– Ты ведь человек, – сказал один из них. – Почему ты носишь капсулу хичи?
– Мы всегда их носили, – объяснила она. И вежливо попросила их замолчать, чтобы слышать слова машины-учителя.
Онико действительно человек. К тому же девочка и одного со Снизи возраста. Кожа у нее светло-оливковая. Глаза черные, раскосые и прикрыты монгольской складкой. Волосы прямые и черные, и Снизи гордился тем, что сумел по этим признакам распознать подвид человеческих существ, который называется «восточным». Но говорила она на разговорном английском. К удивлению Снизи, и на разговорном хичи тоже. Многие люди слегка говорят на хичи, но Снизи впервые встретил человека, который одинаково легко владел и языком Дела, и языком Чувства.
Его изумление от вида человеческого ребенка с капсулой хичи не стало меньше.
В первый день в школе на эвритмике Онико была партнером Снизи по движениям наклона и сгиба. Снизи присмотрелся к ней поближе. Хоть ему по-прежнему ее плоть казалась отвисшей, а масса огромной, ему понравился сладкий запах ее дыхания и мягкость, с которой она называла его по имени: не Допи, даже не Снизи, а Стернутейтор – на языке хичи. Он был разочарован, когда появилась ее домашняя машина, чтобы увести на какую-то формальность с родителями, потому что ему хотелось узнать ее получше.
Вечером дома он спросил отца, зачем человеку носить капсулу.
– Очень просто, Стерни, – устало сказал Бремсстралунг. – Они из тех, кто потерялся.
Бремсстралунг устал, потому что ему приходилось дежурить в две смены. Всем наблюдателям приходилось делать это. Считалось, что время, когда корабль находится в Колесе, особенно опасно и уязвимо, потому что неизбежно возникает сумятица. В такое время действуют все кушетки и все наблюдатели дежурят, пока корабль не отчалит и Колесо снова не будет в безопасности. Бремсстралунгу пришлось провести очень длинную смену.
– Потерявшиеся, – объяснил он, – это люди, которые улетали на кораблях хичи и не возвращались. А что касается этих, спроси у мамы: она разговаривала с экипажем.
– Очень недолго, – возразила Фемтовейв. – Я надеялась получить какие-нибудь новости из Дома.
Бремсстралунг ласково потрепал ее.
– Какие могут быть новости, если они вылетели всего… сейчас посмотрим… всего через три-четыре часа после нас?
Фемтовейв, изогнув горло, признала правильность его замечания. И сказала с улыбкой:
– Бедный экипаж все еще в шоке. Все это хичи. Они вылетели из центра со специалистами и материалами, полетели на Землю, остановились там, нагрузили припасы для нас, остановились на пути сюда, чтобы принять партию потерявшихся… о, как это все для них странно!
– Совершенно верно, – согласился Бремсстралунг. – Когда люди добирались до наших артефактов, они не могли улетать. И застревали там навсегда.
– Если бы навсегда, – улыбнулась Фемтовейв, – их бы сейчас здесь не было, Бремми. – Конечно, она улыбается не по-человечески, потому что у нее другая мускулатура. У нее под щеками узлом собираются мышцы. Сама плотно натянутая кожа не движется.
– Ты понимаешь, что я имею в виду, – сказал ее муж. – Во всяком случае, Стернутейтор, среди этой сотни людей оказалось очень много высокочувствительных. – Он сказал это скромно. Быть высокочувствительным означает уметь особенно хорошо пользоваться кушеткой для сновидений, чтобы «слушать» сигналы внешнего разума, а сам Бремсстралунг относился к самым высокочувствительным наблюдателям. Именно поэтому он и оказался на Колесе.
– Онико будет работать на кушетке? – спросил Снизи.
– Конечно, нет! По крайней мере, пока не вырастет. Ты знаешь, что важно не только уметь воспринимать сигналы. Особо одаренный ребенок способен на это. Но не менее важно не распространять собственные чувства.
– Это гораздо важнее, – поправила Фемтовейв. Теперь на ее щеках не было узлов мышц. Тут нечему улыбаться.
– Согласен, это важнее, – сказал ее муж. – А что касается того, чувствителен ли этот ребенок, я не знаю. Ее проверят. Наверно, уже проверили, как и тебя, потому что один из ее родителей явно чувствительный, а это обычно передается по наследству.
– Значит ли это, что я буду работать на кушетке, когда вырасту? – оживленно спросил Снизи.
– Мы этого еще не знаем, – ответил отец. Он немного подумал и добавил серьезно: – Кстати, я не уверен, что Колесо тогда будет здесь…
– Бремсстралунг! – воскликнула его жена. – Тут не над чем шутить!
Бремсстралунг кивнул, но ничего не ответил. Он на самом деле очень устал. Может быть, сказал он себе, это и не шутка.
Конечно, самые точные данные о девочке Снизи получил от самой Онико. Она была направлена в его класс, и, конечно, машина-учитель представила ее остальным детям.
– Онико родилась на Пищевой фабрике, – сказала машина, – и у нее не было возможности узнать мир. Поэтому, пожалуйста, помогайте ей, когда можете.
Снизи готов был помочь. Но получалось это у него не слишком часто. Он не единственный интересовался новенькой, а большинство остальных детей, будучи людьми, успевали быстрее его.
Школа Снизи очень напоминала одноэтажные красные кирпичные школы с одним помещением – школы из американской истории. В ней действительно было только одно помещение. Впрочем, от старинной школы она отличалась тем, что в ней не было учителя. Или почти не было. Каждый ученик получал индивидуальные инструкции, у каждого были свои полагающиеся по обычаям обучающие программы. Машина-учитель подвижна. Она передвигается по помещению, главным образом поддерживая дисциплину и следя, чтобы ученик не ел сандвичи, когда ему нужно заниматься грамматическим разбором. Но она не учила. Для этого у каждого ученика собственная кабинка.
Пересчитав головы и проверив причины неявки, машина стала проверять, чисты ли руки и нет ли симптомов болезней, а у младших детей еще и закрепляла ремни, которые удерживают их в кабинках. Не говоря уже о сопровождении их в туалет и о прочих потребностях детей, среди которых были и совсем малыши.
Для всех этих дел машина была вполне подготовлена. Она даже выглядела убедительно. У нее есть лицо. Выполняя свои обычные школьные обязанности, она выглядит как пожилая женщина маленького роста в бесформенном платье. Платье – видимость, конечно. Улыбающееся лицо тоже. И остальные физические характеристики тоже. Когда школа не действует, машина-учитель выполняет совсем другие функции и принимает другие обличья. И конечно, ни в какой помощи она не нуждается. Когда необходимо больше присмотра во время уроков или возникают какие-то особые проблемы, машина-учитель привлекает столько искусственных разумов, сколько ей нужно, из запасов Колеса.
Снизи подсознательно заметил, что машина-учитель большую часть времени находится возле Онико, но ему слишком трудно давалось доказательство из программы теории чисел – доказательство того, что 53 конгруэнтно 1421 на базе шести, чтобы обращать внимание на что-то другое. Не теория чисел оказалась трудна для Снизи. Вовсе нет. Подобно большинству детей хичи, основные ее принципы он усвоил одновременно с умением читать. Снизи затрудняла нелепая математическая система счисления людей – только подумать, на основе десяти! С позиционным расположением, так что если поставишь одни и те же цифры, но не в том порядке, результат получится абсолютно неверным!
– Время упражнений! – весело провозгласила машина-учитель, и Снизи снова обратил внимание на то, что она уделяет особое внимание Онико Бакин.
Все индивидуальные обучающие программы отключились. Расстегнулись удерживающие ремни малышей. Дети встали, потянулись и выбежали, смеясь и толкаясь, на безопасную площадку за пределами школьного зала. Все, кроме Онико. Она осталась на месте.
Снизи сначала не заметил этого, потому что был слишком занят. Все дети были заняты разнообразными потягиваниями, наклонами и прочим, что обязаны были проделывать двадцать раз на дню. И не только дети, но все в Колесе. Слабое тяготение Сторожевого Колеса действовало на всех. У детей не вырастали сильные мышцы, у взрослых они не сохранялись.
Конечно, пока они остаются на Колесе, мышцы им и не нужны. Но ведь на Колесе не остаются вечно, приходится возвращаться к нормальному тяготению, и тогда слабость, накопленная на Колесе, заявляет о себе.
Снизи, как хичи, был более методичным и целеустремленным, чем большинство человеческих детей. Закончив, он огляделся. Заметив, что Онико в игровой яме нет, он отправился в школьный зал. Она оказалась там. Девочка была заключена в металлический корсет, повторявший очертания ее тела. Это сооружение дергалось, изгибалось, склонялось вместе с находившейся в нем девочкой.
– О, – сказал Снизи, сразу поняв, – ты привыкаешь к тяготению.
Онико открыла глаза и, не отвечая, посмотрела на него. Она тяжело дышала. Хичи не лучше понимают выражение человеческих лиц, чем люди – выражение хичи, но Снизи видел ее напряжение и пот на лбу.
– Хорошо, что ты это делаешь, – сказал он. Потом ему пришло в голову, что нужно быть тактичным. – Ты не возражаешь, если я здесь останусь? – спросил он, потому что девочку согнуло в необычную позу.
– Нет, – выдохнула она.
Снизи медлил в нерешительности. Присмотревшись, он заметил, что дело не только в упражнениях. В вену руки девочки вставлена игла шприца, ей в кровь вливают какую-то жидкость. Она увидела, куда он смотрит, и сказала:
– Это кальций. Чтобы кости стали крепче.
– Да, конечно, – ободряюще сказал Снизи. – Я думаю, в вашем небесном жилище была слабая поверхностная гравитация. Но это поможет, я уверен. – Он немного подумал и, жалея ее, добавил: – Ты ведь не можешь делать настоящие упражнения, Онико.
Она перевела дыхание.
– Пока нет. Но смогу!
В следующие полуканикулы Снизи и Гарольд решили сходить в кокосовую рощу. Когда они выходили, им встретилась Онико, и Снизи неожиданно для себя сказал:
– Мы хотим нарвать кокосов. Пойдешь с нами?
Гарольд раздраженно хмыкнул, но Снизи не обратил на это внимания. Онико поджала губы и задумалась. Поза и манеры у нее были взрослые. Она ответила: