Небольшая приказная изба едва вместила весь «полк». Пришли Семен Анабара, Иван Каргапол, Григорий Харин, Козьма Енисейский, Григорий Волга, Василий Костромин, Ефтифий Зырян с товарищами, а писать Иван Сорокоумов посадил своего сына Стефана Сорокоумова (сам приказчик грамоты не знал).
Но казаки лишь понаслышке кое-что знали о Шантарских островах, и Ивану Сорокоумову пришлось задержаться, чтобы дополнительно опросить ясачных туземцев. Это ему удалось сделать только через месяц. Немного выведал Сорокоумов, но все-таки в отписке теперь значилось, что на Шантарских островах есть горы и рыбные реки, что водятся там разные пушные звери, что гиляки с материка на первый остров за день переезжают, С первого острова на второй — тоже за день и так далее.
С этими расспросными речами Иван Сорокоумов и отправился в Якутск. А в Якутске он узнал, что казаки вышли ему на помощь, но с полпути почему-то вернулись обратно…
Дело на этом могло бы и заглохнуть, но в 1710 году в Якутск прибыл стольник и обер-комендант князь Василий Иванович Гагарин. Он привез воеводе приказ своего дяди, губернатора Сибири, в котором повелевалось исследовать Шантарские острова, и громоздкая административная машина вновь пришла в движение.
На этот раз проведывать острова было поручено новому удскому приказчику боярскому сыну Василию Игнатьеву. Помимо наказной памяти ему выдали и некоторые материалы (например, холст на парус), а служилые люди получили жалованье на три года вперед. Угрозы во втором наказе были еще страшнее: за невыполнение его всем грозила ссылка и конфискация имущества; кроме того, служилым людям разрешалось, если и новый приказчик начнет увиливать от выполнения задания, забрать у него наказную память и, не слушая его, самим плыть на Шантары[9].
Василий Игнатьев выполнил приказание, хотя и с некоторым опозданием. В 1712 году из Удского острога, который находился выше устья реки на девяносто километров, отправился на Шантары казак Иван Быков с небольшим отрядом. Плыли они на двух набойных лодках.
Быстрая у острога, река Уда по мере приближения к морю становилась все спокойнее и спокойнее; в море она впадала тремя рукавами, между которыми лежали низкие острова, заросшие мелким кустарником и травой. Юго-западный угол Охотского моря по ледовым условиям — самый тяжелый: льды там держатся до июля. Поэтому казаки предпочли вести свои лодки вдоль невысоких лесистых берегов, на которых в огромном количестве валялся выброшенный морем плавник. Казаки не спешили — заходили в многочисленные речки, отдыхали и, пополняя рыбой съестные припасы, неводили, перегораживая сетями узкие ручьи.
До устья Тугура, что впадает в Тугурский залив, казаки добирались семь недель. Там они остановились, чтобы запасти рыбу на зиму. Через некоторое время отряд Ивана Быкова догнали Семен Анабара, назначенный приказчиком Шантарских островов, и служилый человек Матвей Федоров. Семен Анабара принял у Быкова людей и припасы (Иван Быков остался в отряде рядовым) и срочно стал строить лодки — «шитики» (доски в них «сшивались» тальниковыми прутьями, «вицами», и ремнями, отсюда их название). Этот тип судов заменил к концу XVII столетия испытанные в тысячах походов кочи землепроходцев.
Должно быть, неводьба на Тугуре в тот год шла не очень, удачно: шитики казаки построили, но из-за «бескормицы» переправиться осенью на Шантары не рискнули. Зазимовали они на материке.
Семен Анабара оказался казаком расторопным, энергичным. В мае 1713 года, едва морские течения и ветры «отжали» зимние льды от берегов, он вывел оба шитика из устья реки и поплыл дальше вдоль Тугурского полуострова. Теперь справа от казаков возвышались Скалистые обрывы. Они тянулись монолитной стеной, и лишь кое-где к морю выходили узкие лесистые пади с небольшими речками, которые водопадами спадали в море. Иногда ветры вновь «прижимали» льды к берегу, и тогда казаки терпеливо дожидались улучшения ледовой обстановки. Путь вдоль Тугурского полуострова занял у них четыре недели.
А потом, покинув мыс, который теперь носит имя древнеримского философа Сенеки, они вышли в узкий, но бурный пролив, ныне именуемый Линдгольм. Издали казалось, что пролив мелок, что повсюду над подводными скалами вскипают буруны; казаки то и дело измеряли шестами глубину. Впрочем, опасения их были напрасны: подводных рифов в проливе Линдгольма нет, там приливные течения сталкиваются с течениями, выходящими из-за островов, и образуются мелкие беспорядочные волны — сулой — и водовороты.
Шитики за несколько часов благополучно пересекли пролив. Казаки высадились на остров, видимо на Малый Шантарский, и прежде всего отправились выяснять, богат ли ой пушным зверем. Им встретились только огромные, не по весне жирные черные медведи. Они кормились тюленями, доверчиво вылезавшими на скалы, не брезгали и дохлыми китами, которых волны иной раз выбрасывали на берег. Осмотр разочаровал казаков. Они переночевали, а на следующее утро снова вышли в море и за пять-шесть часов добрались до следующего острова. Там им тоже встретились одни медведи. Лишь на третьем острове казаки обнаружили соболей и лисиц. Рассчитывая на хороший промысел, они срубили зимовье и, пока не минуло короткое лето, занялись рыбной ловлей. Но тут их постигла неудача: лосось не шел в мелкие островные речки.
Семену Анабаре пришлось послать часть людей обратно на Тугур запасать рыбу; иного выхода не было. На материк отправились служилые люди Михаил Шапошников, Матвей Федоров, Козьма Енисейский, Терентий Никифоров и Семен Букин. Они благополучно добрались до Тугура, удачно порыбачили. Промыслив с избытком рыбы, казаки приготовились плыть обратно, но тут случилось нечто непонятное. Почему-то один из них, Семен Букин, остался у ясачных тунгусов и с ними посуху отправился в Удский острог. Видимо, казаки не взяли его с собой из-за болезни («за скорбью», как он сам показал в Якутске). Остальные же вышли в море, спеша к товарищам…
Все они погибли. Почему, как — можно только догадываться, но мне кажется, что ответ на это дает история морехода Татаринова…
Оставшиеся на острове Семен Анабара, Иван Быков, Алексей Крестьянинов, Сидор Яковлев и Никита Емелкин тоже готовились к зимовке: заранее обходили свои владения, — расставляли кулемы на соболя, чтобы с первыми морозами насторожить их, били птицу на шумный «птичьих базарах», охотились на глухарей, тетеревов, рябчиков. Трава на острове была высокая, густая, ближе к берегу почти по пояс, а в тихих, защищенных от ветра долинках в рост человека. Из-за постоянной сырости хвоя лиственниц казалась ярче и сочнее, чем на материке; за ночь она становилась матовой от осевшей росы и при восходе солнца сверкала мириадами разноцветных огоньков. Лес был густой, молчаливый; только когда налетали бурные ветры с моря, он шумел протяжно и тоскливо. Вдоль берега росли странные деревья корявые, изогнутые, с кронами, вытянутыми в одну сторону; криволесье, как сказали бы мы теперь. Зато в центре острова лиственницы достигали метра в поперечнике. На острове кроме лиственниц росли сосны, сибирская и аянская ели; у аянской ели кора темнее, чем у сибирской, а шишки мягкие, словно кожаные! Встречались на острове осина и белая ольха, а на скалах росла каменная береза — дерево с изогнутым стволом, снизу доверху обернутым белой шелковистой корой с пепельным налетом. Сушили казаки на зиму черемуху, смородину-дикушу — черную, но по форме соплодий похожую на красную. На вершинах гор, там, где кончался лес, начинались заросли кедрового стланика. По низким плотным кустам шныряли кедровки, лущили шишки…
Зима наступила сразу! Глубокие снега засыпали не успевшую поблекнуть зелень, и пожелтевшие лиственницы с опозданием сбрасывали мертвую хвою прямо на снег. Штормовые волны еще ломали береговой припай, громоздили из обломков ледяные валы, но вскоре и они утихли. Белая мертвая пустыня уходила теперь далеко на Север, сливаясь с мутным пасмурным горизонтом… Поняли казаки, что товарищей им не дождаться. Подсчитали продукты, получилось негусто, но зиму перезимовать можно.
Из-за морозов, глубоких снегов и плохого питания казаки не рисковали, надолго отлучаться из зимовья: утром расходились по своим охотничьим владениям, осматривали ловушки на соболя, а к вечеру возвращались обратно. По ночам выли волки, должно быть, прибегали с материка.
Среди зимы Сидор Яковлев и Никита Емелкин заболели и умерли, Товарищи схоронили их тут же, возле зимовья, разогревая мерзлую землю кострами. Дорого обошлось русским первое посещение Шантар: больше половины отряда погибло.
За зиму Иван Быков промыслил на островах двадцать восемь соболей, Алексей Крестьянинов — двадцать, а Семен Анабара — пятьдесят.
29 июня 1714 года, когда льды наконец вынесло из проливов, трое оставшихся в живых казаков покинули остров и взяли курс прямо на Уду. За десять дней, идя то под парусом, то на веслах, они добрались до реки, а затем и до острога. Удский приказчик Василий Игнатьев, едва позволив мореходцам отдохнуть с дороги, отправил их в Якутск. Они покрыли огромное расстояние — девятьсот верст! — за баснословно короткий срок, и уже 20 октября новый якутский воевода полковник Яков Агбевич Елчин «взял с них скаски» о путешествии. Иван Быков и Алексей Крестьянинов вскоре вернулись обратно в Удский острог. Что делал потом Семен Анабара, я не знаю: след его потерян, так же как потеряны следы Ивана Москвитина, Алексея Филипова и многих, многих других…
А теперь — о трагической судьбе морехода Татаринова.
В 1716 году бывший якутский воевода Яков Елчин (их меняли почти каждые два года) был назначен начальником экспедиции, получившей в истории название «Большой Камчатский наряд». Экспедиции этой поручалось искать новые земли вокруг Камчатки, и в частности вторично посетить Шантарские острова.
Очевидно, Яков Елчин раньше был знаком с мореходом Татариновым и считал его способным, знающим навигацию человеком. К моменту организации экспедиции Татаринов (капитан Татаринов, как называют его в некоторых работах) был приказчиком на реке Анадыре. Елчин добился разрешения вызвать его к себе, а Татаринов, узнав, что есть возможность отправиться на поиски новых земель, сдал дела на Анадыре и переехал в Охотск.