Осенью 2005 года, через несколько дней после смерти Иры, Володя попросил меня зайти к нему на Авиационную улицу, где вручил мне под расписку 300 евро – средства какого-то благотворительного немецкого фонда, предназначенные для поддержания семей умерших от рака. Володя, видимо, являлся участником фонда.
Сам он был в ужасном состоянии: с погасшим взглядом, с мрачным выражением лица. Со дня смерти жены прошло около двух лет, но он все никак не мог прийти в себя.
В ту же осень я встретился с Войновичем в церкви Космы и Дамиана в Столешниковом переулке, где отпевали погибшего при не до конца выясненных обстоятельствах Александра Павловича Чудакова, известного филолога и автора замечательной книги воспоминаний «Ложится мгла на старые ступени…». Я приехал туда с Василием Аксеновым. После отпевания мы вышли на Тверскую втроем. Володя находился все в том же подавленном состоянии. Василий предложил отвезти его домой на Авиационную улицу, и они уехали.
Несколько раз я приглашал Володю к себе в день рождения Иры, который я сделал днем ее памяти, и он, приходя в компанию Ирининых и моих друзей, с удовольствием участвовал в нашей трапезе.
Позднее от его сына Паши[16], с которым мы с Ирой давно дружили, я узнал, что Володя женился на некоей бизнесвумен, у которой дача в старом писательском кооперативе «Красная Пахра». Паша хвалил ее, характеризовал как очень добрую и гостеприимную, чрезвычайно внимательную к отцу. Она, по его словам, надстроила на даче третий этаж, оборудовав его как кабинет Володи. В заключение того разговора Паша очень настойчиво советовал мне позвонить отцу (дал мне телефон) и посетить его.
А вскоре во время празднования 75-летия Войновича в ресторане гостиницы «Космос» я познакомился со Светланой. Вечер организовало издательство «Эксмо» (Леонид Шкурович), на широкую ногу, с количеством гостей не менее сотни. Поговорить ни с Володей, ни со Светланой тогда, конечно, не удалось. Но я получил приглашение приехать к ним в Ватутинки, где начался третий этап моих отношений с Владимиром Войновичем.
Наше регулярное общение возобновилось. Первый раз я приехал в Красную Пахру, привезя с собой Бена и Славу Сарновых, и увидел обширный участок, дом с террасой, которая служила столовой при приеме гостей, Володин кабинет, его новые живописные работы и т. д.
С тех пор мои приезды сюда сделались частыми. Кроме того, я постоянно общался с Володей по телефону. Иногда привозил сюда гостей, не имевших машины, в том числе вдову Бориса Биргера Наташу с ее младшей дочерью Машей, когда они приезжали в Москву из Германии, где живут постоянно. Привозил Юрия Кушака, Юлу Хрущеву, Феликса Сарнова с его женой Машей.
В 2009 году я отмечал в артистическом кафе ЦДЛ свое семидесятилетие. С небольшим опозданием приехали Сарновы и Володя со Светланой. В память об этом дне остался автограф Войновича на упомянутой ранее книге «Портрет на фоне мифа», которую я, видимо, специально для этого прихватил с собой, отправляясь на торжество: «Дорогому Вите, который не создавал себе мифов из ничего (или из никого). В. Войнович. 25.04.09».
Несколько раз я приезжал к Володе по делу, когда готовил к изданию книги Василия Аксенова, будучи его доверенным лицом, а потом доверенным лицом его вдовы Майи: уточнял те или иные факты из канувшей в прошлое эпохи, просил написать воспоминания об Аксенове.
С воспоминаниями получилось не сразу. После нескольких телефонных разговоров на эту тему Володя предложил приехать к нему. Во время откровенной беседы я понял, что мешало ему приступить к написанию воспоминаний. Он в свое время дважды был обижен на Василия. Первый раз, когда Аксенов не отнесся с должной серьезностью к попытке отравления Войновича сотрудниками КГБ во время его встречи с ними в гостинице «Метрополь». Аксенов посчитал это преувеличением и не поверил, что такие вещи возможны. Однако после покушения на себя во время возвращения на машине из Казани, куда ездил проститься с отцом перед отъездом в эмиграцию, он изменил свой взгляд на происшедшее с Войновичем. Второй случай: нежелание Аксенова привлекать к участию в «Метрополе» явных диссидентов, каковым на тот момент уже являлся Войнович. Войнович тогда был раздосадован такой своего рода дискриминацией.
Я сказал, что буду рад, если он включит это в свои воспоминания об Аксенове, ибо правда важнее всего остального…
Теперь уже не помню, в каком году умерла дочь Володи от первого брака Марина. Она вдруг пропала, перестала звонить, не отвечала на звонки. Войнович с Пашей поехали к ней в квартиру, но и в квартире ее не оказалось. Отец в недоумении уехал домой, а Павел остался и, открыв дверь на балкон, обнаружил труп сестры – вероятно, задыхаясь от астмы, от которой страдала, она вышла на балкон, и там и настигла ее смерть. Врачей она почему-то не признавала, предпочитала самолечение.
После нее остался песик, французский бульдог, который неизвестно как выжил, оставшись один без хозяйки, еды и т. д. Павел не мог взять его к себе, потому что был подвержен аллергии как реакции на запах животных. Он обратился ко мне за помощью, справедливо посчитав, что у меня как у владельца собаки (тогда это был бернский зенненхунд Тиль) есть нужные знакомства среди собачников. И оказался прав, уже на следующий день мне удалось пристроить несчастного песика…
К моменту встречи с Володей Светлана была вдовой бывшего советского спецкора «Правды» в Америке Томаса Колесниченко. В этой связи Бен Сарнов, ближайший друг Володи, рассказал мне, благодушно посмеиваясь, такую историю.
Узнав, что Оля Принцева, вдова Вали Петрухина, давно переехавшая в Америку, вышла замуж за известного генерала КГБ Олега Калугина, Володя якобы позвонил ей и сказал: «Оля, ты понимаешь, что наши отношения с тобой теперь не могут оставаться такими, как прежде?»
«Володя, видимо, на минуточку забыл, – прокомментировал это свое сообщение Бен, – что сам женился на вдове Томаса Колесниченко».
Так изменилось время, так неожиданно перемешивались иногда судьбы людей, принадлежавших когда-то к противостоящим слоям советского общества в результате событий 1991 года, замечу я…
Весной 2012 года Володя позвонил мне с неожиданным вопросом:
– Витя, какой ресторан посоветуешь, чтобы отметить пятидесятилетие Павла?
И я понял, что он считает меня завсегдатаем московских злачных мест, – такая репутация возникла у меня в его глазах, вероятно, по рассказам Паши. Действительно, дни памяти Иры со временем я стал отмечать в кафе, а не дома, что было менее обременительным для одинокого мужчины…
Подумав над Володиным вопросом, я предложил артистическое кафе в ЦДЛ, и оказалось, что они с Пашей остановили свой выбор на нем же.
Собралось человек тридцать в отдельном зале, все прошло очень хорошо, некоторая неприятность ожидала Войновичей по окончании. Дело в том, что это был конец апреля, и Москва готовилась к очередному параду по случаю Дня Победы. Именно в этот вечер происходила одна из репетиций, и поэтому такси, чтобы ехать в Ватутинки, пришлось ждать чуть ли не два часа.
Бывал я в Ватутинках и по случаю дней рождения Володи, когда за столом собиралось много народу: Петр Ефимович Тодоровский, Эдуард Успенский, Виктория Токарева, вдова Тендрякова, совсем седая, но статная. Здесь бывали политики нынешние и бывшие: Леонид Гозман, Яков Уринсон и другие их сподвижники, издатели Леонид Шкурович, Ольга Аминова.
Пели под гитару Татьяна и Сергей Никитины. С особым воодушевлением исполняли они песни Сергея «Под музыку Вивальди» на слова Александра Величанского и «Раб, который стал царем» на слова Киплинга в переводе Льва Блуменфельда («…О раб, который стал царем, / Все раб, все тот же раб»).
Однажды мне посчастливилось застать у Володи и Светы в гостях Евгения Ясина, научного руководителя Высшей школы экономики. Иногда с гитарой приходил Тодоровский и представал в роли виртуоза, способного исполнить любую музыку, вплоть до классической, а потом мог рассказать уморительный анекдот. Например, о лесорубах на Аляске, к которым приехала звезда Голливуда с пропагандой безопасного секса.
Нельзя не упомянуть здесь и о Нюшке породы джек-рассел, проводившей при наших застольных разговорах немало времени на коленях у хозяина, к явному его удовольствию.
Несколько раз бывал я на вечерах Войновича в клубе «Эльдар» на Ленинском проспекте и в других местах. Володя стал во время выступлений много внимания уделять своим стихам, написанным когда-то, читал и написанное недавно. Это вызывало резкое неудовольствие Бена Сарнова, переживавшего за своего друга.
В разговорах со мной по этому поводу Бен сетовал:
– Сколько раз я говорил Володе: таких поэтов, как ты, наберется не менее сотни, а прозаик Войнович один!
Во время моих частых посещений Сарновых всегда вспоминался Войнович как эталон безусловной талантливости. Звучали и смешные истории, связанные с Володей. Бен мог рассказать и такое:
– Я и Слава часто ездили с Войновичем в его машине, а как-то раз нас подвез куда-то Окуджава, и Славе очень понравилась его езда. И что вы думаете, Витя, – продолжал Бен, иронически поглядывая на супругу, – как-то едем мы после этого с Войновичем, и моя откровенная жена начинает расхваливать езду Булата Володе – Володе, который себя, конечно, считал лучшим водителем в нашей писательской компании!..
Однажды мы поменялись шапками с Войновичем на дне рождения Бена. Они со Светой уезжали первыми (им дальше всех ехать), и Володя надел по ошибке мою кепку. Потом, когда уходил я, начались поиски моей кепки, завершившиеся справедливым предположением, что в ней уехал Войнович.
После смерти Бена Сарнова (Войнович и Светлана отсутствовали в Москве в эти скорбные для всех знавших Бена дни) мы стали еще чаще перезваниваться с Володей. А тут открылась еще одна общая тема: кризис в Русском ПЕН-Центре. В результате около девяноста человек, в том числе и я, вышли из организации, превратившейся из правозащитной в проправительственную. Войнович поддержал эту акцию, а незадолго до нее тоже покинул ряды Русского ПЕНа, обосновав свое решение в довольно обстоятельном письме в адрес его руководства, где, в частности, отметил, что активная правозащитная деятельность «очень не одобряется руководством и основным составом ПЕН-Центра, которые, опасаясь за свой статус, предпочитают подменять реальную правозащиту ее имитацией».