Глухарь был старым зэком, недавно вернувшимся из госпиталя. Под Лисичанском во время штурма ему под броню залетело две пули калибра 7.62 – подарок хохлячьего пулеметчика. Глухарь, будучи раненным, своим ходом вышел на точку эвакуации, попутно заглянув в блиндаж к братишкам и чифирнув с ними. После госпиталя командир его решил поберечь, не кидать опять в штурма и назначил его старшим за обеспечение передка продовольствием.
Он прекрасно подходил на эту должность – настоящий хозяйственник. Глухарь держал у себя во дворе кур, гусей, даже пара индюков была. Иногда резал их и давал мясо на передок. А еще у него была коза, которая во время прилетов от страха прыгала на абрикосовое дерево. Позже выяснилось, что коза беременная и спустя некоторое время она родила козленка. В наших извращенных умах не нашлось ничего лучше, чем связать заботу Глухаря о козе и её беременность, установить, так сказать, причинно-следственную связь. Бедный Глухарь, сколько же он шуток про свое козоебство тогда услышал. Козленок, кстати, был очень милым. Все время скакал по огороду и играл с нами в догонялки.
Сейчас уже я, вспоминая этот эпизод, думаю, что было в этом что-то библейское. Только вместо волхвов были веселые орки с автоматами, обвинявшие бедного хозяина в скотоложестве. У нас в доме к тому моменту тоже праздновалось прибавление – окотилась кошка, которая жила с нами. В общем, природа оживала, наступала весна. Думаю иногда, как там котята наши, а коза как с козленком? Эх, хорошо в деревне жить.
Так мы жили примерно до начала марта, когда поступил приказ сняться с правого фланга, и нам дали новые позиции для наблюдения. Посмотрев на них, мы поняли, что стоять нам снова придется в лесополках, которые располагались в полях, за селом Благодатное. К тому моменту уже были взяты села Красная Гора и соседние, открывалась дорога на Бахмут. Но мы опять должны были стоять в лесополосе. Работы для нас там было много. Поняли мы это еще на этапе выбора позиции, когда поднимались по полю на высоту и по нам начал накладывать танк. Ближайшее укрытие было в траншее, по колено заполненной водой, но жить захочешь и не туда прыгнешь.
– Ну, сука, найду этот танк, внутри фарш сделаю! – возмущался один из бойцов, что пошел с нами.
Дойдя все-таки до высоты, мы начали решать, где кто встанет и какое направление будет крыть. Мы все думали, когда нас на Бахмут заберут уже? Он был виден с нашей новой позиции. Туда постоянно работала арта. Казалось, что там вообще нет живого места. Позже мы в этом убедимся, а пока снова лесополоса.
На поле брани вороны пируют
Мы ходим на позицию через Благодатное, сворачиваем в поле на окраине и двигаемся вверх до горизонта, километра четыре. Днем уже греет солнце, природа оживает от зимней спячки, даже на срезанных артой остовах деревьев виднеются набухающие почки. Все-таки природу человеку никогда и ничем не победить.
В общей сложности идти нам от дома до позиции километров десять. Если мотоцикл заводится, едем на нем, если нет, приходится идти пешком либо голосовать по дороге, чтобы подбросили. Один раз нас даже на тракторе подвозили, прямо в ковш усадили и везли. Забавно, наверное, со стороны выглядело.
На нашем пути была одна переправа, ее возвели инженерные войска. Хохлы, в свойственной им манере, взорвали мост перед Благодатным, пришлось сооружать понтон через небольшую речку. По весне река разлилась и затопила понтон, поэтому его засыпали битыми кирпичами и бетоном.
Однажды вечером мы шли менять своих товарищей как раз в тот момент, когда затопило переправу, но засыпать ее пока не представлялось возможным. На выбор нам было либо переходить реку вброд, по грудь в воде, либо переплыть на надувной лодке, которую кто-то из соседних отрядов привязал к одному берегу. Ситуацию осложнял тот факт, что хохлы очень не хотели в тот вечер, чтобы кто-нибудь переплыл реку, потому наваливали туда артой и «Градами», чередуясь между собой с периодичностью минут пять.
Полчаса мы стояли неподалеку от переправы и просто не могли к ней подойти из-за постоянных обстрелов. Наконец, когда стемнело, активность хохлов поубавилась, и мы с Максом решили, что это наш шанс, и рванули в сторону надувной лодки. Метров десять оставалось добежать, когда лодка начала уплывать от нас на другой берег.
– Мужики! Дайте мы переправимся! – кричу на другой берег.
– Парни, у нас трехсотый тяжелый, помогите, примите на своем берегу, пожалуйста! – отвечали нам оттуда.
– Давайте быстрее только, тут жарко пиздец!
Думаю, как же не вовремя они появились. Совсем не хотелось задерживаться там, но делать нечего. Раненого погрузили, вместе с ним сел еще один боец, мы начали тянуть канат на себя. Тянули что есть сил, потому буквально через 15 секунд лодка уже была на нашей стороне реки. Достав трехсотого, мы залезли туда сами, и парни с другого берега перетащили нас. Быстро пожали руки друг другу, поблагодарили за помощь и двинули подальше от простреливаемого участка.
В Благодатном ни одного целого дома не было. Их все просто разобрали на запчасти двумя танками во время штурма, но жизнь все равно кипела. По немногим уцелевшим подвалам забились бойцы. Где-то был склад боеприпасов, где-то пайки и вода, узел связи.
Дальше приходилось идти по полям. Весенняя распутица уже давала о себе знать. Топать приходилось по грязи, местами по колено. Характерным для этих лесополос был запах. Зимой, когда трупы были подморожены, он не чувствовался. С наступлением первых теплых деньков – еще как. Там лежали наши, хохлы и не только.
Уже давно было ясно, что воевали мы не только против хохлов. Среди убитых солдат противника были американцы, бриты, турки, австралийцы, хорваты, поляки, грузины и много кого еще. Иногда можно было заметить стаю воронов, кружащих над погибшими либо сидящими на трупе и старательно выдирающими куски гнилого мяса. Когда проходишь мимо, они как бы вслед тебе орут «кар», напоминая, что ты можешь быть их следующим ужином. Я всегда в таких моментах про себя говорил: «Не по мою душу». Суеверный стал.
Мы придумывали свои условные обозначения для облегчения коммуникаций внутри отряда. Принцип простой: берется точка на карте с привязкой к примечательному объекту местности и используется в переговорах. Выглядел наш диалог примерно так:
– Ротация скоро подойдет?
– Двигаемся, триста малых до «открытки», мимо «полхохла» проходим.
«Открытка» – открытый участок местности между посадками, а «полхохла» – это нижняя часть тела убитого хохла, лежащая в воронке от снаряда. Где была верхняя часть, мы не знали, потому точка на карте так и называлась – «полхохла».
Наших двухсотых вытаскивала группа эвакуации, а остальных – специальная команда труповозов, состоящая из косячников разной степени тяжести. Я еще думал тогда, зачем их куда-то вытаскивать, нормально же лежат, прямо как Пушкин писал: «Есть место им в полях России…», да и птички кушают. Но их усердно вывозили.
Потом я узнал, что двухсотых противников складировали на заводе, в рядок. Зачем, не знаю. Но искренне надеюсь, что после сбора их мелко шинковали на фарш и забивали ими какой-нибудь артиллерийский снаряд, который потом выстреливали в сторону Польши, где они все кучкуются перед заходом на Украину. Очень по-русски, как мне кажется.
Добираемся до позиции, открывается прекрасный пейзаж на бескрайние донбасские поля. Раньше я не упоминал о красоте донбасских степей, но теперь, когда природа начала оживать, солнце светит ярче, и можно вовсю насладиться просторами полей и артериями в виде лесополос, где вовсю кипит жизнь и где нередко случается смерть. Особенно красиво это место в моменты заката, когда солнце прячется в деревьях на горизонте, озаряя все вокруг ярким красным светом. Восхитительный русский простор.
Иногда утром стоит густой туман. Пока он не рассеется, по фронту царит умиротворяющая тишина. Целей не видно, работать некуда, видимость метров 150. Ротация обычно происходила утром. Два дня мы жили в блиндаже на позиции, два дня в нашем уютном домике в деревне, где было тепло, сухо и котята. Начали уходить первые дембеля – участники проекта «К».
Отвоевавшие полгода строго, как по часам, уезжали домой. Мы прощались с товарищами, обменивались телефонами, передавали через них послания домой. Чаще начинаю думать о доме, об отпуске. Когда там уже нас дернут на ротацию? Один раз даже в штаб ездили, хотели у отрядного командира поинтересоваться по этому поводу, но его писарь нам четко дал понять, что сейчас не время с этими вопросами подходить:
– До вас тут уже человека три было. Командир всем сказал идти на хуй.
Было понятно, что пробудем мы тут не меньше полугода. Вместо убывших нам привозили пополнение из числа добровольцев с Молькино, которыми когда-то были и мы с Максом. Новеньких старались сразу брать на позиции, обучать работать с ПТУРа. Расположение наше давало нам шикарные виды на посадки с блиндажами хохлов, которым время от времени залетали наши «подарочки».
В расчеты добавили еще больше людей. Теперь на ротации можно было находиться еще дольше. Два дня на позиции и четыре дня в деревне. Но такой длительный отдых давал свои негативные плоды. Отвыкаешь от движухи на передке очень быстро, и потом на позиции каждый выход заставляет внутренности сжиматься, а голову втягиваться в шею. В деревню порой тоже прилетало, но не так часто и в основном по арте и танкам, что стояли метрах в 200–300 от нашего домика. Правда, иногда хохлы косили, и один раз меня чуть не убило, когда я ходил за дровами в соседний двор. Снаряд уебал метрах в пятидесяти от меня, но я успел упасть. В воздухе моментально запахло горелым, меня присыпало землей. Вот и набрал дровишек, чуть сам на щепки не разлетелся.
На передке обстрелы были ежедневными. Нас там не очень любили и всеми силами пытались выбить с позиций. Помню забавный момент, когда новенькому дали выстрелить, и ракета, не долетев до входа в хохлячий блиндаж метров пятьдесят, упала в поле. Мы с Максом смотрели в этот момент в бинокль и четко видели,