На Кавказе ведь очень любят песни. Соберутся за столом и поют. Муж знал много песен и русских, и грузинских, и украинских. Он пел в лесу, дома, на лошади...
Вот я услышала сейчас по радио грузинскую песню «Сулико» и сразу вспомнила Багдади. Вечер. Шумит река. Муж возвратился с работы и сидит на ступеньках балкона, у него на коленях Оля и Володя. Он обнял детей за плечи, и они втроем поют. Какие песни пели? «Есть на Волге утес», «Укажи мне такую обитель», «Как ныне сбирается вещий Олег», «Баламутэ, выйди з хаты», «Засвистали козаченьки», «Реве тай стогне Днипр широкий», «Сулико». Очень муж любил читать вслух стихи Шевченко...
Александра Алексеевна оживляется, в ее черных глазах зажигаются искорки нежности.
— У нас часто собирались гости, и они всегда просили маленького Володю петь и читать стихи. А чтецом он был с четырех лет. Читал Лермонтова, Пушкина, Некрасова. Гостей не стеснялся, хотя сам был чуть повыше стола.
Помню, держался за платье, потом научился читать — и вдруг как-то сразу повзрослел. Я не заметила, как и вырос. А когда поступил в гимназию, его увлекли уже другие дела.
Песни он любил, но совершенно не выносил слащавых и пошлых романсов. А песни народные — русские, грузинские, революционные — любил и пел сам. В дни революции 1905 года он вместе с товарищами по гимназии разучивал по-грузински «Варшавянку», «Смело, товарищи, в ногу».
Многим казалось, что Володя рос грубым, нелюдимым, а ведь он был добрый и нежный. Вот я прожила уже восемьдесят с лишним лет и постоянно думаю, какое доброе у него было сердце! Он рос без отца, рано начал зарабатывать, и его воспитание лежало на мне. Я с ним всегда разговаривала ласково. Лаской он платил и мне. Когда мы переехали в Москву, Володе было четырнадцать лет. Он уже дружил со студентами. У нас в квартире жил студент консерватории Николай Хлестов. Володя всегда просил его:
— Ну, Коля, спой мне: «О, дайте, дайте мне свободу...». Очень он любил арию князя Игоря.
А когда Володя уходил из дому, он часто напевал:
Плохой тот мельник должен быть,
Кто дома вечно хочет жить,
Все дома, все дома...
Александра Алексеевна смотрит на портрет сына, где он снят веселый, улыбающийся, с черной собакой на руках, и говорит негромко:
— Он был хороший сын...
«ПИСЬМО МАТЕРИ»
Белопалубный красавец-корабль «Сергей Есенин» по синей Оке держит путь на родину поэта — в село Константиново. С Шурой Есениной, младшей сестрой поэта, мы стоим на верхней палубе и любуемся рязанскими раздольями.
Я люблю над покосной стоянкою
Слушать вечером гуд комаров.
А как гаркнут ребята тальянкою,
Выйдут девки плясать у костров! —
вспоминает Шура юношеские стихи брата.
— Вот здесь, на этих просторах, и протекало детство Сергея, — рассказывает она, — эти места имел он в виду, когда писал:
Как бы ни был красив Шираз,
Он не лучше рязанских раздолий...
Особенно хороша у нас сенокосная пора! Нигде так весело не отдыхают, как на сенокосе, хотя минуты отдыха и коротки, но усталь нигде не проходит так быстро. А работали с песнями!
Вот она и подошла, моя тема — о песне! Расспрашиваю Шуру: какие же песни пелись тогда у них на селе, кто учил их песням?
— У нас вся семья любила петь, а мать была завзятая певунья, песен она знала бессчетное количество! Отец мальчиком пел в церковном хоре. У него был, хотя и слабый, но очень приятный тенор. Больше всего я любила, когда он запевал: «Паша, ангел непорочный, не ропщи на жребий свой...».
И Шура негромко напевает мелодию той песни.
— Слова из этой песни у Сергея вошли в «Поэму о 36».
...Шуру я знаю с четырнадцати лет. Есенин жил тогда в Москве недалеко от консерватории, в Брюсовском переулке, под самыми небесами. Он только что вернулся с Кавказа, привез поэму и новые стихи. Мы с Всеволодом Ивановым и Сергеем Буданцевым, друзьями Есенина, как-то пришли к нему в гости. Нас встретила тоненькая, стройная девушка с пепельными косами. Младшая сестра Есенина, Шура, похожа на брата: те же русые волосы, светлые глаза, девичья несмелость в улыбке.
— А где же Сергей?
— Ушел гулять...
— Значит, не скоро вернется, — определяем мы. На прогулках обычно Есенин работает. Бродит по переулкам в одиночестве и сочиняет. А сегодня вечер особенно хорош!
Друзья идут разыскивать Есенина, а меня оставляют с Шурой:
— Придет Сергей, не отпускай!
Шура недавно приехала из деревни. Она сидит на диване и что-то вышивает. Она вспоминает о золотой рязанской осени, о снежной зиме, о веселых святках, когда Сергей приезжал на каникулы с праздничными подарками.
— А как он проводил время дома? — интересуюсь я.
— Он умел повеселиться. Но и работать любил. Работал и днями, и вечерами. Встанет из-за стола и начинает расхаживать по избе. Руки в карманы или скрестит на груди. Ходит и напевает вполголоса...
— А что он пел?
— Разное. «Дремлют плакучие ивы», «Выхожу один я на дорогу», «Горные вершины» или «Вечерний звон»... С малых лет мы слышали эти песни от матери. Песни и сказки. Она хоть и была неграмотной, но знала много. Подрастая, мы вдруг узнавали, что песни, которые она нам пела, зачастую были переложенные на музыку стихи Пушкина, Лермонтова, Никитина, Кольцова.
Увлекшись воспоминаниями, Шура не замечает, как в комнату со свертками в руках неслышно вошли Есенин с друзьями. Сергей Александрович с любопытством выслушал рассказ сестры о себе, о матери. Осторожно положив покупки на стол, он прикрыл ладонями глаза сестры и нежно поцеловал ее.
— Ах ты, красавица моя рязанская!
Смущенная до слез Шура выбежала из комнаты.
Этот маленький эпизод вспомнился мне, когда я слушал на палубе парохода ее негромкое пенье.
Корабль приближается к небольшой пристаньке. Здравствуй, Константиново!
На берегу нас встречает старшая сестра Есенина — Екатерина Александровна. Поднимаемся по тропинке в гору, где стоит изба Есениных. Невиданной красоты закат — золото с голубым, малиновое с серебром — разлился вполнеба. Отсюда, с обрыва, видны заливные луга, далекий синий лес. На середине реки застыла лодка, в ней рыбак с удочкой.
— Наш Сергей тоже любил рыбную ловлю, — говорит Екатерина Александровна. — На рыбалке он думал, мечтал, сочинял. Любил зори и закаты... В те далекие годы мы часто ходили вечерами провожать проходящие мимо пассажирские пароходы...
— Всегда испытываешь такое чувство, будто провожаешь в отлет журавлей, — говорит Шура. — Пароход войдет в шлюз, а мы — домой, на село. Все спят. Где-то в конце села слышна гармошка. В такой вечер трудно удержаться и не запеть! Начинали обычно Сергей или Катя. А уж запел один, то как же удержаться другому! И подпоешь. Пели мы складно...
— После отъезда в Москву Сергей Александрович скучал, видно, по деревне, — замечаю я.
— Его всегда тяготила неустроенность в Москве, отсутствие своего угла...
— Которого, в сущности, он так и не имел до конца своей жизни, — с грустью добавляет Екатерина Александровна.
Поэтому он часто наезжал в родные края, здесь он много работал. Мы всегда радовались его приездам. По вечерам читали стихи, пели песни. Хором.
— Какие же?
— Чаще всего это были грустные, протяжные песни. Старинные. Очень любил Сергей «Прощай жизнь, радость моя...» и часто просил нас с сестрой петь ее. Была у него еще одна любимая песня — «Это дело было летнею порою». С Сергеем часто приезжали его друзья. Они тоже любили петь. Особенно выделялся своим глуховатым тенором Василий Наседкин. Как сейчас слышу негромкую протяжную песню оренбургских казаков «Молодка, молодка, молоденькая...».
Я сижу у окна и гляжу в сад, на амбарчик, где Есенин написал свое знаменитое «Письмо матери». Вспоминаются мне и другие его стихи, которые стали песнями: «Есть одна хорошая песня у соловушки», «Клен ты мой опавший», «Эх вы, сани, сани», «Зеленая прическа». Мне доводилось не раз аккомпанировать Есенину на гитаре, когда он получитал-полунапевал свои песни-стихи. Многие из его песен исполнялись уже и тогда, при жизни Есенина. Особенно популярным было «Письмо матери».
Стихи Есенина все больше и больше привлекают внимание наших композиторов. Глубокие, лиричные, задушевные, они сами просятся на музыку. Композитор Георгий Свиридов создал «Поэму памяти Сергея Есенина» на стихи поэта. Звучат песни, хоры, романсы, написанные на слова Есенина В. Шебалиным, 3. Левиной, В. Салмановым, Н. Пейко и многими другими композиторами.
Каждый день в Константиново, на родину поэта, приезжают гости со всех концов земли. Они хотят повидать те места, где Есенин подслушал и сложил свои заветные песни...
ЗВЕЗДЫ И МУЗЫКА
Чкалов немногословен, разговаривает баском, волжским говором. У него красивый открытый лоб, синие смелые глаза. Глядя на него, я часто думал: как ярко и властно запечатлелись в нем лучшие черты человеческого характера — воля, отвага, трудолюбие, настойчивость.
Валерий Павлович был не только отважным летчиком. Талантливый самородок, он стремился к знаниям, любил искусство, литературу, тонко чувствовал музыку.
После дальнего перелета на остров Удд, когда экипаж в штормовую погоду, сквозь ливни и грозы прошел над вершинами неизведанных горных хребтов, прорвавшись к берегам бурного Охотского моря, Чкалов в Кремле впервые высказал вслух свою смелую мечту о перелете через Северный полюс. Получая орден и грамоту Героя Советского Союза, он сказал:
— Если не в этом, то в будущем году наш маршрут обязательно пройдет к берегам Северной Америки!
И вот накануне полета через полюс он позвонил мне по телефону.
— На полчаса вырвался домой, тайно ото всех. Приезжай.
Дверь открыла жена Чкалова Ольга Эразмовна. Ответив на приветствие усталой улыбкой, она молча кивнула в сторону кабинета. Оттуда доносилась музыка. Я тихо вошел в кабинет.