Утром, когда мы завтракали, снизу, из глубины долины, до нас донеслись громкие крики. Там собралась толпа мужчин, все были вооружены луками, стрелами и копьями.
Мы отправили сержанта Вагу, Пойу и двух туземцев-полицейских выяснить, что случилось. Их появление немного охладило пыл воинов.
Вага и Пойа должны были узнать, кто у туземцев вожак, и привести его к нам в лагерь. Но через полчаса они вернулись к нам одни.
— Там все вожаки, — сказал Пойа, покачав головой. — Они говорят, что у них украли еще одного поросенка, и хотят отомстить ворам.
— Придется нам задержаться здесь на несколько дней и попытаться примирить враждующих, — сказал Дэннис. — Когда они все так возбуждены, их невозможно даже собрать для переписи.
Ближе к полудню туземцы снова собрались и начали кричать, но на этот раз гораздо дальше от нас. К ним спешили все новые и новые группы.
Дэннис решил отправиться туда сам вместе со своими полицейскими. Я пошел вместе с ними. Трое полицейских остались охранять лагерь.
Когда мы подошли ближе к туземцам, они потихоньку отступили и разошлись.
Теперь громкие крики послышались за гребнем большого холма. Там, очевидно, собрались их противники. Мы решили подняться на холм, чтобы оказаться между враждующими сторонами и помешать им встретиться. Но туземцы неправильно истолковали наш маневр. Дело в том, что утром Вага и Пойа успокоили их, сказав, что киап (так туземцы зовут офицера патруля) вернет им их свиней и накажет воров, если, конечно, выяснится, что свиньи действительно были украдены. Теперь туземцы решили, что именно с этой целью мы и хотим напасть на их врагов. Поэтому они снова собрались толпой и двинулись вперед, еще более возбужденные, чем раньше.
— Сейчас нельзя даже выстрелить в воздух, чтобы напугать их. Хотя вообще это безотказное средство. Если они думают, что мы хотим помочь им, это разгорячит их еще больше, — сказал Дэннис.
Когда мы достигли гребня холма, мы увидели наконец других воинов, чьи крики все время оглашали долину. Они собрались на невысоком бугре метрах в трехстах от нас. По нашим подсчетам, их было около восьмидесяти человек. Они бегали взад и вперед, топали ногами, размахивали оружием и кричали. Вдруг они заметили своих врагов, которые, выстроившись плотной стеной, вышли на ровную площадку у подножия холма. Их было человек пятьдесят. Они тоже топали ногами и громко кричали. Время от времени один из воинов выбегал вперед и призывал своих двигаться дальше.
Обе группы медленно приближались друг к другу. Между ними осталось всего несколько сот метров. Вся долина оглашалась их криками. Воины, идущие в задних рядах, выпустили несколько стрел. Но расстояние было еще слишком велико.
— Кажется, дело принимает серьезный оборот, — заметил Дэннис. — Нам надо успеть оказаться между ними.
Он приказал сержанту Ваге и трем полицейским следовать за ним на поле боя.
— Стреляйте только в воздух, — внушал он им.
В ту же минуту долину огласил громкий крик. С обеих сторон засвистели стрелы. Стреляя на ходу, обе группы двинулись навстречу друг другу.
Я вставил в фотоаппарат телеобъектив и побежал к ним, щелкая на ходу.
К тому времени как мы, продравшись сквозь густой кустарник, спустились с холма, схватка была уже в полном разгаре. Воины встретились. Они все были вооружены щитами, копьями и дубинками. Здешние туземцы не мечут копий, а колют ими своего противника, танцуя вокруг него и стараясь отразить его удары своим большим щитом.
Когда мы оказались на поле боя, несколько воинов уже были сражены. Друзья окружили раненых плотной стеной, пока другие оттаскивали их в безопасное место.
Не задумываясь, я бросился за сержантом Вагой и оказался возле самых воинов. Вдруг я ощутил боль в правой руке. Случайная стрела нанесла мне рану глубиной в два пальца. Я завязал руку носовым платком и отошел подальше.
Сержант Вага и трое полицейских, ринувшись в гущу сражения, выстрелили несколько раз в воздух.
Звуки выстрелов совершенно ошеломили туземцев. Они тут же обратились в бегство, но полицейские успели схватить несколько человек.
Не прошло и минуты, как поле боя опустело. Кругом валялись копья и стрелы. Стонал раненый. В боку у него зияли две раны от копья. Мы забрали его в наш лагерь вместе с пленными.
— А иногда весь их воинственный пыл проходит, пока они стоят и грозят друг другу, — сказал Дэннис. — Это у них своего рода спорт. Обычно они прекращают битву, как только падают первые раненые.
Оказалось, что воин, которого мы подобрали, ранен так серьезно, что его нужно было как можно скорее показать врачу-европейцу на патрульной базе. Мы забинтовали его, положили на носилки и отправили в Лайагаму с четырьмя носильщиками и одним полицейским.
Моя рана оказалась несерьезной, но все-таки окончательно она зажила только через месяц.
Община, рядом с которой был расположен наш лагерь, называлась Ибанс, а соседняя с ней — Эйаер. После многочисленных допросов мы выяснили, что туземцы из общины Эйаер действительно украли нескольких свиней, принадлежавших общине Ибанс.
Свиней вернули их владельцам, и воры, трое молодых людей, явились с повинной, правда, когда мы пригрозили послать за ними полицейского. Их приговорили к трем месяцам заключения, и они тут же изъявили согласие отправиться в тюрьму в Лайагаме.
Я подозреваю, что эти туземцы отнеслись ко всему как к небольшому развлечению. Хотя на патрульной базе арестованных и заставляют выполнять различные работы, чаще всего по расчистке аэродрома, но в остальном они пользуются полной свободой и обеспечены хорошим трехразовым питанием. У туземцев не считается позорным попасть в тюрьму к белым.
Тюрьма — они называют ее калабус — представляет собой несколько бамбуковых хижин. Убежать из нее туземцам ничего не стоит, но они это делают крайне редко. Они знают, что их все равно найдут и приведут обратно.
Я видел однажды, как полицейский вел сбежавшего туземца обратно в тюрьму. Тот покорно шел за ним и нес его ружье.
Дэннис рассказывал мне, что иногда преступники сами приходят с повинной и просят, чтобы их посадили в тюрьму. Таким образом они могут избежать мести. Часто властям удается предотвратить месть, заставив виновных заплатить родственникам пострадавшего выкуп. В таких случаях обе стороны бывают довольны, и дело забывается.
Точно так же улаживаются и семейные распри. Если муж уличил жену в измене, ее приговаривают к трем месяцам тюрьмы, а соблазнителя заставляют отдать обманутому мужу одного или двух поросят. Тогда он получает прощение, и соперники снова становятся добрыми друзьями.
В подобных случаях чувства мужа не страдают, ущемляется лишь его право собственности. Ведь он честно заплатил выкуп за своих жен.
Через несколько дней страсти, бушевавшие в долине Мисио, утихли. Большая часть туземцев добровольно явилась на перепись. Один старик, пользовавшийся всеобщим уважением, был назначен лулуайем. Ему было строго наказано сейчас же посылать за патрулем в Лайагаму, если снова начнутся распри.
В этой долине мы пережили не только трагические, но и веселые минуты. Как-то, когда я снимал играющих детей, один малыш вдруг с криком побежал прочь. Оказалось, что он испугался, увидев свое отражение в зеркальных стеклах моих солнцезащитных очков.
Однажды к нам пришла женщина со своим только что умершим грудным ребенком. Свято веря в способность белых творить чудеса, она попросила нас оживить его. Мы стали выяснять причину смерти ребенка. Оказалось, что муж запретил жене кормить дитя грудью, потому что ему приснилось, будто ребенок вырастет и превратится в рогатое чудовище. Очевидно, на этого туземца слишком сильное впечатление произвели рассказы о коровах, которые паслись на плантациях в долине Ваги, лежащей восточнее Мисио.
Так ребенок стал косвенной жертвой встречи туземцев с миром белых.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Река исчезает в горе.
Фотовспышка спасает нас от гибели
Как-то через несколько дней после возвращения из долины Мисио в Лайагаму мы стояли с Дэннисом на деревянном мосту, перекинутом через реку Лагайп.
— А тебе известно, что Лагайп километрах в десяти отсюда исчезает в горе? — спросил он. — Это исключительное явление природы. Обычно реки огибают горы!
Я уже слышал об этом, но не знал, что место ее исчезновения так близко отсюда. Дэннис сам никогда не бывал там, он слышал о нем от Джима Кокрэма, тридцатипятилетнего проповедника, приехавшего сюда из Новой Зеландии.
Мне очень хотелось сфотографировать редкое явление природы, и на другой день я вместе с двумя носильщиками отправился в Кепилан. Кепилан расположен восточнее Лайагамы, в горах, на высоте 8000 футов[17]. Джим Кокрэм рассказал мне, что он только издали видел, как река уходит в гору, но выразил готовность отправиться со мной в это место. Оно находится среди обрывистых известняковых гор, изрезанных глубокими ущельями, и почти недоступно. Там никто не живет.
Мы отправились в путь рано утром. Нас сопровождали переводчик Тсгара, местный лулуай. Несколько старших учеников из миссионерской школы тоже пошли вместе с нами. Чтобы попасть в ущелье, разрезавшее крутые известняковые скалы, нам сперва предстояло подняться на высоту в тысячу футов. Тропы не было, мы прорубали ее в зарослях лиан, папоротника и густого кустарника. Чем выше мы поднимались, тем чаще и чаще попадались нам острые, заросшие мхом камни, по которым идти было очень трудно.
После нескольких часов мучительного подъема мы оказались на вершине, где могло уместиться не более трех-четырех человек. Перед нами простиралась глубокая расселина с почти отвесными склонами. Мы видели, как внизу река Лагайп, подойдя к самой горе, внезапно исчезала. Но отверстие, в котором она скрывалась, с нашей скалы рассмотреть было нельзя. Мы не видели и того места, где река вновь появлялась на поверхности.
Я сказал, что фотографировать реку отсюда бесполезно.