В день выписки я зашел в кабинет к Комову, чтобы отблагодарить его. Он был приветлив, но серьезен:
– Понимаете, мы на ходу вскочили в последний вагон уходящего поезда, – сказал он мне. – Поражена была большая часть левой груди, и вырезать пришлось чуть ли не 90 процентов ткани.
Еще он объяснил, что теперь Ире нужно постоянно наблюдаться у них. И если, дай Бог, ближайшие два-три года все будет спокойно, можно будет надеяться, что болезнь отступила.
У меня был конверт с долларами и книга, какой-то роман – кажется, Ирин перевод с французского. От подарков он категорически отказался. Тогда, уходя, я положил конверт и книгу на край свободного стола, который стоял ближе к двери. Но Комов заметил это и очень решительно потребовал, чтобы я забрал деньги, а книгу согласился принять. Просил передать привет его однокашнику Леве Нисневичу.
Наблюдала Иру молодая ассистентка Комова Лена Поддубская. С Ирой у них быстро установились приятельские отношения. Облучение и химиотерапию Ира переносила на удивление легко. Буквально через день могла уже ехать на дачу. В электричке – машины у нас тогда не было. На даче она жила все лето вместе с нашим сыном Мишей, у которого были школьные каникулы, я приезжал только на выходные. Время от времени нужно было косить траву, на участке в двадцать соток это работа! Коса была старая, Ира ею очень дорожила и мне косить не разрешала, потому что я косить не умел. У меня коса постоянно втыкалась острым концом в землю.
Помимо лечения Ира штудировала медицинскую литературу. Выбрала для себя диету, которой строго придерживалась. При этом продолжала работать. В середине девяностых она уже постоянно имела предложения от издательств на переводы с французского. Габриэль Колетт, Борис Виан, Франсуаза Саган – вот авторы, которых она тогда переводила.
Кроме того, она была фактическим директором необычной частной школы, школы вскладчину. Сюда попадали дети, которых по тем или иным причинам в обычной школе ожидали неизбежные психологические трудности. Нам, например, отдавать туда Мишу не советовал знакомый врач-невролог, мотивируя это тем, что мальчик без тормозов. Кто-то считал, что в обычной школе малокультурная среда, кто-то из детей имел физические недостатки, кого-то просто привыкли баловать родители. Надо сказать, что обстановка в нашей школе действительно создалась очень благоприятная. Учителя подобрались незаурядные. Математику преподавала выпускница мехмата МГУ, кандидат математических наук, попадья Лидия Васильевна – у ее мужа, тоже выпускника мехмата, был приход в Подмосковье. Историком был известный ныне писатель Леонид Юзефович, его жена Наташа вела уроки английского. Ира, помимо исполнения функций директора, со временем стала преподавать французский язык. Дети нескольких учителей, как и наш сын, ходили в эту же школу, что в какой-то степени экономило деньги на преподавателей, а главное, создавало домашнюю атмосферу.
Первые обследования после операции, а они проводились каждые полгода, дали хорошие результаты. Появилась надежда на то, что болезнь отступила. Но через полтора года, вернувшись домой после очередного обследования, Ира на мой вопрос: «Ну как?» – с видимым спокойствием ответила: «Неважно». На рентгеновских снимках кости оказались усыпаны черными точками: «Ударило по костям», – пояснила она. Это означало, что надежды на излечение не оправдались, что болезнь не пройдет бесследно. От Комова и Поддубской Иру перевели в отделение химиотерапии.
Сеансы химиотерапии следовали один за другим. Месяц давался на восстановление после каждого сеанса. Ира принимала какие-то американские витамины, в свое время ей рекомендовала их Поддубская, и пила гранатовый сок. Я своевременно закупал и то и другое. Свидетельством восстановления являлся анализ крови. У Иры кровь восстанавливалась на удивление быстро. Да и физическое самочувствие, как и в первой фазе болезни, становилось нормальным буквально за два дня.
Если не считать ежемесячных поездок на Каширку, то можно сказать, что мы во всем сохраняли нормальный образ жизни. По-прежнему посещали наиболее интересные вечера в ЦДЛ, художественные выставки в музеях и т. п. Так, в начале сентября 1998 года всей семьей отправились на концерт классической музыки в Малый зал консерватории. Запомнился этот поход в связи с пропажей зонтов. Был дождь, а гардеробщица отказалась принять зонты на хранение. Пришлось с ними идти в зал. Я повесил все три зонта на подлокотник своего кресла. В антракте мы встретили старую знакомую по Малеевке, Иру Карякину, оказалось, она сидит на ряд сзади нас. Зонты при этом оставались на подлокотнике кресла. А после окончания концерта мы вновь устремились к Карякиной, и я на минуту забыл про зонты. Но, выходя из зала, вдруг вспомнили про них. Я послал за ними Мишу, а мы, взрослые, начали спускаться по лестнице в толпе меломанов. При этом Ира Карякина философствовала: «Какой все-таки у нас замечательный народ! Вы посмотрите – страна в дефолте, материальное благополучие под угрозой, а люди идут слушать музыку, классическую музыку!» В этот момент возвратился Миша с растерянным выражением лица и сообщил, чуть понизив голос: «Папа, зонтики украли».
В том же 1998-м Миша перешел из Ириной частной школы в государственную, в специальный класс с гуманитарным уклоном. Это известная в Москве 57-я школа. Чтобы поступить туда (набор осуществлялся в 9-й класс), нужно было год готовиться к вступительным экзаменам по русскому и по литературе. Мишиной подготовкой занималась одна из преподавательниц школы. Все это организовывала и контролировала Ира. Свою школу, несмотря на мои настоятельные советы, она не бросила и продолжала там работать почти до самого ее закрытия…
Что же касается лечения, то через какое-то время (еще года через полтора) количество черных точек на рентгеновских снимках стабилизировалось и даже пошло на убыль. Болезнь, как Дамоклов меч, продолжала нависать над нами, но непосредственной угрозы в данный момент как будто бы не было.
У нас появился новый член семьи – бернский зенненхунд Тиль с глазами разного цвета: карим и голубым. Миша гулял с ним утром, перед уходом в школу; Ира – днем, на Чистопрудном бульваре; я – вечером, после работы. Появление Тиля внесло оживление в нашу жизнь. Кот Маврик, который жил у нас с 1991 года, отнесся к появлению нового квартиранта настороженно. В первый момент у него даже полезла шерсть от волнения. Он стал дочиста съедать свою пищу во время кормления – чтобы не досталось врагу! А прежде то и дело оставлял корм в миске недоеденным. Кормили мы их одновременно, и кот, завершив трапезу, с интересом принюхивался к пище сотрапезника. А когда пес уходил, вставал на задние лапы и придирчиво осматривал собачью посудину, которая крепилась на специальном кронштейне. Кот быстро понял, что Тиль – существо в высшей степени добропорядочное и безобидное, и стал вести себя с ним бесцеремонно. Мог даже ударить его мягкой лапкой (спасибо, что мягкой!) по носу.
Ира, продолжая работать в подопечной школе, постоянно переводила для журнала «Иностранная литература» и для разных издательств. В конце девяностых перевела замечательный роман-воспоминание Жана Руо «Поля чести» (1990) – первый роман безвестного дотоле парижского продавца газет, сразу же принесший ему признание и Гонкуровскую премию, что случается с новичками крайне редко.
Потом был перевод европейского бестселлера, романа культового французского писателя Мишеля Уэльбека «Платформа». Перевести его предложило издательство «Иностранка». Ира некоторое время колебалась, стоит ли за него браться. Даже решила посоветоваться со мной, что делала крайне редко.
А я, наоборот, всегда спешил поделиться с нею каждым новым замыслом и в процессе работы нередко зачитывал ей отдельные фразы, абзацы и даже целые страницы. Самой высшей ее оценкой было сдержанное: «Ну, ничего». Моих опубликованных работ она, как правило, не читала, потому что знала их еще до выхода в свет в моем чтении.
Посоветоваться же со мной Ира решила потому, что во Франции «Платформа», как, впрочем, и другие романы Уэльбека, вызвала скандал. Автора обвиняли в пропаганде секс-туризма, в унижении достоинства женщины и т. п. Роман изобиловал чрезвычайно откровенными сценами. Это и смущало Иру. Но я посоветовал ей руководствоваться только одним критерием: хорошая это литература или плохая? Она тоже так считала. Исходя из этого и взялась за перевод. Выход его у нас тоже стал определенным событием. Телеканал «Культура» не обошел его вниманием. У Иры брали большое интервью, к которому она серьезно готовилась. Но в эфир пошло лишь несколько фраз, касающихся секса в романе. Ира иронизировала над своей наивностью, над той серьезностью, с которой готовилась к интервью.
Вскоре ей позвонила домой незнакомая дама, которая представилась сотрудницей департамента образования Тимирязевского района. Начав разговор вполне пристойно, она перешла потом к прямым оскорблениям и ненормативной лексике. Пафос ее сводился к тому, что Ира своим переводом с французского способствует развращению российских женщин и девушек. Я присутствовал при разговоре и посоветовал Ире узнать у этой блюстительницы нравственности, каким образом ей удалось раздобыть наш домашний телефон, а потом положить трубку. Но Ира со свойственной ей терпимостью какое-то время еще продолжала разговор.
Чуть раньше Иру заинтересовал бельгиец Жан-Филипп Туссен, к тому времени уже мировая знаменитость, автор своеобразных по стилю романов «Ванная комната», «Месье», «Фотоаппарат», переведенных ею на русский язык.
Предваряя одну из публикаций, Ира так характеризовала стиль Туссена: «Литературное творчество, по Туссену, есть, подобно фотографии, заведомо обреченная попытка зафиксировать вечно ускользающее мгновение, остановить бег времени. Его романы состоят из коротких (от полутора страниц до одного слова) фрагментов, разделенных пробелами, или паузами. В этих паузах между стоп-кадрами и течет самое время, которое невозможно поймать, и пульсирует не поддающаяся фиксации жизнь».