- Володька, ты очень дружил с Сергеем. Где он сейчас? - спросила Майка.
- Жив. Но еще не демобилизовался.
- Мы встретились в сорок втором... Он был в штатском при "звездочке" и вроде не собирался воевать.
- Он пошел, Майя.
- А его отец? Сергей говорил что-то о посылках... без которых...
- Отец сам отказался от его помощи, - перебил Володька. - Через два года он должен выйти... Сережке повезло, его взяли в школу военных переводчиков.
- Повезло? - усмехнулась она. - Наверное, сам объявил, что знает немецкий.
- Возможно... - безразлично протянул Володька.
- Он тебе ничего не рассказывал... про меня? - Майка взглянула прямо в глаза Володьке.
- Про тебя? Говорил, что ты стала роскошной женщиной, - улыбнулся он. - И был прав.
- Терпеть не могу этого слова! Больше ничего не говорил?
- Ничего.
Ему показалось, что она облегченно вздохнула, но он не придал этому значения.
- Куда же нам зайти? Я настроился посидеть где-нибудь.
- Володька, у тебя, наверно, не так много денег? Давай просто пошатаемся по Москве...
- Может, зайдем в самотечную "Нарву"?
- В эту забегаловку? Нет, Володька, погуляем. Разве тебе не приятно бродить по Москве... победителем, - досказала она.
- Да, победителем, - задумчиво сказал Володька. - Правда, Вовка Деев при нашей встрече высказался: войну-то выиграли, а мы с тобой калеки...
- Не смей об этом! - резко прервала Майка.
- Знаешь, когда шла война, не страшно было никакое увечье, а вот сейчас... На параде-то не мы прошлись, - закончил он.
- Впереди вся жизнь, Володька. Неужели ты этого не понимаешь?
- Умом понимаю, но вот почувствовать это душой что-то не получается, задумчиво произнес он.
- Получится, - она дотронулась до его руки и слегка пожала.
Они вышли к Страстному бульвару, повернули направо и двинулись к Трубной. Возле пивной, где сегодня напророчили Володьке скорую смерть, он остановился.
- Зайду куплю папирос. Подожди меня.
Через несколько минут он вышел с пачкой в руках. Около Майки стоял какой-то пожилой, хорошо одетый мужчина и, держа ее за локоть, что-то говорил. Володька подошел и с недоумением уставился на него.
- Володька, этому гражданину я очень понравилась. Приглашает в ресторан. Скажи ему пару слов, - спокойно проговорила она, усмехнувшись.
- А ну пшел! - процедил Володька, отрывая руку мужчины от Майкиного локтя. - Пшел! - повторил он, надвигаясь на него.
Тот растерянно скривил рот, потоптался на месте, ища выхода из создавшегося положения, но, когда Володька отвел руку для удара, пробормотал:
- Извините, я не знал, что дама не одна... - и отошел от них.
- Вот видишь, - рассмеялась Майка. - А ты говорил - в армию...
- Надо было врезать... Сколько сволочей развелось, - угрюмо проворчал Володька.
- Ты все такой же, - ласково потрепала она его по щеке, вспомнив, видно, школьные "подвиги" и частые отметины на Володькиной физиономии.
- Я сегодня на этом самом месте уже дал одному...
И рассказал про утреннее происшествие.
- Ты уверен, что он из твоей роты? - немного помедлив, спросила Майка.
- Черт его знает!
- Забудь об этом. Просто какой-то псих, - сказала Майка.
Пройдя дальше по бульвару, они присели на скамейку и закурили. Володька с наслаждением тянул дымок "Казбека", казавшийся таким ароматным после махры, которую он постоянно курил.
- Скажи, Володька, у тебя был кто-нибудь на фронте? - вдруг спросила она.
- Не было... Я же в пехоте воевал, а там... - О Клаве он умолчал. - Почему ты спрашиваешь?
- Так... Не переживай, у тебя все будет.
- Я и не переживаю, - улыбнулся он. Потом поднялся и решительно произнес: - Пойдем в ресторан.
- Нет, - покачала она головой, - не хочется. Погуляем еще...
Домой Володька вернулся не поздно, чему мать, видевшая его приготовления перед уходом, удивилась:
- Ты уже пришел? Давай ужинать.
За скудным ужином - немножко хлеба, жидкий чай с полкусочком сахара - мать опять спросила, когда же он пойдет к Юлькиным родителям.
Володька сразу сжался и пробормотал, что пока ему очень трудно.
- Знаю, но это нужно, - настойчиво сказала она.
- Мама, я четыре года делал только то, что надо... Я устал от этого.
- Володя, ты думаешь, если окончилась война, это слово потеряло свое значение? Нет, оно на всю жизнь. - Она вздохнула и внимательно поглядела на него.
Он поднялся из-за стола и, закурив, стал ходить по комнате. Вдруг остановился, осененный новой для него мыслью.
- Знаешь, мама, наверно, сейчас я имею право делать все, что х о ч у. И к черту всякие "надо"! По крайней мере, пока, до института. - Он смотрел на мать, ожидая ответа, но она отвечать не спешила, покачала головой, взяла папиросу, прикурила от Володькиной и только потом сказала:
- Это может тебя далеко завести.
- Нет, мама, - горячо возразил он. - Просто нужно немного расслабиться. Сама же говорила...
- Я говорила о другом, Володя, - перебила она и, помедлив, спросила: - Как ты себя вообще чувствуешь?
- Хорошо. Почему ты вдруг?..
- Так... - неопределенно ответила мать, еще раз поглядев на него. И он понял, что она не поверила в его "хорошо".
Вовка Деев выписался из госпиталя и позвонил Володьке.
- Ну вот я и вышел на волю, так сказать, - сказал он в трубку, - а посему приглашаю долбануть по этому поводу.
- Куда пойдем?
- Заходи ко мне, решим... Куда-нибудь недалече от дома, а то ковылять на этих чертовых костылях трудновато.
- Приду.
Недолго размышляя, они решили отправиться в самотечную "Нарву" - и от Деева недалеко, и место знакомое. Деев долго рассматривал меню.
- Мясца охота... Давай по бифштексу по-гамбургски.
- Валяй, - согласился Володька, ощутив, как рот наполнился слюной.
- Так... По стопочке, конечно, и пивка холодного, - чмокнул губами Деев.
Жареного мяса Володька не ел с тридцать девятого года, не считая лошадиной губы, которую, проткнув штыком, поджаривал на костре под Ржевом. И Вовка Деев, наверно, тоже давно не едал такого, а потому проглотили они залитое яйцом мясо в один присест, не ощутив сытости. Деев, немного помявшись, все же решился выбросить еще пару сотен - заказал по второй порции и еще по стопке. В головы немного ударило, и Деев начал:
- Ты же знаешь, с отцом у меня еще до войны были сложные отношения, гулял он, бабник невозможный, а тут совсем распоясался - начальничек же... Ведь, считай, с дочками спал, с девчатами нашего с тобой возраста, меня не стеснялся. Короче, мне эта тыловая, прифронтовая жизнь, как передохнул и отъелся после училища, осточертела, плевать я на нее хотел, воевать же шел, а не в тылу отираться, - он задумался. - Тут и получилась история.
- Какая? - заинтересовался Володька.
- Из-за девки, конечно.
- У тебя из-за девчонки? - удивился Володька.
- Чего удивляешься? В школе, и верно, я девчатами не интересовался, но пришло, видать, время, двадцать два стукнуло. И понравилась одна. Девчонка была красивая, многие за ней ухлестывали. Вот я и сцепился с одним лейтенантом. Вначале по мордасам друг друга лупили, а потом за пистолеты схватились... Ну и влепил я ему в плечо... Трибунал, как сам понимаешь. Тогда штрафбатов еще не было, разжаловали и на передок рядовым... - Он отхлебнул еще пива, нахмурился и выдохнул: - Досталось... Через три месяца за то, что в самое пекло лез, звание вернули и судимость сняли... А через полгода шлепнуло меня. Остальное знаешь.
В ресторане было шумно, дымно и душно... Большинство посетителей военные, но и штатских хватало. Около военных крутились раскрашенные девицы, которых сразу приглашали за столик, и они жадно наваливались на еду. Фронтовики, ошалевшие и оттого, что вышли из войны живыми, и оттого, что находятся в столице - многие, возможно, впервые и проездом, - пораженные непривычным ресторанным великолепием довольно-таки замызганной "Нарвы", широко пировали с подцепленными девицами. Один капитан, сидевший за соседним столиком и напоминавший Володьке кого-то, щедрым жестом бросил на стол часики и растроганным от собственной доброты голосом предложил своей спутнице:
- Выбирай любые... Дарю на память.
Около Деева и Володьки девицы не вились, оба без погон, без орденов и медалей, столик их был скромным, да и заняты они своим разговором.
- После всего, Володька, что мы хватили, гулять бы нам хоть полгодика напропалую, ан не на что, - Деев обвел взглядом веселящийся зал.
- Тебе охота учиться? - спросил вдруг Володька.
- Наверно, да, - задумчиво сказал Деев, разгоняя рукой дым от Володькиной папиросы, а потом, вздохнув, добавил: - Что мне еще остается? Чем черт не шутит, быть может, удастся сказать свое слово в архитектуре, оставлю, так сказать, след...
- А мне что-то неохота, - протянул Володька. Деев понимающе глянул на него.
- Надо же, Володька.
- Для чего? - В глазах Володьки была тоска.
- Ну как для чего? - встрепенулся Деев. - Высшее образование, специальность...
- Только для этого? Скучно... - он выдохнул дым и смял докуренную папиросу.
- Придумал более веселое?
- Ни черта я не придумал! Понимаешь, после того, что мы сделали, все остальное кажется мне какой-то мелкой возней - институт, учеба, потом работа... - Он замолк, разливая пиво. - У меня такое ощущение, что главное в жизни нами уже совершено, а дальше... дальше пойдет что-то малоинтересное.
- Тебе что, здорово интересно было на войне? - осклабился Деев.
- Представь себе, да. Тяжело было, страшно, но - интересно.
- Хреновину порешь! Вы с Сергеем любили философию разводить по любому поводу, вот и теперь чушь городишь. Может, в штабах тыловых или где-нибудь около фронта и было кой-кому интересно, а на передовой... - он задумался. Знаешь, идиоты мы были все-таки, мальчишки сопливые! Сами под пули лезли! Разве не так? - У Деева запрыгали губы, и он опрокинул стопку.