– Неважно. – Он махнул рукой, явно не желая отвечать на ее вопросы. – А шенгенская виза у вас есть?
– Есть, итальянская, на три года, – ответила Маша. – Я в прошлом году перед отпуском оформляла, но никуда, правда, так и не съездила. А что?
– Потом расскажу, – радостно засмеялся он. – Мэри! Все просто здорово складывается! – Он чмокнул не ожидавшую этого Машу в нос, собственноручно отпер дверь и, все еще смеясь, побежал вниз по лестнице.
Ничего не понимающая Маша закрыла дверь и, как сомнамбула, подошла к окну в кухне. Отдернула штору, выглянула в окно, на белеющий внизу четырехугольник двора. Отчего-то ей захотелось еще раз увидеть Дэниела до того, как он уйдет.
Хлопнула подъездная дверь, но это оказался не Аттвуд. Выскочивший на улицу мужчина был не в длинном пальто, а в короткой куртке, видимо, пуховике, с капюшоном на голове. Он поскользнулся на засыпанном снегом крыльце, с трудом, но все-таки удержался на ногах и поспешил прочь, быстро скрывшись за углом.
Маша проводила его взглядом и тут же забыла. Она медленно оглядывала свой двор, настолько знакомый с детства, что она могла даже с закрытыми глазами описать на нем каждую мелочь – обшарпанные лавочки у подъездов, гнутые качели, на которых она качалась еще в детстве, круглую клумбу, летом усаженную цветами, а сейчас засыпанную снегом наподобие горки, с которой охотно катались бы малыши, если бы они жили в их доме. Вход в соседний подъезд, тот самый, куда Дэниел приходил в прошлый раз. Интересно, кто там живет?
«Дэниел. – Мысль вернулась к ее недавнему гостю, который почему-то все еще не выходил из подъезда. Интересно, где он застрял? Невозможно же спускаться с третьего этажа вот уже, – Маша отогнула рукав толстовки и посмотрела на часики, элегантный «Лонжин», который она купила себе с первой же приличной зарплаты, – вот уже семь минут».
Отчего-то ей стало страшно. Так страшно, как не было даже тогда, когда она обнаружила Михалыча, лежащего на полу в прихожей. Их дом, их двор, их подъезд больше не были безопасным местом, где можно было прятаться от житейских бурь. Дэниел не выходил, а это означало только то, что с ним что-то случилось.
– Ну что с ним могло случиться? – шепотом спросила сама себя Маша. – Скорее всего он просто зашел к кому-нибудь еще. И что, ты пойдешь обзванивать все квартиры подряд на ночь глядя?
Она понимала, что он вряд ли мог к кому-то зайти, потому что неизвестные ей друзья жили в соседнем подъезде, а на улицу он не выходил. Маша достала из ящика стола топорик для разделки мяса, решительно вышла в прихожую и, сняв с гвоздика связку ключей, решительно открыла дверь. Она должна была понять, что произошло.
В подъезде жизнерадостно горел свет, и Маша облегченно вздохнула. В темноте она вряд ли рискнула бы сделать хотя бы шаг вниз по лестнице, а со светом было ничего, не так страшно. Медленно крадучись вдоль перил и свесив голову вниз, она спустилась на один пролет ниже, затем на второй этаж, затем еще на один пролет.
Здесь тоже горел свет, просто не такой яркий, как на ее этаже. Живущие здесь соседи были скуповаты, а потому регулярно вывинчивали лампочки, которые устанавливала управляющая компания, и меняли их на более тусклые. Иногда лампочка перегорала, и менять ее никто не торопился, но сегодня она горела, и в этом тусклом, откидывающем серые тени свете Маша вдруг увидела лежащего у батареи Дэниела Аттвуда. Элегантное кашемировое пальто задралось чуть ли не до пояса, шапка съехала на глаза. Страх куда-то девался, будто его и не было. Маша присела, повернула его голову, убедилась, что крови нет.
– Спасибо тебе, господи, – громко и отчетливо произнесла она, подняв глаза к грязному, давно не беленному потолку. – Спасибо тебе, что его не ударили в висок, как Михалыча. Но что-то же все-таки произошло. Дэниел, Дэн, вы меня слышите.
Его голова заворочалась у нее в руках, и Маше стало так жарко, как будто ее кинули в горящую печь. Дэниел Аттвуд застонал, неуклюже сел, раскинув свои длинные ноги по лестничной площадке, и с недоумением уставился на Машу.
– Мэри, – сказал он, слова выходили из его рта с некоторым трудом, но, по крайней мере, он ее узнавал. – Мэри, меня ударили по голове. Я думаю, что меня обокрали.
– Вы можете встать? – спросила Маша и потянула его за руку. – Мы должны вернуться в мою квартиру и вызвать «Скорую помощь». А еще полицию.
Идти в гости к своему английскому коллеге инженеру Ройлу Шакли Александру Листопаду не хотелось. Нет, с новыми людьми он сходился легко и к тому же был единственным членом советской делегации, который мог изъясняться по-английски, но от мысли, что ему придется идти в незнакомую семью с непонятным для него жизненным укладом в чужой враждебной стране, становилось как-то неуютно. Да и в парткоме строго предупреждали насчет неформального общения с иностранцами.
Александр вспомнил, как в первый же вечер они с товарищами отправились гулять по Оксфорд-стрит. Шли, глазея на витрины, двухэтажные чудные автобусы, полисменов, прохожих, а особенно женщин, так разительно отличающихся внешне от их жен, оставшихся дома.
Стыд от того, как они сначала шарахнулись, а потом сломя голову побежали от пожилого, бедно одетого человека, который, услышав их русскую речь, бросился к ним через дорогу, не обращая внимания на сигналящие автомобили, не проходил.
Кто был этот старик? Эмигрант из первой волны? Соотечественник, попавший в плен в Великую Отечественную и освобожденный не советскими войсками, а союзниками? Узнать это теперь не представлялось возможным. Александр до мельчайших деталей помнил и изумление, отразившееся на лице старика, и радость внезапного понимания, что они свои, русские, и недоумение, когда они отвернулись и ускорили шаг, а потом побежали. Побежали, понимая, что он не сможет их догнать. Какое-то время они еще слышали позади старческий задыхающийся голос, который просил их остановиться. Он становился все тише и тише, а потом и вовсе затих, когда они наконец остановились отдышаться, страшно довольные тем, что «ушли», «оторвались».
Листопад доволен не был. Ему было стыдно, и этот стыд, так и не отпустивший его за прошедшие с этой встречи три дня, и стал причиной того, что он ответил Ройлу Шакли согласием. Разговаривать с «перемещенными лицами» запрещала инструкция, и, послушавшись инструкции, Александр чувствовал себя скотом. Идти в гости к иностранцу тоже запрещалось инструкцией, и Александр решил нарушить ее, чтобы доказать, что он все же человек. Доказать в первую очередь себе, естественно.
Почему Ройл выделил из всей советской делегации именно его, он не понимал. Скорее всего причиной того служил тот факт, что Александр пусть и не идеально, но все-таки мог объясниться по-английски. Если уж быть совсем точным, то вместе с Листопадом в гости были приглашены еще трое советских инженеров, но не испугались последствий такого визита только Александр и его друг Венька. По-английски Венька не понимал ни бельмеса, но страшно раздувался от гордости, когда к нему обращались Бенджамин. Вот вместе с Бенджамином Александр Листопад и оказался в гостиной небольшого дома в одном из районов Лондона, где в камине горел огонь и уютно потрескивали дрова, совсем как дома, на недавно с любовью обустроенной даче.
Александру Листопаду было всего тридцать лет, но несмотря на столь молодой возраст, он уже считался одним из ведущих инженеров, работая на заводе, который выпускал оборудование для электростанций. Листопад много мотался по всей необъятной стране, по полгода живя то в Куйбышеве, то в Волгограде, то в Горьком, то в Днепропетровске, то под Харьковом, то в Братске.
Семью он за собой не таскал, и его жена Лиза, Елизавета Андреевна, оставалась в их родном городе на Волге, где работала сначала учительницей в школе, а потом и преподавателем в педагогическом университете. Преподавала Лиза русскую литературу, которую безумно любила. Вымышленный мир Андрея Болконского, Пьера Безухова и Наташи Ростовой с лихвой компенсировал ей частые командировки мужа. В шестьдесят первом году у них родилась дочка Тамара, и Александр стал ездить реже, понимая, что жене без него с малышкой тяжеловато.
Тамаре был уже год, когда подвернулась поездка в Англию. В начале шестидесятых характерной особенностью развития электроэнергетики в Советском Союзе стало увеличение доли энергоблоков в составе вводимых мощностей ТЭС. Блоки работали на сверхкритическом давлении пара, что не обеспечивало надлежащей надежности работы всей системы. Нужна была разработка новых генераторов, а также автоматики аварийной разгрузки ТЭС и управления мощностью паровых турбин энергоблоков. Электроэнергетика в Великобритании считалась передовой, а потому и стала возможна первая после долгого перерыва поездка советских инженеров на берега Туманного Альбиона.
От возможности посмотреть Англию Александр Листопад отказаться не мог, да и Лиза против командировки не возражала. И вот теперь он сидел на гобеленовом диване с изогнутыми ножками, смотрел на огонь в камине и автоматически переводил Веньке все, что говорил Ройл Шакли, весельчак и балагур. Высокий ростом, с огненно-рыжей шевелюрой и бородой, закрывающей пол-лица, он занимал собой все пространство гостиной так, что его жене, бледной, хрупкой, со сложным узлом волос на затылке, таким тяжелым, что, казалось, тонкой длинной шее было трудно удерживать голову, приходилось каждый раз огибать мужа, чтобы поставить на стол то плетенку с хлебом, то тарелку с рагу, то маленькую вазочку с крыжовенным вареньем.
Нагибаясь над столом, она каждый раз мимолетно улыбалась, словно извиняясь. С того момента, как они вошли в дом, она вряд ли сказала больше десятка слов, в то время как Ройл практически не умолкал. Ее звали Мэри, и к концу вечера Александр Листопад с изумлением понял, что практически не слышит, о чем говорит Ройл, потому что неотрывно думает о ней.
Он не был охоч до женщин, искренне считая верность жене делом обыденным и естественным. Во всех своих командировках, самых дальних и самых долгих, он никогда не позволял себе ничего такого, что могло бы причинить боль Лизе, узнай она об этом. Его совесть была спокойна, и он предпочитал спать по ночам один, хотя женскую красоту ценил и должное ей отдавал. Чисто эстетическое, конечно.