Полярные мореходы XVII столетия не делали многолетних запасов продовольствия, они жили преимущественно на «подножном корму», обеспечивая себя провизией на месте. Точно так же действовали Акакий Мураг и его товарищи. Но надежды их на успешную охоту зимой не оправдались: олени откочевали далеко на юг, и только нахальные, совершенно не боявшиеся людей песцы стаями бродили вокруг. Начался голод. Пришлось забыть о брезгливости и взяться за «поганую пищу», каковой считались песцы. Их убивали в большом количестве, выбрасывали никому не нужные шкурки (они войдут в моду лет через сто пятьдесят, когда выбьют соболя) и ядовитую печень, а мясо варили. Тщательно обглоданные косточки, расколотые черепа, из которых извлекался мозг, зимовщики бросали за печку, к стене.
Мореходы были отрезаны от всего мира тысячеверстной снежной пустыней, никто не мог прийти к ним на помощь, и они знали это. Почти не стихая, выли над их маленькой плосковерхой поварней пурги, выдувая остатки тепла и заставляя людей теснее прижиматься друг к другу, слышалось тявканье голодных песцов.
От недоедания развилась цинга, и трое зимовщиков (трое, а не двое, как думали топографы) погибли. Видимо, это были Акакий Мураг, иначе его ножи не остались бы в поварне, женщина, носившая сарафан, и кто-то еще…
Остальные мореходы, едва вскрылось море, срочно погрузились на коч, бросив часть имущества и компас (оставшиеся в живых пользоваться им, очевидно, почти не умели), и поплыли дальше, на юго-восток. Там они надеялись встретить людей.
Последний акт трагедии разыгрался на острове Фаддея, там, где встретили непроходимые льды участники Великой северной экспедиции — Прончищев и Лаптев. Наверное, бурей или надвинувшимися льдами коч выбросило на берег и покалечило так, что починить его оставшиеся в живых после крушения уже не смогли. Надо думать, что они ненадолго пережили утонувших: все их имущество брошено на острове Фаддея, там же оказалось и бронзовое зеркальце с китаврасом — последняя забава туземной женщины…
Вот, пожалуй, и всё, что можно рассказать об этой арктической трагедии. Отважные мореплаватели погибли. Неудачно закончились и все дальнейшие известные попытки пройти морем вокруг Таймырского полуострова.
Но означает ли это, что не было неизвестных нам походов, закончившихся успешно? Походов тайных; участники которых сами стремились скрыть свои истинные цели?.. Думаю, больше того — уверен, что такие походы были.
…Вспомним о полулегендарном землепроходце Пенде, который, если верить преданию, достиг устья Лены в самом начале XVII столетия. Вспомним легенды индигирцев. Они определенно утверждают, что русские пришли на Индигирку морем!
И вновь приходится посетовать, что мы все еще недостаточно настойчиво стремимся до конца раскрыть историю первых плаваний и походов русских по Северному Ледовитому океану. Да, мы узнали, что около, 1620 года промышленные кочи шли на восток вдоль Таймыра. Но как мы узнали об этом?.. Случайно. А между тем многие районы Севера, и прежде всего побережье Таймыра и близлежащих островов, нуждаются в планомерном, систематическом обследовании специалистами-археологами и историками. И медлить с этим нельзя. Время безжалостно уничтожает смутные следы, оставленные на далеком севере первыми мореплавателями. И не только время. Многое уничтожается людьми. Без злого умысла, по неведению, но все-таки уничтожается.
Можно не сомневаться, что если археологи в ближайшие годы приступят к планомерному обследованию необжитых районов севера побережья Таймыра, Северной Земли, то вскоре будут сделаны новые любопытнейшие открытия.
Пока же очевидно одно: все таймырское побережье русские обошли морем в XVII и XVIII столетиях.
Берега несправедливости
Беринга, Берингов, Берингово
Я никогда не был на Командорских островах, но слышал, как волны разбиваются о их скалы.
Мы плыли по Берингову морю с Чукотки, полуострова, который с севера омывается Чукотским морем, с востока — Беринговым проливом, отделяющим Азию от Америки, а с юга — Беринговым морем. Путь наш лежал к берегам Камчатки, к городу со старинным названием Петропавловск. Неожиданная радиограмма изменила курс транспорта: у Командорских островов на камни село какое-то судно. Буксирный катер пытался стащить его на глубокую воду, но лопнули все тросы, а судно так и осталось на мели. Наше участие в этом происшествии свелось к тому, что мы завезли туда новый металлический трос. Происходило все это ночью, мы легли в дрейф, и стало так тихо, что до слуха нашего донесся глухой плеск океанских волн, набегавших на прибрежные скалы. А потом подошел буксирный катер, на него перегрузили с транспорта бухты троса, и мы отправились дальше.
Вот, собственно, и все. Но сейчас именно с этого незначительного эпизода мне захотелось начать сложный процесс распутывания истории первоначального исследования северной части Тихого океана, сложный тем более, что делать это я собираюсь в обратном порядке.
Два острова, не считая мелких скал и кекуров, входят в состав Командорской группы. Первый из них, самый крупный, называется островом Беринга, второй, поменьше, — Медным.
Ранняя история этих островов весьма любопытна. На них разыгрался заключительный акт одной из тихоокеанских трагедий.
В самом начале ноября 1741 года по Тихому океану, почти в буквальном смысле слова без руля и без ветрил, плелся на запад к берегам Камчатки двухмачтовый пакетбот «Св. Петр». Командиром на нем числился датчанин Витус Беринг, носивший звание капитан-командора русского флота. Витус Беринг, ослабевший от болезни, давно уже не выходил из своей каюты, в управление судном не вмешивался, да им почти никто и не управлял, потому что все были больны и измучены; Каждый день за борт сбрасывали одного, а то и двух умерших. Все ждали неминуемой гибели. Часто дули встречные ветры, и, хотя пакетбот почти все время шел под малыми нижними парусами, стакселями и рифлеными триселями, судно нередко сносило назад. «Никакое красноречивое перо не в состоянии было бы описать наших крайних бедствий», — отметил в эти дни в своем дневнике один из самых деятельных и умных участников плавания — натуралист Стеллер. Капитан-командор в столь трудной обстановке сумел предложить лишь одну радикальную меру: в случае спасения православным сделать пожертвования в пользу церкви в Петропавловске, а лютеранам — в… Выборге, на другом конце планеты!
4 ноября утром погибающие мореплаватели увидели впереди по курсу землю — высокие горы с присыпанными снегом вершинами. Где находится пакетбот — толком никто не знал. Но плыли люди к Камчатке, спасение надеялись найти на Камчатке и поэтому очень легко и охотно желаемое приняли за действительное. «Невозможно описать, — сообщает тот же Стеллер, — как велика была радость всех нас, когда мы увидели этот берег! Умирающие выползли наверх, чтобы увидеть его собственными глазами, и каждый сердечно благодарил бога за его великую милость к нам. Даже больной капитан-командор вышел наверх. Все осведомлялись о здоровье друг друга, все изъявляли надежды на отдых и успокоение. Нашли даже спрятанный где-то бочонок с водкою, которым еще более усилили общую радость… Открывшаяся земля казалась Камчаткою!»
Выбравшийся на палубу Витус Беринг слишком хорошо знал побережье Камчатки, чтобы ошибиться и принять за нее незнакомую землю. Кроме того, по счислению, даже самому оптимальному, до Камчатки нужно было плыть еще несколько десятков миль, а полуденная «обсервация» подтвердила, что пакетбот находится севернее Авачинской бухты, где недавно был основан Петропавловск — порт с большим будущим.
Как следовало поступить в этом случае командиру?.. Кажется, двух мнений на этот счет быть не может. Любой руководитель на месте Беринга, не утративший чувства ответственности за жизнь подчиненных, обязан был сообщить им, что радость их преждевременна, и приказать плыть дальше, к порту, где их ждало теплое жилье и обильная пища, столь необходимая больным цингой.
Капитан-командор поступил иначе.
В его каюте собрался «консилиум», на который приползли все, кто еще мог двигаться, в том числе и нижние чины. На этом консилиуме Беринг предложил плыть дальше в поисках Авачинской бухты. Измученная команда, в отличие от капитан-командора уверенная, что судно находится у берегов Камчатки, с ним не согласилась, и все, кроме Овцына, встали на сторону офицеров Вакселя и Хитрова, которые высказались за немедленную высадку на берег.
Одна из особенностей характера Витуса Беринга заключалась в том, что, как увидим дальше, твердость он проявлял лишь в тех случаях, когда выбирал более легкий путь. В данном случае он твердости не проявил и тем самым подписал смертный приговор и себе и многим другим.
…Тихий попутный ветер, слабо надувая обветшалые паруса, двигал пакетбот к скалистому берегу. В версте от него уже под вечер следующего дня попытались стать на дагликс-якорь на глубине в двенадцать сажен. Но перепревший канат почти тотчас лопнул, и пакетбот понесло на скалы. Второй якорь тоже не удержал судно. И тут Берингу повезло последний раз в жизни: волны перебросили пакетбот через буруны в тихую заводь, не повредив его. Там моряки бросили с правого борта последний плехт-якорь, который и остановил судно на безопасном расстоянии от берега.
Минула ясная лунная ночь. Утром мореплаватели спустили на воду последнее сохранившееся у них гребное суденышко — лангбот. В него село несколько человек из числа тех, которые еще могли держаться на ногах, среди них Стеллер. Благополучно добравшись до берега, они удачно поохотились, Стеллер набрал целебной противоцинготной травы, и все это отправили на пакетбот Берингу. Началась перевозка больных. Все участники плавания свидетельствуют, что на больных убийственно действовал свежий холодный воздух. Во время плавания, главным образом за последние дни, погибло двенадцать человек, а при перевозке с пакетбота на берег — девять. К счастью, стояло маловетрие и волны не мешали перевозкам.