Вот тут-то и образовался затор.
Федя-Федя был цепкий и тут, как кошка, по сгрудившимся бревнам добрался до середины реки и стал багром вытаскивать их на стрежь. Вдруг старая ольха не выдержала, затор дрогнул и всей массой пошел вниз. Федя-Федя бросился к берегу по бревнам, лежавшим на плаву. Каждая секунда теперь была дорога. Между бревнами и берегом образовалось разводье. Недолго думая, Федя-Федя бросился в ледяную воду и начал нырять.
— Хватайся! — крикнул я, подтягивая к Феде багром бревна. Он ухватился за одно из них.
Бревно ускользало из рук, крутилось, как живое. Федя-Федя чудом удержался за него и вылез на берег. Раздевшись, он натянул на себя мой полушубок. А я уже разводил костер. Вскоре мы сушили Федину одежду. Я, как говорят, одним глазом смотрел за костром, другим охранял речку, ведь здесь было самое опасное место. Федя-Федя, конечно, продрог. «Не заболел бы», — с тревогой думал я.
Вечером Игнатьич натер Федины ноги каким-то лекарством, дал выпить порошок, укрыл несколькими одеялами.
Назавтра Федя-Федя встал как всегда веселый, здоровый.
Ночью я долго думал о своем товарище. «Молодец наш Федя, не растерялся! Я бы, наверно, так и ушел на дно, как та береза». И я почувствовал какое-то особое уважение к нему.
Домой мы вернулись рано утром Первого мая. Безлюдные еще улицы города были по-праздничному прибраны, на домах горели красные флаги, из репродукторов уже неслись веселые песни.
В колонну нас с Федей-Федей поставили вместе с комсомольцами. Здесь были лучшие запевалы. Хоть мы и не мастера петь, но, где надо, и мы подтянем. Федя-Федя где-то достал красные банты: себе приколол на грудь и мне тоже.
А около нас по техникумовскому двору ходил наш военрук, шли последние приготовления к демонстрации.
— С ноги не сбиваться! И песню, песню! Помните, песня — крылья военного подразделения.
— Есть, товарищ военрук! — выкрикнул черноволосый Ванчо. — Погибнем, а не уроним честь техникума!
А в конце колонны девушки уже затянули свою песню. У них тоже есть запевалы. Ванчо прислушался и, по-дирижерски взмахнув руками, словно поднял песню над всей колонной, и она, вдруг вспорхнув, полетела за Сухону-реку.
Павел МаракулинСТИХИ
СТАНЦИЯ
Карандаши
Серебряных берез —
И снег,
Слепящий так,
Что даже больно
Разглядывать
Раскинувшийся вольно
Изгиб реки,
Долину и откос.
В ушанке
Со звездою жестяной
Наверх, к домам,
По голубому шлаку,
Как верную
Усталую собаку,
Парнишка санки
Тянет стороной.
А на горе
Пугающе бежит
Груженная сосной
Двойная тяга,
От бешеного
Сдвоенного шага
Пружинят рельсы
И земля дрожит.
Вот здесь
Родная станция моя,
Где издавна
Гнездятся лесорубы,
Где поезда поют
В лихие трубы,
А в шапке со звездою —
Это я.
ПОРТРЕТ ПЛОТОГОНА
Он смел и скор,
Он жадно любит дело,
Криклив и волен,
Но зато расчетлив.
А вместе с тем
На диво работящ.
Известная причуда
Плотогона —
При помощи
Сопливой ребятни
Собрать в поселке
Всех бродячих кошек
И разом всю ораву накормить…
Он горло рвет
На плотбище туманном,
Буксирный зычно
Окликая катер,
Пока на рубцеватом
Барабане
Скрипит об кору
Высветленный трос.
На мясо драгоценное белужье
Сосновая похожа
Древесина,
Особенно по срезам
И затесам
Слоисто-красных
Годовых колец.
В гуденьи струй,
В моторной перебранке,
В сырой траве,
В заиндевелых сучьях —
Знобящее
Предчувствие рассвета
И беспредельность
Жизни на земле!
ПОД ДОЖДЕМ
На рельсах закат золотится,
За лесом стучат поезда.
Как сбитая выстрелом птица,
Отвесно упала звезда.
Отлетно запели дубравы,
Волна поднялась на ребро.
На вечно зеленые травы
Цветное ложится перо.
Ветла, огороды, осока,
Обрывистый наш косогор…
Привет, хулиганка-сорока,
Привет, хулиган-мухомор!
Обидно, что я — не художник,
Что я срисовать не могу
Вот этот бушующий дождик
На этом лесном берегу.
Такое во всем откровенье,
Такое качанье стволов,
Что каждое даже мгновенье
Равняется тысяче слов…
Я выживу снова и встану,
Едва лишь увижу во сне
Долину местечка Медяны
В колючем еловом огне.
Где рядом с полями, под небом,
Береза бела и резка,
Как рядом с нарезанным хлебом —
Парного стакан молока.
ДЫМКОВЧАНЕ
Л. Дьяконову
По праздникам лук луговой
Запекают они в пироги,
На скользких обрывах
Копают червонную глину
И любят, вернее, любили
Толчком остроги
Нащупать у щуки в осоке
Тигриную спину.
Дюралевых лодок летит
Восклицательный рев,
По-рыбьи блестят над водой
Тополиные плети,
И тянется к травам
Пятнистое стадо коров,
И пильщики режут
Сплавные дрова на рассвете.
Потомки умельцев
Наследственного ремесла,
Безвестные гении
Вятской лукавой частушки,
Они смастерили
На плоской лопате весла
Из глины речной
Знаменитую в мире игрушку!
Огонь этой выдумки
Через года не потух:
В малиновых барышень
Кто не захочет влюбиться,
Когда запоет
Невозможно веселый петух
И сказочный конь
Переступит алмазным копытцем!
ИЗОБРАЖЕНИЕ ПРИРОДЫ
Весна и осень так похожи:
Не потому ли мы их ждем,
Что вдруг становимся моложе
Под ослепительным дождем.
За соловьиными лесами,
Где камыши качает плес,
Утята щучьими носами
Клюют медлительных стрекоз.
Когда в лотке у водослива
Дрожит и ахает гроза,
Мы замечаем, что у ивы
Продолговатые глаза.
Мы замечаем, замечаем —
Воде и солнцу кто не рад?
А сами вновь души не чаем,
Когда нагрянет листопад.
Пожар в долине междуречий
Так восхитительно велик,
Что с губ срываются не речи,
А только шепот или крик.
Весна и осень так похожи:
Не потому ли мы их ждем,
Что вдруг становимся моложе
Под ослепительным дождем.
ПЕРВЫЙ ЛЕД
Под перепонкой
Утреннего льда
Соломинки легли
Углом крылатым,
Как две стрелы
На круглом циферблате:
Часами стал на глине
След коня.
Я разглядел
На циферблате время —
И утренний мороз
Прошел по коже:
Соломинки
Показывали то же,
Что и часы
На кисти у меня!
ТОСКА ПО РАССВЕТНОМУ РЖАНЬЮ
Б. Дедюхину
По окрасу мне нравится
Линия кровных коней,
Сохранившаяся еще
От крестовых походов:
Ярко-огненной масти,
С проточиной снежной во лбу,
И как будто бы все скакуны
По колено стояли в сметане.
У породистой лошади
Грива и хвост не густы,
А скорее тонки,
Но зато полыхают на солнце,
Точно льющийся золотом
Липовый пасечный мед,
И, как флюгер, они безошибочно
Чувствуют ветер.
И последнее, что я скажу
Тем, кто ведал тоску
По рассветному ржанью,
По древнему пенью копыта:
Что-то заячье есть
На ужасном бегу в скакунах,
Что-то есть лебединое
В их изумительных шеях.
СТИХИ НА БЕРЕСТЕ
Когда на туманном болоте
Винтом поднимается дым,
Опять почему-то охота
Немного побыть молодым.
Какая высокая стая,
Какая высокая грусть,
Как будто любовь улетает,
А я без любви остаюсь…
Небесным лихим тяготеньем
Хочу навсегда заболеть,
Чтоб к сердцу вернулось уменье
Терзаться, страдать и жалеть.
ПОДСОЛНУХИ
Когда светило над землей вставало,
Нам солнца одного казалось мало —
И нас, бывало, поле привлекало
К подсолнухам!
Текла, как мед, вода реки Великой,
А над горою — миллионнолико —
Прожектора лучей летели дико
К подсолнухам!
Мы верили языческому богу:
Для счастья надо, в общем-то, немного
Иметь глаза и выйти на дорогу
К подсолнухам!
От немоты и слепоты проснуться
Еще не поздно: надо лишь рвануться
И не руками — сердцем прикоснуться
К подсолнухам!
ЗМЕЯ
Заря в погожую росу —
Всегда туманней и короче.
Я шел к медвежьему овсу
И ждал прихода белой ночи.
Когда сиянье истекло
И зелень мокрая уснула,
Змея, как черное стекло,