и, если верить моей матери, мягкие как шелк. Что касается ушей, за них ты еще не заплатил.
С этими словами она исчезла. Хасан решил, что они поссорились. «По праву старшинства, – думал он, – я могу взять ее вместе с Сунгом и Мизиром в следующий выход». Он мог это устроить. В Доме Врат многие начальники были перед ним в долгу.
На следующий день Хасан отправил Башира на Землю за припасами и, учитывая его молодость, послал с ним Мизира и Халида как водителя инобуса. Они увозили заполненные информацией диски и ящики с образцами для исследований.
– Проверьте калибровку часов, – напомнил им перед выходом Сунг. – Время в другой бране течет иначе.
– Спасибо, дедушка, – усмехнулся Халид, совершающий далеко не первый рейс. – А я и не знал.
– Нахал, – пожаловался потом Сунг Хасану. – Напомнить никогда не вредно.
– Неспокойно мне с одним оставшимся грузовиком, – вставил Янс. – Понимаете, о чем я? Если придется срываться в спешке, нам со всем снаряжением в нем не уместиться.
– Срываться? – Сунгу это слово показалось родственным «нервному срыву».
– Никогда заранее не знаешь.
Глубокомысленное замечание Янса так ничего и не объяснило Сунгу.
В тот же вечер Клаус с загадочным видом обратился к Хасану:
– Вот последние съемки города шестиножек.
– Не зови местных жителей «шестиножками». Что там на видео?
– Я надеюсь, что ты мне объяснишь.
Как правило, Клаус избегал уклончивых ответов. К фактам он относился по‑немецки. Ел их сырьем, без соли, и подавал в том же виде. Была в этом какая‑то жестокость, ведь факты бывают жестковаты, а попадаются и острые. Такие трудно проглотить и лучше сперва пожевать, чтобы размягчить немного.
Съемки проводились ночью, и ночные объективы придавали изображению зеленоватые светящиеся оттенки. Счетчик времени в нижнем правом углу показывал три часа местного времени. Зонд производил разведывательный полет над приливной полосой к северу от города – на предыдущих снимках Мизир высмотрел там каких‑то любопытных роющих животных, – а при возвращении проходил над городом. Движение на улицах активировало системы наблюдения.
– Очень необычно, – повторял Клаус. – Очень необычно.
Насколько необычно, Хасан не взялся бы сказать. Возможно, у батинитов была привычка просыпаться задолго до рассвета и толпами выходить на улицу, хотя прежде за ними такого не замечалось. Как бы то ни было, они показывались во множестве: на балконах, на крышах, на карнизах, собирались группками у дверей зданий. Все смотрели в небо в терпеливой неподвижности, которую Хасан невольно истолковал как ожидание. Зонд кружил над городом – его маломощный Разум распознал в необычном поведении горожан некую аномалию. Наконец сперва один из аборигенов, за ним другие принялись указывать на небо, проявляя признаки возбуждения, касаясь друг друга и указывая щупальцами верхних рук.
– Увидели зонд? – спросил Хасан. Верилось в это с трудом: зонд был искусно замаскирован и тем более невидим в ночное время. – Может быть, они улавливают тепловое излучение двигателя?
Мизир уже высказывал догадку, что некоторые из желатиновых лужиц на головах аборигенов чувствительны к инфракрасному излучению.
– Нет, – возразил Клаус. – Обратите внимание, куда они смотрят. На восток, а не в зенит.
– Как понять, куда они смотрят, если у них нет лиц?
В самом деле, трудно было что‑нибудь разобрать в неестественной передаче ночного видения. Все расплывалось по краям, изображение колебалось.
– Смотри на положение тел. Я исхожу из того, что они смотрят, куда идут. Резонно, не так ли?
– Резонно, – согласился Хасан. – Хотел бы я понять, что за резон им разгуливать по ночам?
– Их встревожило какое‑то небесное явление. Обратись к Сунгу. Он любит тайны и загадки.
Хасан мысленно пообещал себе поговорить с Сунгом, но тут что‑то на экране зацепило его взгляд. Вот в чем дело…
Все горожане молитвенно простирались ниц, а один стоял на коленях, выпрямившись и выделяясь из общей массы. Все бросились бежать, а этот один оставался неподвижным. И, когда все смотрели на восток, этот поднял взгляд к небу и, казалось, смотрел прямо в глаза Хасану.
То есть прямо на зонд.
– Вот этот, – указал Хасан, останавливая кадр. – Что ты о нем думаешь?
– Ага… Я его раньше не замечал. – Клаус присмотрелся. – Возможно, еретик. – Смешок застрял у него в горле. – Никого не хочу обидеть.
Хасан не понял. Ему в голову не приходило обижаться. Только потом Мизир напомнил ему, что, в представлении европейцев, Мекка неизменно расположена на востоке.
К вечеру очень довольный Сунг объявил:
– Планета. В большинстве систем больше одной планеты. Ее восхождение что‑то значит для шестиножек.
– Не называй их шестиножками. Отчего бы ей придавали особое значение?
Сунг изобразил терпеливое неведение.
– Она может отмечать начало праздника. Рамадан, Пасху, карнавал…
– Рамадан – не праздник.
– Заблуждения Запада трудно поддаются исправлению, – отозвался Сунг. Хасан никогда не мог уверенно определить, когда тот шутил, а когда нет. – Сейчас это самый яркий из небесных объектов, – продолжал геофизик, – не считая внутренней луны. Возможно, эта ближайшая планета на внешней по отношению к звезде орбите. Голубоватого оттенка, так что там может быть вода. Возможно, в этой системе два обитаемых мира!
На следующий день туземцы перемещались по городу с оружием.
До сих пор в городе не заметно было признаков военной организации, а теперь горожане маршировали по полям к югу от города, передвигались перебежками, прыгали, учились заряжать свои длинноствольные ружья. Они шли колоннами и рядами, выполняли сложные балетные движения под ритмичные хлопки нижних рук. Их колонны рассыпались в цепь и снова строились. Цветочные клумбы, украшавшие парк, были беспощадно вытоптаны, и все цвета слились в однообразный тусклый оттенок сепии. Внезапная перемена встревожила Хасана. Видимо, команда упустила из виду что‑то существенное.
– Что случилось? – спрашивал он, глядя в бинокль и не ожидая ответа.
Однако своего рода ответ он получил к ночи. Как только взошла голубая планета, кое‑кто из горожан направил на нее оружие. Стаккато выстрелов прокатилось по городу, как брызги от волны.
– Глупцы, – прошептал Сунг, но Хасан умел распознать безрассудство отчаяния. – Стрелять в планету? – фыркнул китаец. – В знамение?
Наличие у местных жителей оружия огорчило Иман.