В одном Бэт права — это мир и в самом деле дерьмо!
Эшли звонила дважды. Я долго смотрю на ее звонки и, в конце концов, отшвыриваю от себя сотовый, со злостью впечатав его в стену.
Гребанное болото! Сколько не бей лапами, а из него не выбраться!
Глава 14
В понедельник в школе все меняется, и это сразу же все замечают, когда мы сталкиваемся с Уилсон в коридоре нос к носу и, спустя секунду, расходимся. Я не хочу быть похожим на Рентона и не могу просто сделать вид, что она перестала для меня существовать. Поэтому, увидев Эшли, замедляю шаг, чтобы сказать ей «Привет», но заставляю себя уйти.
Видит бог, я бы согласился выглядеть сволочью в глазах окружающих нас старшеклассников, лишь бы их внимание к Эшли оказалось не таким болезненным. Но я не оглох, и не ослеп, я вижу, что она расстроена, однако на слова ее отца мне нечего возразить. Не в офицере Уилсоне дело, а во мне, и этого не изменить. Я не хочу, чтобы однажды она оказалась на месте Бетти и возненавидела меня за то, что я сломал ее жизнь.
Не стоило вообще возвращаться в школу. И не стоило Эшли спасать меня на парковке. Возможно, сейчас для нее все сложилось бы иначе.
Я слышу, как вокруг все шепчутся о том, что я бросил Уилсон. Наигрался, остыл, стало скучно — ведь Палмер не привык к серьезным отношениям. Все, что интересует парней — это узнать: переспал ли я с рыжей девчонкой-фотографом после Рентона и сколько раз. Ведь зачем-то же я морочил ей голову. Даже у Рони Солгато так и зудит на языке этот вопрос. Он все время путается под ногами и оборачивается вслед Эшли, но спрашивать у меня не рискует. И правильно делает — я сейчас слишком зол и раздражен, чтобы при случае не дать ему в морду.
Идиоты! Я бы хотел заткнуть всем рты и убедить просто не замечать нас, но это невозможно. И, наверняка, Эшли тоже это слышит. Она ни от кого не прячется, и не отвечает на смешки, все так же гордо входит в кабинет и занимает место за своей партой, но выглядит бледнее обычного и словно ушедшей в себя. Ей не все равно, мне тоже, и нам двоим не обойтись без того, чтобы поставить окончательную точку.
Я вовсе не удивляюсь тому, что после занятий на школьную парковку мы приходим вместе. Вокруг на своих автомобилях разъезжаются одноклассники, кто-то остается ждать школьный автобус, а мы, заметив друг друга, сходимся в одной точке и молчим.
Эшли отзывается первой. Тихо спрашивает, глядя на мое плечо.
— Почему, Мэтью?
Ее простой вопрос может содержать любой подтекс. Почему я два дня не отвечал на ее звонки, ведь наверняка видел, что она звонила. Почему не подошел в школе. Почему ничего не захотел объяснить?
Но ее интересует совсем не это.
— Почему ты так легко сдался?
Черт. Черт!
Это не так, и совсем не легко. И стоя напротив Уилсон, я чувствую, как в моей груди все сжимается от ее упрека. Я солгал Рентону, когда сказал, что буду с ней до тех пор, пока она захочет. Солгал, и от ощущения, что причиняю ей боль, мне хочется что-то с собой сделать.
— Потому что твой отец прав, Эшли. Вспомни Утес, а я на нем вырос. Я тот чертов набор генов, который следует держать подальше от хороших девчонок, и твой отец это знает. Тебе нужен другой парень.
— Какой еще другой, Мэтью?
— Например тот, кто с легкостью поедет с тобой в Аризону, поступит в один университет, и которого твоя семья не будет бояться приглашать в гости, опасаясь, что он стянет с тебя не только трусики, но и из сейфа их фамильное серебро.
Я кусаю губы. Мы встречаемся с Эшли взглядами и ее чистые серые глаза снова напоминают мне небо после дождя.
— Господи… Я не верю, Мэтью, — выдыхает она. — Ты не можешь так думать. Почему ты решил, что я кому-то разрешу решать за меня? Это же глупо!
— Глупо? — я качаю подбородком. — Мне так не кажется. Глупо было дать тебе надежду, что я другой, а теперь не знать, как защитить от сплетен. Прости, Эш! Я никогда не хотел тебя обидеть.
Я жду, что она расплачется и, возможно, вспылит так же, как Бетти. Женщины не терпят разочарований и не прощают обид. Но, наверное, я плохо знаю Эшли Уилсон.
Ее глаза блестят, но она не плачет и ни о чем меня не просит. Вместо этого просто упрямо качает головой, отрицая мои слова.
— Ты ничем меня не обидел, Мэтью Палмер. Ни разу! Я просто хочу разобраться «почему».
— Видимо, я сошел с ума, но то, что сказал о моей семье твой отец — правда. Тебе не стоит мне доверять. Со мной ты не сможешь быть уверена, что все будет хорошо. Я не верю, что ты забыла парковку и то, как мы познакомились. Там я был собой, и в участке с твоим отцом — тоже. Это и есть мой ответ на твой вопрос.
— Но со мной ты тоже был собой, Мэтью! Раньше бы я с отцом согласилась, а теперь думаю о тебе иначе, слышишь?!
Мы продолжаем смотреть друг на друга, и в глазах Эшли столько решимости меня убедить — нет, не в том, что нам надо быть вместе, а в том, что я другой, — что это выдержать невозможно.
— А я — нет! Прекрати заблуждаться, Эш! — не хочу, но срываюсь. — Я живу в мире, который кого угодно отучит себе лгать! Девушке моего брата скоро рожать и еще недавно она думала, что проживет с Крисом долго и счастливо. А теперь он в тюрьме, а Бетти собралась отдать ребенка чужим людям. Сейчас она ненавидит брата, хотя еще вчера клялась ему, что любит! И знаешь, я зол на нее, мы поругались, но не могу не понимать — она права! Из Кристиана выйдет хреновый папаша! Он не должен был с ней связываться. Я не должен ни с кем связываться! Просто забудь меня, Эшли, иначе будешь ненавидеть! Забудь, я этого хочу!
Я могу наговорить еще много, но последние три слова уже решают все.
— Ты хочешь? — ее голос глохнет, а глаза тускнеют.
Все во мне кричит обратное «Нет, не хочу, твою мать! Я сам не знаю, чего хочу!», но я и так зашел далеко, поэтому выдыхаю почти беззвучно:
— Да.
— Хорошо. Как скажешь, Мэтью Палмер.
Глава 15
Я возвращаюсь из школы около четырех часов дня, оставляю мотоцикл стоять на заднем дворе дома и сразу иду к себе, чтобы переодеться.
Бетти до сих пор у нас, на кухне пахнет сгоревшими тостами и арахисовой пастой, но запаха травки нигде не ощущается, и это уже хорошо. Заглянув в почти пустой холодильник, я делаю себе пару сэндвичей с остатками бекона, запиваю их чашкой горячего кофе, и ухожу в гараж, зная, что в десять часов вечера туда приедут Лео и Натан забрать свой «Бьюик».
Отец сидит в затертом кресле у стены, накрыв лицо кепкой, выронив из пальцев пустую банку из-под пива и спит. Но двигатель в седане уже чист и заменено масло.
Я расталкиваю его, и мы заканчиваем работу к одиннадцати, после чего, распрощавшись с парнями, расходимся. Они уезжают, а я иду к себе, принимаю душ и мгновенно засыпаю, чтобы уже через час проснуться от чужого крика, долетевшего в мою спальню со стороны гаража.
Я привык спать очень чутко, в нашей семье сигналом тревоги может послужить любой необычный звук, поэтому я немедля натягиваю джинсы, надеваю на голое тело куртку и спускаюсь вниз. Взяв в руки монтировку, в глубокой тени пересекаю двор и проскальзываю в гараж через задний вход со стороны двора.
— Закрой дверь, Мэтью! — тут же слышу знакомый голос. — Эта тварь визгливая, как кастрированный боров!.. Заткни пасть, сука! Заткнись, я сказал!
В гараже трое — Лукас, его друг Картер Райт, и Томас Фриман. Именно последний валяется на полу в соплях и крови, и воет в голос, как дешевая шлюха над последним долларом, забыв, что у него имеется кадык.
— Клянусь, Картер, я не виноват! Лукас, пожалуйста, поверьте мне! Рэй взял меня за горло и подставил! Я не хотел вас обманывать! Мэтью… — захлебывается плачем Фриман, увидев меня. — Клянусь, я не знал, что у Уолберга будет нож и он пустит его в дело! Он сказал, что хочет только поговорить!
— Сука, ты тоже в этом участвовал, а я доверял тебе! — орет Лукас, рванувшись вперед, но Райт его опережает.
Как бьет Картер — мне знакомо. Как холодная бездушная сволочь, никому не давая и шанса ему ответить. Вот и сейчас, едва встав на ноги, Фриман снова обрушивается на пол и хватается за сломанный нос. Со стоном катается по полу, боясь издать лишний звук, чтобы не разозлить Райта еще сильнее.
— Слушай меня, Томми, и слушай внимательно, — Картер приседает над ним и, разжав кулак, медленно вытирает руку о плечо бывшего дружка. Говорит ровно своим сухим голосом, от которого у меня в детстве стыла кровь, пока я не стал старше и понял, что он со всеми такой:
— Больше тебе правду никто не скажет. Ты всегда был не особо умен, чтобы на нее заслужить. Связавшись с Уолбергом, ты предал нас и совершил большую ошибку. Но главной твоей ошибкой было вернуться в город и засветить свои яйца у бывшей девчонки Рэя. Томми, неужели ты думал, что мы об этом не узнаем?
— Да он вынюхивал, сука! Сдал Мэтью их копам или нет! А может, мой брат и вовсе подох! Так было, Фриман? Отвечай!
Лукас подскакивает и пинает Фримана, и я сам, мгновенно подобравшись и сжав руки в кулаки, едва не бросаюсь следом, чтобы избить продажную сволочь, но жесткий окрик Райта тормозит нас обоих.
— Заткнись, Лу! Не лезь, Мэт! Я сам!
Кровь из носа Фримана хлещет потоком, просачиваясь сквозь пальцы на бетонный пол, и парень начинает трусливо скулить, приподняв над полом жирную задницу.
Опустив голову, Картер вновь сухо обращается к нему:
— Итак, Томми, зачем ты приехал? И зачем тебе понадобился ствол? Кого ты собирался им подстрелить — меня? Или кого-то из наших общих друзей?
— Клянусь, Картер, я не хотел! Это Рэй меня заставил! Я бы никогда… Я должен был только купить пушку и оставить ее у Джоан. Это все, что я знаю, парни, клянусь!
— Врешь!
Врет! И новый удар Райта, который уже успел вздернуть Фримана на ноги и достать его челюсть, отбрасывает последнего на стену гаража и сразу проясняет парню память.
По-новой завыв, тот все-таки признается:
— Рэй хотел, чтобы я подстрелил Паркера! Он не может простить Стиву, что тот снюхался с тобой и занял его место! А Джоан должна была помочь нам кого-то из вас подставить! Ты бы на нее не повелся, но Лукас трахает все, что движется — это все знают. А младший Палмер совсем сопляк… С Мэтью все могло выйти, как надо, Джоан бы постаралась! После того, как он в последней драке порвал Рэю ух