Вернулся Войнович вместе с «Чонкиным», напечатанным в «Юности» Андреем Дементьевым, и с пророческой книгой «Москва 2042», предсказания и предвидения которой осуществляются (многие уже осуществились) на наших глазах.
Более всего поражает читателей, доживших до наших дней, к сожалению, не социально-политическое предвидение, которое составляет суть книги и является результатом глубокого и трезвого осознания советских реалий, а такие эффектные совпадения, как ношение верховным правителем России часов на правой руке и свободное владение им немецким языком. Хотя нельзя не признать, что именно эти частные «предвидения» являются все-таки потрясающими и не поддающимися сколь-нибудь вразумительному объяснению.
Войнович вернулся победителем, а круг стремящихся общаться и дружить с победителем всегда неимоверно расширяется. Наше общение стало иным, менее тесным. К тому же в доме Балтера былые встречи не возобновились. Дело в том, что за прошедшие со времени отъезда Войновича в эмиграцию годы мы с Ирой, дочерью Гали, стали мужем и женой, и центром внимания в доме теперь стал наш с Ирой сын Миша. В Малеевке стремительно менялся состав отдыхающих: писатели при открытии границ устремились за рубеж, и в дом, находящийся посреди деревни Вертошино, теперь редко кто наведывался.
Кроме того, старая дружеская компания распалась. Между Войновичем, с одной стороны, и Виноградовым с Чухонцевым, с другой, произошла в 1987 году серьезная размолвка. Войнович надеялся на их содействие в публикации в «Новом мире» повести «Путем взаимной переписки» – в едь его друзья работали теперь в обновленной редакции журнала. Но они поддержали главного редактора «Нового мира» Сергея Залыгина, который публиковать Войновича не хотел. В 1988 году трагически ушел из жизни Валентин Петрухин, в 1990-м Биргер со своей семьей эмигрировал в Германию.
В прежнем составе мы никогда уже больше не собирались.
Весной 1991 года Галю (теперь уже мою тещу), Иру и меня Войновичи пригласили в их новую квартиру, которую им дали московские власти взамен отобранной при отъезде в вынужденную эмиграцию. Квартира находилась в элитном по тем временам доме в Астраханском переулке. Об этом приеме старых друзей, к сожалению, мне ничего не запомнилось, кроме того, что квартира большая и удобная. И еще – что присутствовали Сарновы.
Тут уместно упомянуть о том, что Бен и Слава Сарновы давно уже стали ближайшими друзьями Войновичей, еще до их отъезда из страны. А во время эмиграции Володя и Бен постоянно находились на связи – телефонной, компьютеров в Союзе тогда еще не знали. Однажды днем Володя позвонил Бену, а тот отсутствовал, и Слава (этот рассказ я слышал в свое время от самих Сарновых) пояснила, что он играет в шахматы у Мунблита, соседа по дому.
Володя, выждав значительное время, позвонил вновь и услышал, что Бен все еще играет в шахматы. Тогда он сказал Славе:
– Передай своему мужу, что на Западе играть днем в шахматы может только наследный принц или очень богатый человек…
Но тот разговор остался в далеком прошлом.
В новые же времена – в самом конце 80-х или начале 90-х – мне запомнился вечер у Сарновых, на котором кроме Володи присутствовала также Галина Старовойтова. На сарновской кухне, где происходил перекур, Старовойтова, говоря о Ельцине, заметила:
– Мы его перевоспитываем всей группой.
Ельцин был тогда одним из сопредседателей межрегиональной группы Съезда народных депутатов, наряду с академиком Сахаровым, и демократы «работали с ним», потому что он имел колоссальную популярность в народе…
Как-то раз Володя пригласил нас в Останкино в качестве зрителей на свое выступление в прямом эфире.
Мы, конечно, присутствовали на вернисаже его первой выставки живописи, где он предстал вполне сложившимся художником-примитивистом. Анри Руссо или Нико Пиросмани вдохновили его на первые шаги на этом поприще или более современные последователи этого искусства, сказать не могу. По поводу явления Войновича-художника Бенедикт Сарнов где-то напишет и потом будет повторять в разговорах, что Войнович, даже не имея специальной подготовки, «берет талантом».
Из работ тех лет отчетливо помню необычайно выразительный портрет Тани Бек с кошкой, шуточную композицию с Пушкиным, Гоголем и Войновичем за пустым столом. Помню и неожиданно свежие натюрморты и пейзажи.
Происходили и еще какие-то эпизодические встречи, не оставившие в памяти отчетливого следа.
А потом Ирина Войнович, видимо, стала следовать негласной табели о рангах, если уместно так выразиться в данном случае, – она не считала наш с Ирой уровень успешности достойным для тесного общения, и на приемы нас, в отличие от Гали, больше не приглашали. Тем не менее мы еще несколько раз оказывались у них в Астраханском переулке: Володя, если мы с Ирой случайно пересекались с ним в ЦДЛ или в другом бойком московском месте, настойчиво приглашал к себе, и это всегда оказывалось в отсутствие супруги.
А отсутствовала она довольно часто: повзрослевшая Оля не хотела возвращаться в Россию, поэтому родители постоянно курсировали между Мюнхеном и Москвой, при этом Ира уезжала чаще как мать.
Соседкой Войновичей оказалась Елена Камбурова. Она приходила при нас, отношения с Володей у нее сложились очень простые и сердечные.
Однажды мы встретились с Володей на чьем-то вечере 31 августа, а это день рождения моей Иры. Володя буквально потребовал, чтобы мы поехали к нему, – Иру он очень любил и оценил ее дружбу еще задолго до эмиграции. В качестве подарка вручил ей большую круглую металлическую коробку со сдобным немецким печеньем, оказавшуюся у него дома, и недавно вышедшую в «Антологии сатиры и юмора» «Эксмо» свою книгу, конечно, надписав ее: «Дорогой Ирочке в качестве именинного подношения, а всему ее семейству вместе с ней – пожелания счастья… В. Войнович. 31 августа 2000 г.». Если бы не этот автограф, я бы уже не вспомнил, в каком году произошла та встреча.
Женщина, приходившая что-нибудь приготовить и произвести уборку в квартире, когда Володя оставался в Москве один, наварила для него большую кастрюлю картошки и разделала порядочное количество селедки. И то и другое ввиду отсутствия иной закуски быстро уничтожалось за разговором – мы пили водку. Наши извинения за то, что оставляем его без запаса еды, он отвергал и наливал по новой…
Еще помню какой-то его грандиозный персональный вечер в Большом зале ЦДЛ, осенью, – по-видимому, это отмечалось его семидесятилетие (2002 год).
После окончания вечера все друзья пошли наискосок через Большую Никитскую в фонд, возглавляемый Аркадием Мурашовым. Я шел вместе с Фазилем Искандером и Володей, Ира моя шла в женской компании.
Когда при входе в фонд охранник потребовал у меня входной билет, которого я почему-то не имел, я позволил себе несколько развязную шутку – снисходительно похлопал Войновича по плечу и сказал:
– Не волнуйтесь, он со мной!
Володя засмеялся, и мы прошли в зал. Фуршет выглядел грандиозно! По его завершении депутат Госдумы Сергей Юшенков, друживший с Володей, позвал Войновичей выпить кофе в кафе, находившееся на той же Большой Никитской, рядом с консерваторией, где, как он пояснил, часто пьют кофе депутаты. Мы с Ирой Юшенкова хорошо знали по другой линии знакомств, и нас он тоже пригласил. Лидер недавно созданной партии «Либеральная Россия», он то ли в шутку, то ли всерьез убеждал Володю, что угощает на деньги партии, предусмотренные на представительские расходы.
В 2003 году в «Эксмо» вышла публицистическая книжка Войновича «Портрет на фоне мифа» с изображением Солженицына на обложке, которая стоила автору многолетней дружбы с Лидией Корнеевной и Еленой Цезаревной Чуковскими. Они не могли допустить хоть какую-то, пусть и справедливую, критику Александра Исаевича, давно ставшего их кумиром.
Я полностью разделял позицию Войновича, но мне показалось, что примерно с 70-х страниц автор, я бы сказал, сбился с главной линии развенчания в общественном сознании солженицынского мифа на претензии к Солженицыну личного порядка. Это производило впечатление личной обиды и мешало утверждению главной мысли – об удручающем несоответствии поведения автора «Одного дня Ивана Денисовича» в жизни тем идеалам, которые он сам провозглашал.
В этом отношении книга Бенедикта Сарнова «Феномен Солженицына», вышедшая в 2012 году в том же «Эксмо», безупречна: он обнажил все стороны мифа, созданного Солженицыным и вокруг Солженицына, очень аргументированно и последовательно…
Встреча у Володи в январе 2004 года состоялась по печальному поводу. Только что в Германии умерла от рака Ирина. Квартира была уже на Авиационной улице, у метро «Аэропорт», обмен обусловили, по-видимому, материальные соображения. Самым неожиданным гостем оказался Егор Гайдар – лучший и любимейший ученик Ирины, преподававшей когда-то литературу в школе, где он учился. В перерывах в застолье (на перекур) все окружали его и засыпали различными вопросами. Я, в частности, спросил, не жалеет ли он, что они не сделали 22 августа, день поражения путчистов и торжества простых граждан, государственным праздником. Он ответил, что да, это ошибка.
Гайдара атаковали Бен Сарнов и его сын Феликс, Мариэтта Чудакова, Дэвид Саттер, известный американский корреспондент, подружившийся с Войновичем еще во времена Советского Союза; тут же находились Александр Чудаков, Люба Горина, Слава Сарнова, мы с Ирой (Галя умерла в 1996-м). В этот вечер моя Ира поведала Володе, что она в 1997 году тоже перенесла онкологическую операцию и с тех пор сражается с метастазами. До этого о ее болезни мы никому не сообщали.
Володя отозвал меня в сторону и сказал:
– Будет совсем плохо, сообщи мне, я знаком с Верой Миллионщиковой, заведующей первым московским хосписом.
К сожалению, через полтора года мне пришлось к нему обратиться. И, благодаря ему и Вере Миллионщиковой, последние свои часы моя жена провела в человеческих условиях – главное, с обезболивающими препаратами.
На похоронах Иры Володя был вместе с Беном Сарновым, мне удалось устроить для них отдельную машину, которая пришла за ними утром домой.