Иначе Палмеры кого-нибудь убьют и тогда уже не будет стоять вопрос о поручительстве над Мэтью, а все перейдет под гриф «непоправимо».
— Ты должна сама с ней поговорить, Эшли. Как только мы закончим разговор, позвони моей матери. Она любит тебя.
— Кейт…
— Пожалуйста, не заставляй меня брякнуть какую-нибудь гадость из зависти. Я всего лишь констатирую факт. А сейчас мне пора идти. Я должна успеть еще кое-кого увидеть сегодня, иначе не усну.
— Нет, Кейт.
Мы снова несколько секунд молчим, вслушиваясь в тишину соединения, пока Кэтрин вдруг не отзывается:
— Скажи, Эш, когда я рассказала тебе о Дугласе, ты ведь подумала о том же человеке, о ком и я? О Рентоне?
Здесь даже и возразить нечего. Хотя я не знаю, как сводная сестра отреагирует на мое признание:
— Да. Если Харт, и правда, в этом замешан, значит, и Рентон тоже. Прости, Кейт, но я в этом уверена. Дуглас труслив и ничего не делает без одобрения Шона. Так же, как и Эван Коллинз.
— Иногда мне кажется, что Харт тупой, как пробка, — хмыкает Кейт. — Особенно, когда я слушаю его глупые шутки. Если бы ты знала, как они мне надоели. Все надоело…
Она шумно дышит, и резковато спрашивает в динамик:
— Помнишь Утес, Эшли? Когда ты уехала на него одна в поисках Мэри Эн, сестры Закари.
Еще бы. В тот вечер мы впервые поцеловались с Мэтью. Такое не забудешь.
— Помню.
— Я такая же, как мои друзья, но с того вечера не могу на них смотреть. Можешь мне не верить, я не для этого все говорю. Просто боюсь, что завтра уже не скажу. Я не жалею, что так случилось с Шоном. Он не был мне нужен, я просто хотела проверить — так ли он любит тебя, как все остальные? Оказалось, что нет. Наверное, поэтому я и стала с ним встречаться. Но я никогда бы не подумала, что он пойдет на такую подлость… Больше всего Шон любит свой успех, и он далеко не глуп. Он ненавидит Палмера, и, если замешан в деле с наркотиками — никогда в этом не сознается. А вот Дуглас Харт может. Только есть проблема — его вездесущая мамаша. Она сожрет дьявола и пожертвует церкви четверть миллиона, но не даст обвинить сына. Если дать ей время, завтра никто из парней и не вспомнит, о чем ее Дуги болтал в раздевалке, будь уверена. И словам Мэтью не поверят. Нам нужны доказательства — сегодня! Иначе завтра будет поздно.
Что? Я не верю своим ушам, но в голосе дочери Пэйт впервые для меня звучат материнские твердые нотки.
— Ты с ума сошла, Кейт! Нет!
— Уже поздно, Эшли. Ты одна в чужом штате, позвони маме, я ее предупрежу. И еще…
— Что «еще»?
— Пока не наступило завтра, и я не приняла таблетки для потери памяти, попробую сказать… Ты справедливо победила меня тогда на летней ярмарке. Я очень старалась быть лучше, но откуда мне было знать, что улыбка должна быть искренней. У всех Хардингов с этим проблема.
Глава 42
Да, у всех. И у моей матери тоже. Думаю, она поняла это, когда встретила Брайана. А отец… Вряд ли Говард Хардинг вообще способен хоть что-то переосмыслить в своей успешной и лицемерной жизни.
«Победитель получает все!» — так гласит его неизменный девиз. И не важно каким путем досталась победа. Ты либо первый и седлаешь гребень успеха, чего бы это тебе ни стоило, — либо жалкий неудачник, не достойный и капли сожаления.
Я слышала эту поговорку с детства едва ли не каждый день. В словах отца, когда он повторял ее, было столько уверенности в собственной правоте и презрения к тем, кто проиграл или менее успешен, что я боялась оставить себе даже тень сомнения, что он не прав. Что все не так, и счастье — это не взять приз на прямой, переломав ноги соперникам, это что-то совсем другое.
Совершенно.
Что-то тонкое и близкое, что ощущается, как согревающий солнечный луч на коже, в котором хочется нежится, а не сгореть. Не громкое и не ослепляюще-яркое, как лозунг: «Победитель получает все!» Ведь в конечном счете все это — фальшивка.
Я старалась следовать этому девизу, и что получила? Почему мне не сказали, что успех и популярность не сделают меня счастливой. Что дружба «по статусу» — скучна и лжива, а преданное доверие умирает быстрее, чем тает снег на Коралловом холме, оставляя вместо себя голую проталину. Пустое место из камней, которое болит.
Однажды я рассказала об этом отцу, а он рассердился и потребовал, чтобы я забыла об этой сентиментальной чуши, недостойной его фамилии. Что если это Пэйт вбила подобную ерунду в мою голову, то он сделает все, чтобы она пожалела об этом. Его единственную наследницу не должны волновать мнение неудачников. Это все остальные должны из кожи лезть, чтобы угодить мне. Потому что я — желанный приз и билет в мир избранных, в который мечтают попасть все, а попадают лишь единицы.
Такие, как Кэтрин Хардинг. Девочка, родившаяся с золотой ложкой во рту.
И я замолчала.
Я устала от соперничества и войны между родителями, от страха лишиться одного из них. Она продолжалась сколько себя помню, и только когда в жизни матери появился Брайан Уилсон — обычный полицейский, Патриция сдала назад.
Тогда я скорее почувствовала, чем поняла: с девизом отца что-то не так. Что не все человеку дается по происхождению из одной только глупой, упертой уверенности, что он лучше и достойнее других. Но прежде с пьедестала собственной значимости меня легко столкнула нахальная девчонка в простых джинсовых шортах и рубашке, с содранными коленками и индейским венцом из перьев в длинных рыжих волосах…
Я была прекрасна в тот день на летней ярмарке, и все это видели. Самое дорогое платье, прическа у стилиста, детский макияж с блестками и папина вездесущая спонсорская рука. Я репетировала улыбку возле зеркала две недели (чтобы не собирались морщинки у глаз и по-королевски приподнимались брови), и считала себя самой желанной девочкой Сэндфилд-Рока. Которая непременно победит в конкурсе «Солнечной улыбки», ведь именно она — единственная дочь того самого богача Говарда Хардинга. Политика, чье имя не сходит со страниц газет.
Я была уверена в своей победе… до того самого момента, как увидела ее — рыжеволосую выскочку, появившуюся из толпы обычных зевак.
«Ну же, смелее! Нам не хватает одной юной участницы! Кто еще готов завоевать сердца жителей нашего славного города? Отзовитесь!»
Она со смехом взбежала на возвышение и встала рядом, даже не заметив моего негодования от ее появления. Улыбалась и смеялась так солнечно и запросто, привлекая к себе внимание, размахивая руками и подпрыгивая от переполнявших ее чувств, что у меня от зависти и паники свело скулы… Я стояла, улыбалась толпе, а сама пыталась не разреветься, потому что внезапно меня ошеломила догадка…
Мне не выиграть. Зря, все зря… Это невероятно, но всем нравится не голубоглазая девочка-принцесса со светлыми локонами, а она. Какая-то рыжая замарашка.
«Итак, в конкурсе на звание самой солнечной улыбки Сэндфилд-Рока победила Эшли Уилсон! Поприветствуем же нашу мисс Улыбку, друзья!»
Я ненавидела ее — эту нахальную девчонку, вдруг вздумавшую присесть в шутливом реверансе и счастливо рассмеяться. Ненавидела всем разочарованным и обманутым сердцем… И понимала, что она и мне нравится. Что я тоже хотела бы вот так же. Запросто. Не оглядываясь ни на кого взбежать на парапет и рассмеяться, не задумываясь, как при этом буду выглядеть. Потому что легко на душе. Потому что меня любят просто за то, что я существую, а не за то, чья именно я дочь.
И потому что мне наплевать, из какой семьи мальчик, мысли о котором не дают спать, и все равно, какая кровь течет в его венах. Разве это важно, если чувство к нему и делает меня по-настоящему счастливой…
Правильно сказала Эш тогда за столом — через двадцать лет мне только и останется, что открыть клуб собачьего фитнеса и постить в Инстаграм фото своей идеальной и ненавистной жизни. Потому что я действительно заслуживаю таких придурков, как Рентон.
Я убираю сотовый в сторону — отбрасываю его с колен на кровать, встаю и подхожу к зеркалу.
Звонок к Эшли был единственным за последние дни, который я сделала по собственному желанию. И взгляд на себя настоящую — тоже впервые осознанный за очень долгое время. Сейчас из зеркала на меня смотрит та Кэтрин Хардинг, которую никто не видел, и которую я сама едва не потеряла. В последние дни я держусь за нее, как за соломинку, чтобы понять, куда же двигаться дальше и чего я для себя хочу.
Такой ли жизни, которую ведут все Хардинги?..
Однако сегодня я точно знаю, что должна сделать. Прежде всего снова стать той стервой, которую все привыкли во мне видеть.
Я надеваю линзы, распускаю волосы, тщательно укладываю их утюжком, а затем крашу глаза и губы.
О, я умею это делать идеально, и сегодня стараюсь особенно преуспеть.
Облачаюсь в короткое платье с открытым плечом, тонкие колготки, высокие ботинки из черной лаковой кожи на шнуровке и белый меховой полушубок. Надеваю красную шапку — такую же яркую, как мои губы. И заканчиваю наряд кричащими духами от модного бренда. Безумно дорогими и приторно-душными — подарком любимого отца.
Не удивлюсь, если их от всей души выбрала для меня его «фитнесс-малышка».
Отчима дома нет — он в тюрьме у Мэтью Палмера. Мама стоит в гостиной и говорит… нет, не с Эшли, а уже со своим помощником Лари Форсайтом — сухим, деловым тоном. Резковатым и нетерпеливым, означающим, что Железная Пэйт отдает команду верному псу.
Она не замечает меня, и я прохожу мимо и захожу в гараж. Сажусь в свою красную «БМВ», включаю двигатель и уезжаю из дому. Спустившись вниз по улице Трех кленов, направляю свой автомобиль к кафе-бару «Семь шмелей» на Аддисон крик.
Сейчас во время зимы пляжная зона с летними кафе закрыта, и мои друзья часто проводят время в кафе-баре или в клубе «Лихорадка». На часах уже вечер, так что я очень надеюсь застать Дугласа Харта в Шмеле. И лучше бы без Рентона. Но даже если не повезет — я Шону ничего не должна.