По дороге домой дозвонился наконец до жены, сказал, что вечером думаю опять идти сюда…
Вечером мы пришли вместе с нею со стороны Смоленской площади. Вокруг здания воздвигались баррикады. В основном это были металлические решетки оград, строительная арматура – выглядело все это не очень надежно. Со стороны Нового Арбата (тогда еще Калининского проспекта) проезд был перекрыт бетонными плитами, арматурой, кое-где использовались для заграждения грузовики и троллейбусы. Уже были забаррикадированы мост через Москву-реку, ведущий к гостинице «Украина», и лестница к Белому дому со стороны набережной. На съезде с моста в сторону набережной, наискосок от высотного здания СЭВа, стояла заблокированная людьми колонна из 9 танков, за ними БТРы. Танки были в кольце людей, молодежь залезала на них, переговаривалась с танкистами, их спрашивали, будут ли они стрелять в народ. Танкисты были настроены миролюбиво, охотно поддерживали разговор, некоторые признавались, что их специально неправильно информировали в части о положении в Москве, объявляли, что в столице якобы происходят беспорядки. Почти одновременно с нами к танкам подошла группа депутатов Верховного Совета России, чтобы поговорить с экипажами машин. В каждый танк, по согласованию с командиром подразделения, спустился один депутат для беседы с танкистами. В результате было достигнуто соглашение о переходе танков на сторону президента Ельцина. На головной танк поднялись депутаты Юшенков, Челноков и майор Евдокимов, командир колонны, вскоре ставший известным всей стране. Они сообщили о том, что танки переводятся на позиции перед Белым домом для его защиты. Это известие было воспринято с ликованием и сопровождалось дружным «ура!». Однако возникла неожиданная заминка: еще днем танки были окружены заграждениями из металлических балок и арматуры, которые должны были затруднить их передвижение, теперь эти завалы нужно было расчистить. Среди народа нашлись слишком бдительные защитники демократии, усомнившиеся в искренности танкистов. Они стали протестовать против разбора завалов, опасаясь, что танки обманным путем могут прорваться к Белому дому. В конце концов сомневающихся удалось переубедить, и завалы на пути танков были с энтузиазмом разобраны, троллейбус, стоявший на их пути, откатили в сторону вручную…
Затем мы прошли дальше, туда, где остановились бронетранспортеры. Десантники сидели наверху, разговаривали с москвичами. Из толпы выдвинулись двое. Стоящий впереди, высокий и плотный, обратился к солдатам с легким акцентом:
– Вы за наших, за Ельцина?
– Конечно, – раздалось в ответ.
Задавший вопрос обернулся к спутнику и начал возбужденно пересказывать свой разговор с десантниками по-английски…
Между тем перед зданием парламента собралось уже довольно много народу, но для организованной защиты их было явно недостаточно. Люди фланировали группками внутри забаррикадированного пространства, совершая броуновское движение. Некоторые уходили домой, пробираясь через завалы, другие, вновь прибывшие, двигались им навстречу. Часу в одиннадцатом встретили бывшего одноклассника моей жены, а ныне депутата Моссовета, Юлика Нисневича. Минут через сорок прямо на нас со стороны Калининского вышла небольшая группа людей, озабоченно направляющихся к Белому дому.
– Гаврюша, – сказал Юлик.
Действительно, с нами поравнялся сам Гавриил Харитонович Попов собственной персоной. Протянул руку Юлику, потом мне, но тут же был довольно бесцеремонно оттеснен сопровождавшими его лицами. Все они быстро двинулись к зданию парламента.
Вокруг танков, разместившихся уже на новых позициях, толпились люди, танкистов шумно приветствовали. За танками перешли на сторону народа бронетранспортеры, выстроившись между зданиями парламента и СЭВа.
Вот тут мы и оценили в полной мере своевременность указов Ельцина о переходе армии под его командование: они дали законное основание танкистам и десантникам нарушить первоначальный приказ о подавлении народного сопротивления, полученный перед отправкой в Москву. Без ельцинских указов они чувствовали бы себя теперь дезертирами и предателями.
Время перевалило за полночь, народу было не более 10 тысяч, но царило приподнятое настроение. Никаких признаков готовящегося наступления путчистов не ощущалось. Мы решили возвращаться домой.
Пошли по Садовому кольцу. Навстречу еще попадались люди, направляющиеся к Белому дому. В месте выхода на поверхность транспортного тоннеля, проходящего под Новым Арбатом, Садовое во всю ширину было перегорожено двумя рядами троллейбусов. Это, как нам пояснил Юлик, проявил инициативу 2-й троллейбусный парк. Между крайним троллейбусом заграждения и стеной дома с трудом протискивался рафик скорой помощи. С кем-то было плохо…
Мы прошли Смоленскую площадь, вышли на Зубовский бульвар. Здание бывшего АПН было взято в кольцо бронетранспортерами, возле станции метро «Парк культуры» (нелепейшее советское название, сохранившееся до сих пор) под пролетами транспортной эстакады угрюмо стояли танки. Несмотря на поздний час, попадались прохожие. Улицы были освещены, как обычно. В городе было совершенно спокойно.
Странная это была ночь. Тревожная и величественная…
20 августа, вторник
В этот день пришлось уйти с работы даже раньше, чем накануне: в 14 часов на пространстве между Белым домом и парковым массивом (ныне это площадь Свободы) собрался грандиозный митинг в защиту законной власти. Мы пришли вместе с Ирой. Люди стояли очень плотно друг к другу, собравшихся было не меньше ста тысяч, а может быть, и значительно больше. Москва всколыхнулась!
Вскоре после начала митинга подошла мощная колонна демонстрантов с Тверской, от Моссовета, где уже прошел митинг, организованный «Демократической Россией». Демонстранты двигались со стороны Нового Арбата и несли огромный трехцветный российский флаг, длиной в несколько десятков метров. Полотнище это было немедленно укреплено на ограждении балкона, идущего вдоль всего второго этажа, где стояли выступающие. Высоко над площадью реял другой российский флаг, а чуть ниже – флаг Республики Молдова (единственная из республик Союза, открыто не признавшая путчистов); флаги развевались на тросе, прикрепленном к воздушному шару…
Сейчас уже трудно вспомнить всех выступавших. Среди них были Попов, Старовойтова, Якунин, Яковлев, Шеварднадзе, Шаталин, Калугин и др. Большинство выступавших весьма необычно прокомментировали состоявшуюся накануне пресс-конференцию путчистов: самое большое впечатление произвели на всех дрожащие («нечистые», «грязные» и т. п.) руки горбачевского вице-президента Янаева – они у него действительно безобразно дрожали, и это не укрылось от взглядов миллионов телезрителей. Собравшаяся публика одобрительным гулом и смехом реагировала на соответствующие пассажи выступающих. Все ораторы выражали уверенность в недолговечности диктатуры путчистов.
С самого начала ожидалось выступление никому не известного до тех пор генерала Лебедя, который возглавлял подразделение Тульской десантной дивизии, взявшей на себя охрану Белого дома. Генерала не было на балконе среди выступающих, но предполагалось, что он поднимется туда в течение митинга. Однако генерал так и не появился. Дружные требования народа предоставить слово Лебедю так и не были удовлетворены. У нас это вызвало определенные сомнения в приверженности генерала демократии, которые, впрочем, легко устранялись предположением, что генерал, как это часто бывает свойственно военным, не большой охотник ораторствовать. Однако через год, во время военного конфликта в Молдавии, мы с удивлением узнали, что генерал Лебедь с удовольствием позирует перед телевизионными камерами и очень рьяно делает политические заявления, правда, с позиций далеко не демократических. Таким образом, наши сомнения в его приверженности демократическим принципам оказались не напрасными.
Больше других запомнились выступления Кронида Любарского, Елены Боннэр, Бориса Ельцина.
Любарский, известный диссидент 80-х, оказался в эти дни в Москве в качестве участника Конгресса соотечественников, открывшегося в день переворота. Его выступление было не только оптимистическим, но и наступательным: «Это хорошо, – сказал он, – что нарыв прорвался и гной вытек наружу, – теперь начнется процесс очищения и оздоровления общественного механизма».
По мысли Боннэр, заговорщики еще раз продемонстрировали, что считают собственный народ быдлом, с которым можно делать все, что угодно. «Они нас с вами всегда считали быдлом», – скандировала она над притихшей, словно затаившей дыхание площадью.
Ельцин объявил заговорщиков государственными преступниками и поручил генеральному прокурору России принять необходимые меры для их задержания и ареста.
В завершение митинга народу было предложено организовать отряды защитников Белого дома. Списки добровольцев начали составляться тут же, на месте. Каждая сотня записавшихся должна была избрать командира и установить сменное дежурство у здания. Большая часть присутствующих, однако, начала расходиться. Мы тоже, поколебавшись, двинулись домой: скоро предстояло перевозить с дачи Мишу, чтобы 1 сентября вести его в школу, в первый класс. Перспектива обязательных ежедневных дежурств нас не устраивала. Решили, что будем приходить сюда в самые напряженные моменты, когда позовут. Мы и представить себе не могли, что все закончится так быстро, а если бы кто-нибудь нам об этом сказал – не поверили бы!
Однако «позвали» нас довольно скоро: вечером того же дня. А до этого я еще побывал на работе… Небольшая группка сотрудников фонда (в основном работники вспомогательных служб) обсуждала последние события и слухи в конце коридора первого этажа. Проходя мимо, я услышал какое-то неправдоподобное сообщение, пришлось вмешаться и поправить говорившего – ведь я только что вернулся с митинга и имел информацию, как говорится, из первых уст. В этот момент на лестнице появился один из зампредов фонда, бывший инструктор ЦК КПСС. Все настороженно притихли и выдержали некоторую паузу, пока тот проходил.