Майя тоже любила угостить Тиля вкусненьким. Не удивительно поэтому, что, если случалось проходить мимо аксеновского двора, пес упорно тянул войти в арку и дальше к их подъезду. Приходилось ему объяснять, что Майя с Васей уехали.
В высотке, в том крыле, что выходит на набережную Москвы-реки, располагался шикарный гастроном, в который мы с Ирой и Тилем иногда сопровождали Майю и неразлучного с ней Пушкина. Я придумал почти цирковой номер с собаками, когда послушный и дисциплинированный Тиль, держа в зубах поводок Пушкина, тащил его за собой.
Майя нехотя смеялась.
После гибели внука Вани она всегда находилась в подавленном настроении, совсем перестала ухаживать за собой и, как следствие, появляться с Василием на людях.
Новым сокрушительным ударом стал инсульт у Василия 15 января 2008 года. Я уже остался без Иры, ее не стало в начале осени 2005-го[8].
Через несколько дней из Америки прилетела Алена, дочь Майи, с которой до того я говорил только по телефону. Я сразу почувствовал ее доверие и симпатию, мы быстро подружились. Разговаривали с ней по телефону чуть ли не ежедневно, она советовалась со мной по многим вопросам.
Я несколько раз возил ее по семейным делам. Она, автомобилистка чуть ли не с тридцатилетним стажем вождения, все время возмущалась нашей ездой:
– Нет, – заверяла она, – я в Москве за руль не сяду, вы ездите, как папуасы (в смысле, нецивилизованные люди. – В. Е.), обязательно нужно обогнать, подрезать и т. д.
Это относилось не ко мне лично, а к общей культуре вождения у нас.
При всех достоинствах существовал у Алены один чисто русский недостаток, который она унаследовала генетически от отца, первого мужа Майи, и бабки, матери отца. По вечерам она тихонько накачивалась пивом или водкой. И это, конечно, раздражало Майю. Алена, звоня мне вечером, жаловалась на мать и при этом говорила таким трезвым, уверенным голосом:
– Витюша, ты же видишь, что я не пьяная!
Вначале я верил ей, но потом, послушав Майину версию и замечая иногда бутылку водки в кабинете Василия, где Алена находилась днем и вечером – там стоял компьютер, – понял, что все Аленины уверения – обычное оправдание пьющего человека.
На этой почве в жизни Алены случилось уже несколько попыток суицида.
Так что, прилетев помочь Майе – она действительно взяла на себя готовку, покупку продуктов и ежедневное посещение Василия в больнице, – А лена создала и дополнительные поводы для переживаний.
8 августа 2008-го у Василия наступило вдруг резкое ухудшение, врачи не исключили худшего. Алена, к несчастью, пребывала в этот момент в ссоре с матерью, и Майя уехала с песиком ночевать к своей единокровной младшей сестре Ирине. Сочетание этих обстоятельств привело к трагическому исходу. Алена решила, что Васе конец и ей незачем больше влачить свое безрадостное существование, – она жила его жизнью, была в курсе всех его литературных и сердечных дел, являлась его главным доверенным лицом.
Две упаковки феназепама решили дело.
Для Майи уход Алены стал еще одним страшным ударом, к тому же она осталась одна в квартире. Пришлось нанимать женщину-компаньонку, которая поселилась у нее и взяла на себя все бытовые заботы.
После смерти Алены, имевшей от Василия генеральную доверенность, деньги со счета мог снимать только я. Потому что Василий в свое время оформил на меня доверенность на банковские счета. Я давно уже стал своим человеком в доме, еще задолго до болезни Василия. У меня всегда имелись ключи от их квартиры и от домофона.
После смерти моей Иры Майя постоянно говорила, что я могу приходить в любое время, оставаться ночевать, не стесняясь залезать в холодильник и т. п.
– Ты свой человек, – постоянно слышал я от нее и от Васи.
С уходом Алены на меня легла функция семейного казначея.
Бытовые вопросы, покупка лекарств, посещение Майей врачей взяла на себя младшая сестра Ирина, которую я упоминал раньше.
Майя уже не могла регулярно посещать Василия, но все же ездила и приезжала заплаканная.
Ежедневно бывал у отца сын Василия от первого брака Алексей.
Я приходил примерно раз в десять дней и приносил деньги на жизнь, а раз в месяц еще и зарплату женщине, обслуживавшей Майю. Приходя, рассказывал ей новости: какие издания Василия готовлю, о друзьях и знакомых, литературные сплетни.
Тогда еще появлялись подруги: Ольга Трифонова, Юла Хрущева[9], Ляля Козлова (жена Алексея Козлова, друга Василия, известного саксофониста).
Майя еще могла два раза в день выводить на прогулку Пушкина, и это помогало ей держать себя хоть в какой-то форме. Если кто-нибудь ей звонил, вполне адекватно поддерживала разговор. Когда я уходил, она провожала меня неизменной фразой:
– Витька, я ничего тебе не должна?
– Ничего, ничего, – отвечал я и скрывался за дверью.
Так она продержалась какое-то время, но последовал новый страшный удар: 6 июля 2009 года Василий умер.
Во время похорон[10] я неотступно находился с нею: сопровождал ее в машине от дома до ЦДЛ, сидел рядом во время панихиды и в мерседесе-катафалке, который заказало «Эксмо» (Леонид Шкурович) и в котором мы во главе всей похоронной процессии пересекли Садовое кольцо в неположенном месте[11] – единственная почесть, оказанная Василию Аксенову властью, и та посмертно.
И, конечно, сидел рядом с нею в артистическом кафе ЦДЛ во время поминок.
После похорон предстояло срочно оформить на меня доверенность от Майи – такую же, как я имел от Василия.
Ехать к нотариусу Майя уже не могла, пришлось найти выездного.
При этом во время беседы с нотариусом произошел казус: Майя, жалуясь на плохое самочувствие, призналась между прочим, что уже ничего не соображает. Нотариус удивленно посмотрел на меня. Пришлось напрямую при нем сказать Майе, что она не должна делать такие признания, иначе нотариус откажется оформлять доверенность.
На наше счастье, нотариус все понял правильно, но потом в коридоре попенял мне, что я не проинструктировал Майю в достаточной степени перед его приходом и что другой нотариус мог бы повернуться и уехать.
Потом закрутилось наследственное дело, в котором Алексей выступал отдельной стороной и повел себя, мягко выражаясь, небезупречно. Ему очень хотелось получить в наследство дом в Биаррице, но по закону три четверти дома наследовала Майя. Алексей начал придумывать обходные маневры, и мне пришлось нанять адвоката для защиты Майиных интересов. После этого он немного «успокоился». Но самое интересное заключается в том, что, вступив в наследство, Майя сама решила отдать этот дом во Франции Алексею, как всегда, оказавшись на высоте.
Мне она так объяснила свой поступок:
– Я делаю это не для Алексея, а для Васи, который его очень любил. Васе было бы приятно, что я так сделала.
Но очень быстро выяснилось, что Алексей не может принять от нее этот великодушный дар, потому что по французским законам должен будет уплатить налог, сумма которого существенно превышает половину стоимости дома. Пришлось искать другую юридическую схему, которую Майя без возражений одобрила.
Переговоры производились через меня и в моем присутствии – Алексей сам просил об этом, зная, что я имею на Майю влияние и что она прислушивается к моему мнению.
Точно так же и единокровная сестра Ирина, ставшая впоследствии наследницей, прежде чем попросить о чем-либо Майю, заручалась моей поддержкой и просила меня предварительно переговорить с ней.
После смерти Васи Майя стала сдавать стремительно, в частности, еще быстрее терять память. Я задавал ей вопросы для проверки, например:
– А помнишь Анатолия Гладилина?
– Гладилина помню, – отвечала она.
– А помнишь Валерия Маевского [12]?
Выяснялось, что даже не всех своих подруг она помнит, а тем более людей более далеких.
А тут еще нанятая обслуживать ее женщина оказала ей медвежью услугу, предложив гулять с собачкой. Ей это давало возможность лишний раз выйти из дома, прогуляться по двору, пообщаться со знакомыми. Потом она стала приглашать своего друга в квартиру и общалась с ним на кухне и в комнате, отведенной для ее проживания.
Перестав выходить из дома, Майя очень ослабла физически. Она уже не обращала никакого внимания на то, что расходы фантастически растут. Но я это замечал и пытался противостоять. Однако особа, живущая у Майи, оказалась непростым орешком.
Когда я звонил ей по городскому телефону и начинал высказывать недоумение по поводу сумм месячных расходов, она внезапно обрывала разговор, моментально перемещалась в Майину комнату и набирала меня по мобильнику. Естественно, я продолжал высказывать неудовольствие, она громко возражала, привлекая внимание Майи. И сердобольная Майя выхватывала у нее трубку и посылала меня «в жопу», это было ее излюбленное возражение в споре. Я ничего не мог сделать, а деньги утекали все быстрее. И сама же Майя порой интересовалась, надолго ли их хватит.
В конце концов мне удалось (сам удивляюсь до сих пор, как это у меня получилось) избавиться от обнаглевшей приживалки. Заступившая на ее место женщина-украинка из Днепропетровска оказалась полной противоположностью своей предшественницы, расходы вошли в приемлемое русло. Наташа, так звали эту женщину, не лезла к Майе с разговорами, беспрекословно повиновалась, и все в этом отношении наладилось.
Но тут последовал заключительный удар судьбы: последнее ее утешение, ненаглядный Пушкин, приказал, как выражались когда-то в России, долго жить.
Майя совсем замкнулась, уйдя с головой в созданный ею самой вокруг себя кокон отрешенности от всего. Утром она «пересаживалась» из постели в кресло и весь день сидела, уставившись в телевизор, смотрела с отрешенным взглядом все подряд: рекламу, сводку погоды, сериал, новости – и ничего из увиденного не помнила. А скорее всего, и не смотрела, а думала о чем-то своем. Так она прожила последние два-три года, вплоть до 24 декабря 2014 года.