– Это еще что? – Он поставил чашку на блюдце и склонился к экрану.
– Новый вид поведения, – обрадовалась Иман и вытащила из‑за пояса блокнот. – Башир, дай мне номер файла загрузки этого зонда. Я хочу потом еще просмотреть. – Она ввела номер, названный юношей, и стала выписывать стилосом завитушки на чувствительном экранчике. – В ротовое отверстие… – Она недоуменно замолчала.
– Что же это значит?
Ответить Баширу не сумел никто.
Обычно батиниты питались, зажав ложку или острую палочку в верхней руке, чаще всего в левой. Иногда, очень редко, брали пищу прямо средней рукой – обычно правой. («Взаимодополняющая право‑леворукость», – назвал это явление Мизир.) Однако двое батинитов под двулунным ночным небом оставили ложки своим неуклюжим нижним рукам, в то время как тонкие чувствительные щупальца их верхних рук переплетались, подобно змеям.
Затем кобальтовый ввел щупальце прямо в ротовое отверстие лазурного. Солдат неподвижно застыл и медленно отставил в сторону миску с «батинитским силосом». Его щупальца поглаживали второму обонятельные рецепторы и отрывисто касались впадинок на голове. Мизир, как зачарованный, впился взглядом в экран, тщательно отмечая порядок прикосновений. Иман тоже делала записи, но с другой целью.
Большой нижней рукой солдат обхватил второго за туловище и нежно потянул в сторону, так что два тела полностью разошлись.
– Смотрите, что это? – вскрикнул Башир. – У солдата во рту?
– Может, «язык»? – предположил Мизир. – Посмотрите, какой блестящий. Наверняка, слизистое покрытие. Пищеварительный орган?
Иман задумчиво взглянула на него:
– Ты думаешь?
Она снова повернулась к экрану и уже не отрывалась от него. Даже наклонилась, опершись руками на плечи Башира.
Когда рты батинитов соприкоснулись, тот заговорил:
– Да они целуются!
– До сих пор мы не наблюдали таких поцелуев, – усомнился Мизир. – Только короткие поглаживания лепестков.
– Думается, это посерьезнее, чем поглаживания, – сказала Иман.
– Какой долгий поцелуй, – сказал Башир.
– У человека рот и язык – самые чувствительные органы, – напомнила она ему, – за одним исключением.
Чуть раньше к ним подошел Хасан, заинтересовавшийся толпящимися перед экраном зеваками. Теперь он вдруг твердо приказал:
– Отключите этот экран.
Баширу понадобилась секунда, чтобы понять:
– Так они не целуются! Они… то есть… – Он погасил экран и повернулся к Иман: – Ты знала!
Но она уже смотрела в глаза Хасану.
– Ты прав, – сказала она, – они имеют право на уединение.
Клаус с Ладаван присоединились к остальным.
– Что стряслось? – спросил техник.
Иман ответила ему, не сводя взгляда с Хасана:
– Готовится война, нечто вроде джихада, и эти двое, которым, может быть, больше не придется свидеться, улучили драгоценную ночь друг для друга.
– Не понял, – сказал Клаус.
Ладаван объяснила ему:
– Солдатик прощался со своей милой.
Мизир возразил:
– Мы не можем знать, кто из них «он», а кто «она». Может, оба ни то и ни другое или пол меняется со временем. У грибов…
– Да в геенну твои грибы! – Иман отвернулась наконец от неподвижного Хасана и зашагала к своему шатру.
Мизир недоуменно посмотрел ей вслед, потом повернулся к Хасану и продолжил:
– В самом деле, я должен изучить процесс. Этот «язык» может оказаться…
– Пусть его изучает Разум, или займись этим молча! – приказал Хасан. – Мы обязаны уважать их чувства.
Клаус придержал уходившего Мизира за рукав:
– Солдат скорее всего мужского пола. На этом уровне технического развития общество не может себе позволить жертвовать женщинами в сражении.
Как ни странно, последнее слово сказала всегда тихая Ладаван.
– Иногда, – проговорила она, – я не понимаю вас, людей.
Позднее она повторила эти слова Сунгу, и он ответил на мандаринском. Ладаван немного понимала это наречие китайского и уловила смысл:
– Дорожи тем, чего не понимаешь.
На следующий день произошло два события, если не больше. Первое было весьма драматичным, но не слишком важным. Второе было не столь драматичным.
Предупредил о них Янс Дарби. Он с утра поднял сверхлегкую машину и сделал круг за цепью Туманных гор, за пределами видимости из города. Машина маскировалась так же, как зонды, и шум пропеллеров заглушался поглотителями; но из‑за больших размеров заметить ее было легче, так что он собирался набрать высоту, прежде чем приблизиться к обитаемым местам. Янс держал курс вдоль реки, протекающей через Великую Западную равнину, туда, где она уходила в багровую расщелину, прорезая горы на пути к побережью.
В расщелине уместилось маленькое селение, и ниже по течению, на прибрежной стороне хребта, стояло еще одно, но устье было болотистым, и в бухтах у впадения в море не было города, подобного Восточному Порту. Когда Янс сообщил: «Каджуны[11] в дельте», никто в базовом лагере сперва не понял, что он имеет в виду: а именно охотников и рыбаков, селившихся в разбросанных далеко друг от друга хижинах.
– Двое взглянули вверх, когда я пролетал мимо, – мимоходом заметил Янс.
Мизир забеспокоился:
– Я уверен, что аборигены видят в инфракрасном спектре. Тепловой выброс у наших двигателей минимальный, и все же…
Исследователи иногда замечали, как горожане бросают взгляд в сторону пролетающих зондов – так человек оглядывается на слабую вспышку или незаметное движение. Хасан решил уменьшить количество ночных полетов, когда в холодном небе тепло двигателей проявляется ярче.
Из Восточного Порта по Большой Товарной Дороге выехал большой крытый фургон под охраной пяти всадников, но люди почти не обратили на него внимания – в ту сторону часто уходили грузы.
Янс пролетел вдоль линии хребта дальше в море. Сунг считал, что в той стороне могут оказаться острова – вершины расположенных на морском дне гор, а Мизир жаждал заполучить образцы островных видов и выяснить, насколько они отличаются от тех, что он нашел на прибрежной равнине, в долине реки на западном склоне и на их собственном альпийском лугу. Для этой цели Янс погрузил на борт несколько разведывательных зондов.
Обнаружили они корабль.
– Вы бы видели этих негодяев! – передавал Янс по радиосвязи. – Точь‑в‑точь старый пиратский корабль: паруса подняты, пушки выглядывают из открытых люков, воду режет, как плуг. Правда, форма корпуса другая – не могу объяснить, как выглядит. То ли шире, то ли короче… И паруса… оснастка тоже другая. На главном парусе – солнце с расходящимися лучами.
– В городе у них нет такого герба, – сказал Клаус. – Похоже, у местных тотем – шесторёл. – Он имел в виду хищную птицу с когтями на крыльях, лапах и кроющих перьях.
– Это не тотем, – поправил Хасан, – а герб. Кажется, у вашего народа когда‑то был такой же?
– Двуглавый орел, – кивнул Клаус, – но это был тотем, и, – добавил он, – ему принесли немало кровавых жертв.
– Может быть, это силы вторжения, – сказал Башир. – Возможно, потому население Порта и готовится к войне.
– Один корабль? – усомнился Хасан.
– Первый корабль, – сказал Башир, и Хасан признал, что юноша, возможно, прав.
– Не хотел бы я видеть, как нападут на этот народ, – продолжал Башир. – Мне они нравятся. Добрые, умные и предприимчивые.
Хасан, разбиравшийся в урожае снимков, доставленных зондом, выпрямился, чтобы взглянуть на него.
– Что ты знаешь о Филиппе Хабибе?[12] – спросил он.
– Только то, чему учат в школе.
– Он был умен и предприимчив, и, говорят, добр – по крайней мере, с друзьями, – хотя друзей у него было не так уж много.
– Он был великий человек.
– Был. Но история переполнена великими людьми. Могло бы быть и поменьше. Предполагалось, что Иностранный легион никогда не вступит на землю Франции. Я пытаюсь тебе объяснить, что мы не знаем, из‑за чего начинается эта война. «Умный и предприимчивый народ», за которым мы наблюдаем, может оказаться невинной жертвой захватчиков – или жестокими угнетателями, которых пытаются свергнуть. Когда Сефевид сражался с Ак‑Коюнлу[13] – на чьей стороне была справедливость?
– Кузен, мне даже имена эти не знакомы.
– И этот народ с равнины тебе тоже незнаком. Янс, веди постоянное наблюдение. Проверь, флотилия там или одиночный корабль.
Это был всего один корабль, и он свернул паруса и вошел в Восточный Порт под парами, навстречу шумному, хотя и опасливому гостеприимству. Было много парадов и много торжеств, и морякам, и морским пехотинцам с корабля – они носили алую форму со множеством золотых значков и нашивок – досталось в избытке хлопков по спинам и поглаживаний щупальцами от горожан, и в первую же ночь многие из них потешили свои отверстия.
«Моряки, – заметил по этому поводу Клаус, – повсюду одинаковы».
Церемонии проводились в парке. Произошел обмен флагами – ритуал, по‑видимому, весьма значительный, если судить по движениям и крещендо барабанных выкриков толпы. Капитан корабля и высокопоставленный военный из города вручили друг другу невзрачные, строго функциональные сабли.
– Мне кажется, они заключают мир, – сказала Иман. – Тут сошлись два старых врага.
– Соблазнительная теория, – пожал плечами Хасан, – в нее хочется верить. А часто ли в земной истории старые враги пожимали друг другу руки и становились плечом к плечу?
– Мне больше по душе наши портовики, чем эти, с солнцем, – сказал Башир.
Хасан обернулся к нему:
– Уже выбираешь, на чьей ты стороне – на мирной церемонии?
– Хочу напомнить, – вмешалась Иман, – что символ Порта – хищная птица. Золотое солнце – не столь угрожающая эмблема.
– Не в том дело. Я сужу по мундирам.
– Тебе желтый цвет нравится больше алого?