Она не расставалась теперь с пекинесообразным песиком, которого они с Василием купили с рук на Арбате в один из приездов в Москву. В профиль щеночек якобы напоминал Пушкина, за что и удостоился столь почетного имени. Василий утверждал, что их Пушкин ведет свою родословную от тибетских терьеров, что эти маленькие собачки несут охрану буддийских монастырей, прогуливаясь по высоким стенам обители, а заметив что-то подозрительное, поднимают отчаянный лай, чем привлекают внимание здоровенных мастифов, несущих охрану монастырских стен внизу, на земле…
С этого времени началось постоянное общение с Аксеновыми: мы часто бывали у них, посещали вечера Аксенова, участвовали в домашних торжествах. Пришедших всегда бывало больше, чем можно было усадить за стол. Поэтому Майя устраивала фуршеты. Среди гостей неизменно присутствовали Белла Ахмадулина, Борис Мессерер, Александр Кабаков, Евгений Попов и его жена Светлана Васильева, Таня Бек, Алексей и Ляля Козловы…
Помню здесь и ненадолго прилетевшего из Америки Майиного внука Ивана, широкоплечего обаятельного великана, увлеченно разговаривавшего с дочерью Беллы Лизой. Оказалось, что это его последнее посещение Москвы. В 1999 году случилась беда, от которой Майе никогда уже не суждено было оправиться: Иван то ли упал с крыши шести этажного дома, в котором жил в Америке, то ли выпал из окна. Свидетелей не нашлось, что с ним произошло, осталось невыясненным.
На следующий год в издательстве «Изограф», где печатались тогда аксеновские романы, вышла книга стихотворений: Иван Трунин, «Буря сознания». Открывалась она аксеновским воспоминанием «Иван» и начиналась следующей фразой:
«Летом 1988 года подобралась неплохая компания на острове Шелтер у побережья штата Нью-Йорк: Нисневичи Лев и Тамара, Эрик Неизвестный, Вася Аксенов, его спаниель Ушик, жена Васи Майя и ее внук, калифорниец Иван Трунин».
Переводы стихов (Иван писал на английском) выполнили студенты Литинститута из семинара Татьяны Бек, сама Таня, Михаил Генделев, Анатолий Найман, четыре стихотворения перевел я. Один мой перевод, о чем я узнал только через восемь лет, очень понравился матери Ивана Алене:
ХОТ-ДОГ
Не смерть страшна сама по себе —
Боюсь ощутить как прервется дыхание
Боюсь осознать интеллекта моего угасание
Боюсь театральности последнего жеста
Боюсь оказаться в руках незнакомых людей
Или испытать равнодушье друзей —
Так тоже бывает
Вообще я не смерти боюсь
А всего что ее окружает.
Пунктуация? Иван принципиально избегал знаков препинания, полагая, видимо, что фразы в стихах отделяются одна от другой интонационно.
По случаю выхода книги осенью в Доме художника на Крымской набережной прошел вечер его памяти. Помню Беллу Ахмадулину с Борисом Мессерером, Андрея Вознесенского с Зоей Богуславской, Михаила Генделева, Васю с Майей. Читали стихи Ивана, вспоминали автора, Алексей Козлов со своими ребятами играл джаз.
Осенью 2001 года вышла новая книга Аксенова «Кесарево свечение», которую он потом неизменно с каким-то внутренним вызовом называл лучшей своей вещью. Я, к сожалению, не мог разделить с ним этой его убежденности, но никогда не говорил ему об этом: не отважился. Презентация проходила в Доме журналиста на Суворовском бульваре. Среди приглашенных запомнился Константин Боровой – фигура, весьма известная тогда и в мире бизнеса, и на политических подмостках. Василий читал отрывки из книги, отвечал на вопросы. Потом на него роем набросились журналисты, а публика отправилась на фуршет в соседнее помещение, где стол был густо уставлен закусками и выпивкой.
На подаренной нам книге автограф Василия без даты:
«Ирочке, Вите, Мише и Тилю от Васи, Майи и Пушкина.
Миша – это наш сын, а Тиль – красавец зенненхунд, к тому же еще разноглазый: один глаз у него, в нарушение генетики, был голубой, что приводило в восторг знакомых.
Примерно в это же время у нас произошел с Аксеновым такой разговор:
– Что вы все Василий Палыч, Василий Палыч, – попенял он нам, – зовите меня по имени и без «вы», пожалуйста.
Я не без труда, но перешел на новое обращение к нему, а Ира так и не смогла. Видимо, ей мешала разница в 19 лет (на 12 лет больше, чем у меня).
Такое же требование огласила и Майя. С ней я легко перешел на «ты» и по имени, а Ира и тут не смогла преодолеть себя, ведь Майя как институтская подруга Гали знала ее с пеленок…
В начале 2003-го Василий предложил нам вести его дела с издательствами – прежде этим занималась Тамара Васильевна, его литературный агент, которая в последнее время стала его чем-то раздражать, что-то у них не сложилось. Ира поначалу отказывалась, считая, что деловые отношения с близкими людьми ни к чему хорошему не приводят, но в конце концов я ее уговорил. Василий объяснял нам, что дел будет немного, что большинство его книг выходит в издательстве «Изограф», что директор издательства С. А. хороший парень. В завершение разговоров передал папку с договорами за предыдущие годы. Все переговоры поначалу вела Ира, потому что днем я был на работе. Переговоры, собственно, на первых порах заключались в том, что «хороший парень» С. А. в течение года не мог отдать небольшую сумму, которую задолжал за предыдущие издания. Когда я возмущенно советовал Ире говорить с ним строже, она возражала, что не может так, потому что С. А., мол, ведет себя очень интеллигентно, каждый раз очень извиняется и обещает отдать долг в ближайший месяц, затем – в следующий месяц, затем – еще раз те же обещания…
Разумеется, мы стали бывать у Аксеновых еще чаще. Ходили пешком: через Казарменный переулок на Покровский бульвар, потом на Яузский бульвар, потом через Яузскую площадь. Однажды, когда уходили домой, Вася вышел с нами. На мосту через Яузу его узнал незнакомый парень-прохожий, остановил нас каким-то приветствием в адрес Василия и попросил автограф. Но книги у него не было, он шел с концерта какой-то певицы. Поэтому он попросил Василия расписаться на программке концерта, где уже имелся автограф певицы. Получив желаемое, стал приглашать нас посидеть где-нибудь и «выпить по маленькой». После его ухода я сказал Василию пушкинское (из письма Наталье Николаевне): «Это слава!»
Первой аксеновской рукописью, которую Василий предложил мне прочесть до сдачи в издательство, была книга «Десятилетие клеветы», в которой он собрал свои выступления на американском отделении радио «Свобода» во время эмиграции. Эти выступления, конечно, расценивались в Советском Союзе как клеветнические. Отсюда и заглавие! Открывалась книга описанием встречи в Вашингтоне с очень известным советским литератором, бывшим близким товарищем, который поименован Игреком. Экстравагантно, как всегда, одетый Игрек, ввалившийся в дом Аксеновых в Джорджтауне около полуночи, устроил хозяину разнос за то, что тот отправился в эмиграцию, бросив друзей, наплевав на судьбу родины и т. п. Как признается Аксенов на этих страницах, он один из всей эмиграции не верил до этого момента в слух о том, что Игрек сотрудничает с ГБ. Такова суть эпизода, на котором я остановил внимание. Я не сразу понял, о ком идет речь. Спросил, Василий удивился моей недогадливости, но отказался назвать имя: «Он поймет!» – ответил он с суровой усмешкой. Правда, через некоторое время сообщил мне, что решил назвать своего персонажа Игреком Игрековичем. «Так будет понятнее», – пояснил он. Я к тому времени уже догадался, кто это, и сказал об этом. Василию не удалось скрыть довольной улыбки, он попытался было что-то возразить для виду, но очень вяло.
В 2003 году мы с Ирой по очереди побывали у Аксеновых в Биаррице, где они обосновались за два года до этого. Ира летом, я – в конце сентября. Вместе уехать из дома мы не могли, потому что кроме сына (к тому времени уже достаточно взрослого и в летнее время, как правило, дома отсутствовавшего) у нас ведь был еще зенненхунд Тиль, ощущавший долгое (в течение дня) отсутствие хозяев как трагедию. Поэтому об отъезде вдвоем не могло быть речи.
Ира вернулась в восторге от Биаррица и с массой фотографий. Она пробыла в Биаррице дней восемь. Уезжала в Париж вместе с Аксеновыми. Встречалась с ними и в Париже. В частности, есть фотография, сделанная ею в одном из парижских ресторанов, на которой за столиком запечатлены четверо: Василий с Майей и Анатолий Гладилин со своей женой Машей.
Через какое-то время в Биарриц отправился я. Несколько дней провел в Париже у Ириных подруг, а потом с вокзала Монпарнас скоростным поездом уехал на юг, к Аксеновым. В поезде, рассекающем сельские просторы Иль-де-Франса, сразу же стало холодно от ледяного ветра, исторгаемого кондиционерами, пришлось достать из чемодана куртку. А через четыре с половиной часа на перроне ослепительно солнечного и знойного Биаррица меня встречал Василий. Мы обнялись, спустились к машине, и он повез меня на виллу Argol Ederra. Это их довольно скромный одноэтажный (но, правда, с подземным гаражом) дом. Здесь все дома называются виллами и имеют замысловатые для приехавшего из России названия, которые красуются на специальных табличках, установленных у входа во владение.
Дом стоял в середине участка, поднимающегося от улицы вверх, к нему вела вымощенная плитками дорожка. Вокруг произрастали декоративные и плодовые деревья, за которыми ухаживал кто-то из местных жителей…
Жара была неожиданна для конца сентября. Вася и Майя вспоминали минувшее лето, когда Майя вынуждена была из-за отсутствия кондиционера скрываться от зноя в подвальном помещении.
Основную часть дома занимала большая комната: холл-гостиная-кухня. Имелись, впрочем, какие-то перегородки (видимо, сохранившиеся от прежней планировки), но не сплошные. Телефон висел на стене, под ним кресло – радиотелефона не было. Рядом с телефоном на стене – написанный карандашом список, по-видимому, наиболее употребляемых московских телефонов (всего 7–8). Мне польстило, что наш с Ирой номер был одним из первых (кажется, на втором месте), рядом с номером Поповых. Еще там были номера Алексея (сына от первого брака), Вознесенского и Богуславской…