Пока официант в белом переднике передавал мне сандвич с рубленой цыплячьей печенью и луком – все, разумеется, имитация, включая самого официанта, – Альберт присоединился ко мне.
– Доброе немецкое пиво, пожалуйста, – сказал он официанту и улыбнулся мне. – Не хотите послушать, о чем разговаривают квейнисы, Роб?
– Квейнисам нечего нам сказать. – Я откусил сандвич. Очень вкусно, но мне не это нужно.
– Да, вероятно, разговор с ними – напрасная трата сил, – согласился Альберт, принимая кружку с темным пивом. Приходится признать, что квейнисы более или менее разумны, потому что у них есть язык. Чего у них нет, так это рук. Живут они в море, и их крошечные плавники приносят им не больше пользы, чем тюленям. Если бы они не дышали воздухом, мы бы, вероятно, никогда не узнали об их существовании, потому что у них нет городов, инструментов и, что особенно важно, письменности. Поэтому у них нет и письменной истории. У лежебок ее тоже нет; но продолжительность их жизни так велика (хоть сама жизнь и медленна), что эдды их бардов не менее достойны доверия, чем Гомеровы поэмы. – У меня есть новости, которые могут заинтересовать вас, – сказал Альберт, делая первый глоток пива.
Добрый старый Альберт!
– Кончай пиво, и я куплю тебе новое! – воскликнул я. – И рассказывай!
– Ничего особенного, – сказал он, – но, разумеется, у меня по-прежнему есть доступ к базам данных «Истинной любви». Там есть некоторое количество файлов, которые, по моему мнению, имеют отношение к нынешней ситуации. Мне потребовалось время, чтобы просмотреть их все, и в первых нескольких тысячах полезных данных почти не было. Но потом я проверил иммиграционные записи за последние несколько месяцев.
– Ты нашел что-то, – сказал я, чтобы помочь ему. Не только плотские люди научили меня терпению.
– Нашел, да, – согласился он. – Большая часть детей, эвакуированных со Сторожевого Колеса, вы помните, отправились на Землю. Согласно иммиграционным записям, по крайней мере семеро из них находятся в области, обслуживаемой западно-тихоокеанской коммуникационной сетью. Именно из этой сети было отправлено сообщение в кугельблитц.
Я пораженно и недоверчиво посмотрел на него.
– Зачем человеческому ребенку работать на Убийц?
– Не думаю, чтобы они это делали, – сказал Альберт, задумчиво принимая вторую кружку, – хотя совсем исключать такую возможность нельзя. Но мы знаем, что дети присутствовали на Колесе, когда наблюдателям показалось, что они что-то обнаружили, а теперь дети на Земле. По крайней мере, возможно, что Убийцы прибыли с ними.
Я почувствовал, что дрожу.
– Надо сообщить ЗУБам.
– Да, конечно, – кивнул Альберт. – Я уже сделал это. Боюсь, что это продлит совещание, которое сейчас завершает плотский генерал Кассата.
Я сказал:
– Дерьмо.
– Однако, – Альберт улыбнулся, – не думаю, чтобы задержка была очень длительной, потому что я уже подытожил все данные и представил их комманданту Хавандхи для передачи на совещание.
– Так что мне делать? Смотреть на квейнисов?
– Я думаю, – сказал Альберт, – что остальные тоже утрачивают интерес к квейнисам и готовы перейти к свиньям вуду.
– Я видел свиней вуду!
– Но ничего лучше все равно нет. – Он поколебался. – Я хотел бы, чтобы вы осмотрели резьбу свиней вуду. Мне кажется, она представляет особый интерес.
Глядя на свиней вуду, я не мог решить, что в них Альберт считает особо интересным. Сам я испытывал только отвращение – конечно, не считая нетерпения, которое я с таким трудом сдерживал. Свиньи вуду живут в грязи. Никогда не мог понять, как они не тонут в собственных отходах, но им как будто все равно.
Они настоящие свиньи, эти свиньи вуду. И не в том дело, что они похожи на свиней, нет, больше всего они похожи на синекожих муравьедов; спереди и сзади их тела заострены. И все же они настоящие свиньи. То, в чем они живут, нельзя назвать клеткой. Это свинарник.
Они живут в собственном дерьме. И окружает их не просто грязь пополам с дерьмом. В ней, как изюм в пудинге из гнилых фруктов и экскрементов, сидят украшения. Это и есть резьба, которую упомянул Альберт.
Так как Альберт заговорил об этом, я принялся внимательнее разглядывать резьбу свиней вуду. И не увидел, что так заинтересовало его. Эта резьба есть во всех музеях. Я даже сам держал ее в руках – держал неохотно, потому что вонь свинарника сохранилась, несмотря на кипячение и полировку. Просто кусочки обработанной древесины, или кости, или зуба. От десяти до двенадцати сантиметров в длину, и если статуэтки вырезаны из зуба, то это не зубы самих свиней вуду. У этих свиней вообще нет зубов. У них есть очень твердые режущие поверхности на кончике носа – или рыла, или хобота, зависит от того, как вы предпочтете их описать. А зубы принадлежат животным, которыми питаются свиньи вуду. Когда основали колонию, вместе со свиньями вуду привезли и несколько десятков таких животных. Они используют для резьбы их зубы, а также кости, только кости эти принадлежат их убитым и съеденным дорогим усопшим близким. Да и «резьба» не совсем подходящее слово. Свиньи выгрызают свои статуэтки, потому что никаких инструментов для резьбы у них нет. И языка у них тоже нет.
В сущности, у них ай кью[31] суслика…
Но они создали и одержимо продолжают создавать множество предметов искусства.
«Искусство» тоже, может быть, слишком сильно сказано, потому что все эти статуэтки изображают одно и то же. Они похожи на кукол. Насколько могу описать, изображается шестиногое существо с телом льва и головой и торсом гориллы, и ничего даже отдаленно похожего на планете вуду нет.
– Так что в них особенного? – спросил я Альберта.
Он ответил:
– Как вы думаете, почему свиньи продолжают вырезать их?
Другие тоже приняли участие в игре в догадки.
– Религиозные объекты, – сказал Кассата.
– Куклы, – сказала Алисия Ло. – Им нужно чем-то играть.
– Посетители, – сказала моя дорогая портативная Эсси.
И Альберт одобрительно улыбнулся ей.
Как это часто бывает у меня с Альбертом, я понятия не имел, что у него на уме. Было бы интересно проследить за его мыслью, но тут Кассата выпрямился.
– Сообщение, – сказал он. – Прошу прощения. – И тут же исчез.
Назад он не вернулся. А мы перестали видеть и слышать маленькое убежище, которое он для нас создал. И слышали только голос. Вначале не его голос. Вначале мы услышали продолжение перевода песни лежебоки:
Огромны были они и болезненно горячи,
И все живое в страхе билось друг о друга.
А потом возбужденный голос Кассаты:
– Идемте! Вы можете присутствовать на заседании штаба! – Тут появился сам Кассата, сияя от счастья, как солдат, увидевший перспективу схватки. – Они это сделали, друзья! – воскликнул он. – Проследили источник послания Убийцам. И закрыли весь сектор, и мы движемся туда!
Директриса школы была не только человеком, она умела обращаться с детьми. У нее было четыре диплома и девятнадцать лет практики. За это время она встретилась почти со всеми проблемами, какие способны представить дети, то есть примерно одна проблема на ребенка в семестр на все тысячи детей, за которыми она присматривала все эти годы.
Ничего из этого сейчас ей не помогло. Она была растеряна.
Появившись в комнате ожидания консультационной секции, она задыхалась и не верила себе самой.
– Но это фантастика, моя дорогая, – сказала она плачущей Онико. – Как они могли… Прочесть твой дневник… Но почему… – Она бросилась в кресло, по-прежнему удивляясь невероятности происходящего.
– Мэм? – сказал Снизи и, когда директриса бросила на него взгляд, продолжал: – Не только Онико. Я тоже веду дневник, и он тоже был частью передачи.
Директриса беспомощно покачала головой. Она махнула рукой в сторону экрана, и на нем сразу появился школьный пляж: рабочие занимались кострами для шашлыков, и уже начинали собираться ученики. Директриса перевела взгляд от детей на экран, потом снова посмотрела на детей.
– Я должна быть там, – раздраженно сказала она. – Сегодня пир на свежем воздухе, вы знаете.
– Да, мэм, – сказал Снизи, и Гарольд энергично кивнул.
– Жареная свинина, – сказал Гарольд. – Танцы!
Директриса выглядела мрачно. Она немного подумала, потом приняла решение.
– Вы должны все рассказать консультантам, – сказала она. – Все трое.
– Но я не веду дневник! – взвыл Гарольд.
– Но, видишь ли, мы не можем быть в этом уверены. Нет, – твердо сказала директриса, – пусть будет так. Вам все нужно рассказать. Я уверена, у машин будет немало вопросов. Просто рассказывайте правду и ничего не упускайте – боюсь, на пир вы не попадете, но я прикажу поварам оставить для вас что-нибудь. – Она встала и ушла.
Гарольд с каменным лицом взглянул на друзей.
– Это все из-за вас! – презрительно сказал он.
– Прошу прощения? – вежливо отозвался Снизи.
– Прощение! Лишить меня такого пира! Слушайте, – заговорил Гарольд, быстро соображая. – Вот что я вам скажу. Я пойду первым. Тогда, может быть, отделаюсь и успею на берег до начала танцев. По крайней мере хоть это вы можете для меня сделать? От вас ведь все неприятности!
Конечно, в тот момент никто из детей не знал, насколько велики будут эти неприятности. Они были просто дети. И не привыкли оказываться в центре событий, сотрясающих всю вселенную.
Снизи решил, что в словах Гарольда есть определенная доля справедливости, хотя существует и второй уровень, на котором все происходящее просто несправедливо. Ни он, ни Онико ничего не сделали! Никто не говорил, что им не следует изучать земные условия жизни. Никто даже не намекнул, что неправильно подводить итоги и систематизировать все изученное в дневнике – да и вообще это не «дневники», в том смысле, в каком вы описываете в блокнотах с позолоченным обрезом свои увлечения и разочарования. Просто дети вводили всю собранную информацию в свои капсулы, как сделал бы всякий разумный хичи (или воспитанный хичи человек).