Таким образом, командование решило прекратить попытки штурма депо в центре в лоб, а зайти с фланга. Очень рискованный шаг, учитывая то обстоятельство, что прикрытие имитацией наката хохлы могли в любой момент выкупить и усилить бдительность, заметив продвижение себе во фланг. Им не составило бы труда распетушить из всех калибров и железнодорожную насыпь, и нас вместе с ней. Но командир выбрал нас, а значит, пришло время собрать яйца в кулак и совершить ледяной поход километров на десять…
Помимо нас, из «тяжеляка» еще было отделение «Корда». Мы шли ближе к концу колонны, с орудием, БК, ракетами и автоматами. Штурма периодически, не без пинков, конечно, помогали нести «тяжеляк». Так дошли до элеватора, там небольшой перекур минут на 20, посчитались, что все на месте, и двинули дальше. По посадке мы двигались как тени. Ощущения, что мы школьники, залезшие в чужой огород, уже не было. Теперь мы убийцы. Мы то, чем пугают перед сном маленьких Тарасов: «Прийде злий москаль i потягне тебе в пекло». Засыпай Тарасик, не долго тебе осталось. Сейчас злые, измотанные дядьки перекурят и рятуйся хто може.
Когда шли вдоль железки, за насыпью начался бой. Я сначала думал, что в бой вступил наш головняк, но нет. Это начался накат соседнего отряда, под прикрытием которого мы должны были сделать финальный рывок и добраться до промки. Засвистели пули над головой, чутка пригнулся. Помню, когда еще уходил, дед мне сказал «Ты там пригибайся, внучок». Пригибаюсь, деда.
Продолжаем движение, уже видно здание котельной, куда нам надо заскочить, пробежав 100 метров на открытом пространстве. Бежать после многокилометрового пешего марша очень тяжело, но старая добрая «очковая тяга» работает вопреки усталости. Мы забежали в котельную, стоим. Промзона была отбита только наполовину, лишь два с половиной здания из пяти принадлежали нам, дальше сидели хохлы. Утром их должны были добить бойцы 2-го отряда, а мы взять деревню, что напротив промки.
В котельной, хоть она и называется так, уже давно потух последний уголек. От бетонных стен веет лютым холодом. Негде сесть, нечем укрыться, нечем согреться. Я скажу с уверенностью, что так холодно, как в ту ночь в этой котельной, мне не было никогда. Холод накатывает не сразу. Тело, еще разгоряченное после длительного похода, начинает остывать, когда перестаешь двигаться. Через десять минут ты как будто принял ледяной душ – весь мокрый и холодный, пытаешься двигаться, чтобы не окоченеть, но хождение из стороны в сторону не сильно помогает согреться, остается только переминаться с ноги на ногу, чтобы совсем не потерять чувствительность конечностей. Кто-то в углу развел небольшой костер в пустом цинке от патронов, моментально набежала толпа. Я стою, смотрю, как тень от пламени играет на стене, и думаю, что греюсь.
Начали выводить группы по пять человек, проходить промку до здания цеха. Всего нас где-то 50 бойцов. Разница между выходами групп минут десять. Чего так долго идут? Цех вон напротив метрах в двухстах. После выхода второй группы начинаются прилеты вокруг котельной. Блядь, спалили, походу! Осколки бьются по металлическим воротам, по бетону. Становится напряжно. Если прилетит в крышу, нам даже спрятаться не под чем, будем головами своими бетонные куски ловить. Хорошо, хоть я в каске. Обстрел чуть стихает – новая группа выходит.
Я говорю Максу, что сидеть тут уже нельзя, здание сложат либо замерзнем насмерть. Разведчик, что заводил группы, вернулся. Мы уже стоим у выхода. Готовы? Летс гоу. Сначала бежим вдоль стенки котельной, потом карабкаемся под какой-то металлической конструкцией, и вот – метров сто открытого пространства. Надо быстро преодолеть это расстояние, чтобы добраться до здания цеха. Я думал, побежим двойками, но времени нет – бежим толпой друг за другом.
На середине пути завелся хохлячий пулемет, стрелял не прямо по нам, но куда-то в нашу сторону. Значит, надо ускориться, пока он нас не увидел. Добежали, идем вдоль стены под навесом, там вход в цех. Чтобы дойти, надо запрыгнуть на платформу высотой метр с небольшим. С ПТУРом на спине и на фоне общей усталости – это все равно что покорить Эверест. Вдруг знакомый звук. Тот самый, что когда-то под Лисичанском оборвал жизнь Шахты.
– Снайпер! – громко произнес я.
Мы присели. Больше не стреляет, сука. Давайте добегать по одному. Когда снайпер начал работать, нас, не дошедших до входа, было человек пять. Я был самым крайним. Кидаю сначала спальник, потом свой шмурдяк, пацаны орут «Давай, братка, сам беги быстрее». Стараюсь. Дыхание замерло. Кто хоть раз был на прицеле снайпера, знает это чувство. Будто вот-вот по тебе уебут кувалдой, но кто, откуда и куда – ты не знаешь, оттого тело скукоживается, а ноги становятся ватными. Я добежал, слава Богу.
В цеху разведчики, он наш. Завели через рольставни, мы попали на склад готовой продукции: кругом палеты с пачками соли, их не успели погрузить на составы для транспортировки. По всему цеху стоят огромные электроустановки лохматых годов, видимо работающие на одном только честном слове и энтузиазме, тянется прямо с рудника конвейерная лента. Пока шли до места отдыха, один из разведчиков рассказал, что еще утром в подвале цеха прятались хохлы. Все этажи были тщательно зачищены, а про подвал то ли забыли, то ли не доглядели. Их взяли в плен уже днем, после того как доложили командирам, что цех под нашим контролем. Нас проводили, до рассвета было полтора часа – наше время отдыха. Наше вознаграждение за то, что шли всю ночь и чуть не умерли от прилетов, пулемета и снайпера. А еще холод, пробирающий до костей. Подвал, куда нас завели, представлял собой узкое длинное помещение, по левую руку во всю длину тянулась конвейерная лента, давно вставшая колом. В некоторых местах были замерзшие лужи воды. Мы легли спать прямо под нее. В спальнике, если залезть в него с головой, можно «надышать» себе тепло. Я сделал так, лежа прямо на бетонном полу. Так и уснул. Самый крепкий сон в моей жизни.
Утром мы понесем смерть бесноватым. Ждите нас, мы избавим вас от лукавого.
Бойня при Бабкоселе
Утро началось не с кофе, а со случайного пинка по моей ноге. Мимо пробежал штурмовик. Я выползаю из спальника и попутно включаюсь в происходящее вокруг. Группы готовятся к выходу.
До деревни, которую нам надо взять, буквально 200 метров, но на полпути овраг, в нем течет какая-то речка-говнотечка. От завода всего два пешеходных моста и один автомобильный. Пути захода определили только через пешеходные мосты, на автомобильный соваться было рано. Там офисное здание промки напротив еще не до конца зачищено, а с него как раз хорошо просматривается дорога на мост, потому идти там – смерть.
Мы поднялись из подвала и оказались в помещении с высокими окнами, один подоконник метра полтора, сами окна выходят на деревню. Я начинаю всматриваться: там что, дым из печи валит? Действительно валит! Хохлы вообще, что ли, страха не имеют? Кто-то рядом говорит, что печки топят не хохлы, а мирные. Их хохлы, конечно же, с деревни не выпускали, не давали эвакуироваться. Когда я еще был на гражданке и читал новости про Мариуполь, думал, что это такой пропагандистский шаблон. Рассказы про живые щиты из мирняка – способ демонизации врага. В тот день я убедился лично, что все это чистая правда. Они на самом деле демоны, а значит, пора начинать сеанс экзорцизма.
Как и планировалось, хохлы не ждали атаки со стороны завода, потому трое минометчиков, мирно идущие к орудию, которое стояло в огороде, сильно удивились, когда по ним открылся шквальный огонь со стороны завода. Я увидел движение в одном из огородов. Поначалу думал, что это наши уже продвинулись туда. Чтобы развеять сомнения, я толкнул локтем одного из разведчиков, что стояли неподалеку:
– Братан, кто там по огородам шарится? Наши зашли уже?
– Где?!
– Да вон, смотри!
– Блядь, так это хохлы! Вон у них миномет стоит!
И правда, а я и не увидел. После нашего тарантиновского диалога события развивались словно по сценарию «Бешеных псов». Из подвала на крики выбежало человек 15 штурмов. Они моментально заняли огневые точки и начали насыпать по хохлам. Я буквально на секунду затупил, потом вспомнил, что у меня тоже есть автомат и он тоже может наваливать по хохлам.
Вокруг все кипело: кто-то орал «Перезаряжаю!», «Сдохните, суки!». Происходила натурально гангстерская разборка из Чикаго 20-х годов. Хохлы уже лежали. Двоих нашпиговали свинцом, как рождественских уток яблоками, а третий, как мы потом выяснили, умер без внешних признаков ранений. Сердце, видать, остановилось от страха.
Еще двоих увидели с правой стороны деревни. Они, услышав стрелкотню с завода, пытались бросить позиции у одного из пешеходных мостов и уйти вглубь деревни. По ним тоже открыли огонь, командир разбивал окна стволом ПК и тут же шмалял на подавление.
Хохлы даже пытались в ответ стрелять, но какой там. Нас было не остановить. Видимо, это и была та самая ярость благородная. С каждым выпущенным в их сторону патроном я проклинал их, желал смерти им всем. За всех парней, что отдали жизнь в бою, конкретно за тех, кого я знал и с кем общался, за тех, кто умирал в эфире рации под Лисичанском. Вот он, триумф истинно русской ярости. Они бежали, а вслед им летели свинцовые проклятия.
Тут же поступила команда штурмам на выход. Надо было, не теряя момента, заходить и добивать врага, пока инициатива на нашей стороне. Кто-то заметил броневик, едущий по одной из улиц деревни. Мы с Максом вдруг вспомнили, что у нас есть ПТУР. У пускача в соседней комнате стояли наши бойцы. Они залезли на верхний ярус комнаты, выставили орудие на окно и зарядили.
– Пацаны, там БТР по деревне едет, найдите его! – кричу им.
– Блядь, вижу, вон он за дом заехал!
– Ебашь в стену!
Надо было напугать хохлов. Рядом со мной стояли пацаны-кордисты. Они тоже были нацелены на БТР. Выстрел ПТУРа в закрытом помещении моментально взрывной волной выбил почти все окна, ракета влетела прямо в дом, и ближняя к нам стена рухнула. БТР сорвался с места, по нему тут же начал работать «Корд». Было видно, как что-то на нем горит, но летел БТР не останавливаясь. Окончательно добили его на выезде с деревни, прямо у автомобильного моста.