Очень обидно, что эта широко задуманная экспедиция, которая при хорошей организации, безусловно, могла бы привести к интересным открытиям, фактически не состоялась. Историки XVIII столетия объясняют это тем, что Елчин не ладил с новым воеводой, а тот чинил ему всяческие препятствия, тем, что шведский морской лейтенант, захваченный в плен во время Северной войны, Петром Первым и прикомандированный к экспедиции, оказавшись человеком бесталанным, не сумел построить в Охотске морские суда, ссылаясь на отсутствие хорошего леса, и так далее. Но вероятно, одна из причин провала; экспедиции заключается в том, что большинство ее участников, и в первую голову сам Елчин, не понимали целей экспедиции и, соблюдая внешнюю покорность, фактически не очень стремились выполнять приказ. Дух землепроходчества, страсть к искательству, к проведыванию новых землиц, беззаветная отвага, не требующее поощрения трудолюбие и многотерпеливость, короче говоря, все те качества, которые отличали вольных людей XVII столетия и провели их от Урала до Тихого океана, — все это было уже не столь характерным для обитателей Сибири в XVIII веке, о чем я уже говорил, но о чем мне сейчас важно еще раз напомнить. Время, о котором сейчас идет речь, — это конец землепроходчества. Были тому экономические и социальные причины, и в числе важнейших та, например, что мягкая рухлядь уже не могла играть прежнего значения в жизни страны: она утрачивала значение валюты, имеющей международное хождение. И хотя меха по-прежнему высоко ценились и их выкачивали из Сибири, наступила пора новых устремлений. Россия теперь стремилась не столько на восток, к безлюдным тихоокеанским морям, сколько на запад, к Балтийскому морю, прорубая окно в Европу.
Я не хочу тем самым сказать, что у жителей Сибири начала XVIII века совсем угасла инициатива, что растеряли они отвагу. Нет. Но как XVII век и необозримая непокоренная Сибирь вызвали к жизни определенный тип людей — вольницу, так и совершенно иные социальные условия в покоренной Сибири, разделенной на административные округа, напичканной малым и большим начальством, обусловили формирование другого типа людей — домовитых казаков, вросших в землю, обжившихся на ней, которые предпочитали не бегать за призрачным богатством за тридевять земель, а добывать его тут же, на месте, или обходиться мелким промыслом. Феодальная деспотия, относительно затушеванная в XVII столетии хотя бы тем обстоятельством, что до губернатора было далеко, а до царя еще дальше, тем, что на новых землицах — боярский ты сын или дворянский, — а любой казак из холопов мог тебе пулю — в лоб пустить — эта феодальная централизованная деспотия в XVIII столетии проявляется в Сибири уже в полную силу. Раболепное повиновение далекому, но грозному самодержцу, а не личная инициатива и отвага — вот что выступает на первый план. Это и обусловило нерешительность многих воевод и приказчиков, их стремление прожить потише, чтобы не навлечь на себя гнева самодержца, и урвать побольше, не очень-то рискуя И не Очень-то заботясь об интересах государственных.
Утрату личной заинтересованности, личной инициативы можно проиллюстрировать хотя бы на примере знаменитой экспедиции Беринга, начавшейся через несколько лет после провала Большого Камчатского наряда. В Данном случае достаточно напомнить всего один факт, сегодня представляющийся почти невероятным: после многолетних усилий, преодолев с огромными трудностями водные пространства, отделяющие Азию от Северной Америки, подойдя вплотную к берегу, начальник экспедиции Витус Беринг даже не сделал попытки высадиться на материк и фактически не дал возможности исследовать острова натуралисту Стеллеру. Беринг в сущности был слепым исполнителем воли монарха и, не пощадив жизни своей» исполнил монаршью волю. Личной же заинтересованности в результатах экспедиции у него не было или почти не было, и этим прославленный Витус Беринг отличался от любого заштатного, но подлинного землепроходца: ни один из них ни при каких обстоятельствах не упустил бы случая высадиться на новую землю и «подвести под высокую государеву руку» новые племена…
Иной тип людей олицетворяют мореход Татаринов и его товарищи, имен которых я, к великому сожалению, не знаю.
Как уже говорилось, столь широко задуманная экспедиция распалась из-за отсутствия руководства, но Шантарский отряд, к которому был прикомандирован мореход Татаринов, задание выполнил.
Впрочем, чтобы не вступать в противоречие с хронологией, отметим следующее. Пока экспедиция организовывалась, на Шантарах успел побывать посланный в Удский острог сборщик ясака Алексей Карпов с одиннадцатью казаками, В 1717 году на двух шестисаженных каюках они переправились на один из ближайших к материку островов и перезимовали тай. На следующий год, оставив на Шантарах двух казаков, Алексей Карпов вернулся в Якутск с донесением.
Все сведения о Шантарских островах, собранные казаками Семена Анабары и Алексея Карпова, были переданы начальнику Шантарского отряда боярскому сыну Прокопию Филькееву. Кроме того, Филькеев получил предписание взять в провожатые в Удском остроге Ивана Быкова и Алексея Крестьянинова — спутников Семена Анабары.
Филькеев получил задание выяснить размеры островов, можно ли на них пахать и косить, ему приказывалось проведать реки и озера, качество леса (есть ли плодовые деревья и пригоден ли лес для судостроения), описать животный мир островов и выяснить, что возможно, о местных жителях, причем, как обычно, предлагалось собирать с них ясак, хотя казакам уже было известно, что Шантарские острова необитаемы.
Шантарский отряд насчитывал более двадцати человек и имел солидную по тому времени материальную базу: Филькееву было выдано 20 пудов железа, 30 аршин холста на паруса, 15 пудов пряжи на снасти, 3 компаса, 2 подзорные трубы, 10 топоров и 10 лошадей, для разных работ.
Фактически всеми работами отряда руководил мореход Татаринов. Прибыв в Удский острог, он немедленно занялся постройкой лодии. Филькеев в морском деле ничего не понимал и в распоряжения Татаринова, надо полагать, не вмешивался. В длину лодия имела более восемнадцати метров, а в ширину — более шести.
В 1719 году экспедиция вышла в море. Экипаж лодии кроме Филькеева и Татаринова насчитывал семнадцать человек. Кормщиком на лодии был Татаринов — он вообще один умел управлять судном.
Плавание сразу началось неудачно. Едва лодия вышла в Удскую губу, как разыгрался шторм. Высокие волны шли с открытого моря, грозили выкинуть лодию на берег, разбить ее, и Татаринов отважно повернул навстречу буре. Судно и экипаж выдержали суровое испытание. Через семь дней лодия благополучно причалила к берегу в, Тугурском заливе.
И там, на деле проверив экипаж, мореход Татаринов выдвинул смелый план: он предложил не ограничиваться исследованием Шантарских островов и, Посетив их, уйти дальше на восток и там искать новые земли. Очевидно, этот дерзкий план Татаринов заранее согласовал с единомышленниками, потому что в Тугурском заливе его поддержали все, кроме… начальника отряда Филькеева и еще двух нерадивцев. Боярский сын Прокопий Филькеев твердил, что приказано исследовать только Шантары, а искать другие земли велено не было, и требовал, чтобы Татаринов не нарушал приказа. Конфликт разрастался, грозил принять острые формы.
Победил Татаринов — один из последних подлинных землепроходцев. Филькееву и его двум сторонникам пришлось покинуть лодию и остаться на берегу; руководства экспедицией перешло к Татаринову.
Лодия вышла в море и благополучно достигла острова Большой Шантар. Видимо, время было уже позднее (точными датами я не располагаю), и Татаринов решил перезимовать на Большом Шантаре. К этому побуждали и меркантильные соображения, отнюдь не чуждые отважным мореходцам: в лесах Большого Шантара, до их приезда остававшегося «заповедным» местом, оказалось много соболя. Зимний промысел прошел очень удачно и целиком оправдал надежды. Лишь одно событие, случившееся уже весной, омрачило зимовку: кто-то из казаков по неосторожности поджег лес, и этот пожар заставил зверей покинуть Большой Шантар.
В июле 1720 года Татаринов, приступив к выполнению своего плана, вывел лодию в море. Но прежде чем уйти на восток, в сторону Курильской гряды, казаки решили пополнить запасы продовольствия свежей рыбой — ход лососевых уже начался.
Татаринов повел лодию на юго-восток и где-то между Тугурским заливом и устьем Амура (скорее всего в Ульбанском заливе), выбрав удобную бухту, в которую впадала речка, бросил якорь. Шесть казаков во главе с самим Татариновым высадились на берег и встретили в устье реки около сорока местных жителей — гиляков.
Казаки тотчас потребовали, чтобы гиляки заплатили им ясак, Что те беспрекословно и выполнили. Убедившись таким образом в миролюбии гиляков, Татаринов ввел лодию в реку и поставил ее за «кошкой» в «закошечье», как до сих пор говорят поморы. Они простояли в реке четыре дня, причем гиляки приезжали на лодию, казаки гостили у них на берегу, ловили рыбу, и ничто не предвещало скорой трагической развязки…
На пятый день Татаринов вместе с десятью казаками отправился на двух лодках вверх по реке… А часа через три мимо лодки вниз по течению проплыл первый труп, за ним второй… Оставшиеся в лодии казаки опознали убитых товарищей. Опасаясь нападения, — хотя на берегу по-прежнему все было тихо и мирно, — они снялись с якоря, вывели лодию из реки и остановились напротив устья, в полукилометре от берега…
Еще сутки ждали они товарищей, но никто из них не вернулся. Что случилось на реке, почему гиляки напали на казаков, ловивших рыбу и, наверное, плохо вооруженных, этого мы никогда, не узнаем. Но мореход Татаринов погиб вместе со своими сподвижниками, так и не выполнив смело задуманного плана. А экспедиция обещала быть интересной, и она наверняка вошла бы в почетный список плаваний русских по Тихому океану…
Не умевшие водить лодию спутники Татаринова лишь после многодневных скитаний «без руля и без ветрил» сумели добраться до устья реки Уды…
Зато боярский сын Прокопий Филькеев остался цел и невредим и много лет спустя рассказывал в Якутске историку Миллеру о своих «злоключениях», жаловался на неугомонного капитана Татаринова, так печально закончившего дни свои.