— Это очень просто, — сказал Барраг. — Порошок уже у меня между рогами?
— Да, — ответил Голос.
— Тогда будь здрав, о Пагшат!
Вождь на ощупь пробрался по тоннелю от пещеры злого духа до выхода, вернулся в прерию и потихоньку — чтобы не растрясти волшебный порошок — побежал обратно к спящему стаду.
Неподалеку от места ночевки дорогу вождю внезапно преградила пантера, гибкая, ловкая и черная, как уголь, но Барраг быстрым ударом своего копыта пробил хищнице череп. «Жалкие существа эти пантеры, — размышлял вождь, отыскивая себе местечко для сна среди сородичей. — Пожалуй, стоит превратить юнца Окену в черную пантеру».
Обладая огромной силой, он утратил чувство опасности и забыл, что взрослая пантера — самый страшный враг его племени[34].
На рассвете вождь повел царственное племя окколом к маленькому источнику посреди плодородной долины, из которого вытекал ручеек с прозрачной прохладной водой.
Вождь имел право напиться первым, но Барраг, склонившись над ручьем, резко тряхнул головой и отступил в сторону.
— Подойдите! Я хочу доказать, что ни к кому не питаю зла, — коварно произнес он, обратившись к соплеменникам. — Окену — старший сын покойного, но почитаемого нами вождя Дакта. Я не хочу лишать его законных прав. Пусть Окену, как принц-наследник, напьется первым!
Выслушав эти слова, старейшины удивленно переглянулись. Барраг Бык не склонен был уступать кому бы то ни было. Однако царственной вдове польстило внимание, оказанное ее сыну, и она поспешно подтолкнула его вперед. И вот Окену горделиво подошел к источнику и стал пить, а Барраг тем временем старательно думал о черной пантере.
Еще миг — и ропот ужаса и изумления пробежал по рядам царственного племени, ибо тело Окену внезапно исчезло, а на его месте появилась скорченная фигура дрожащей испуганной пантеры.
— Смерть хищнику! — взревел Барраг, бросившись к пантере.
Он уже занес свое раздвоенное копыто, чтобы сокрушить череп пантеры. И вдруг — прыжок, словно черная стрела мелькнула в воздухе, и пантера очутилась на плечах Баррага. Мощные челюсти сомкнулись на загривке бизона, острые зубы глубоко вонзились в плоть.
Крича от боли и испуга, вождь встал на дыбы, пытаясь стряхнуть мучителя, но пантера держалась цепко. И снова взвился Барраг, крутясь из стороны в сторону, выпучив глаза, шумно и быстро дыша; его большое тело содрогалось.
Соплеменники в страхе следили за схваткой. Они видели, как вождь падает на колени и катается по траве; видели, как тот встает, но противник по-прежнему цеплялся за его спину клыками и когтями; они слышали стон отчаяния, вырвавшийся у их предводителя, а в следующее мгновение Барраг помчался прочь, будто стрела, выпущенная из лука, и его ужасные вопли мало-помалу затихли вдали.
Прерия обширна, и просторы ее пустынны. Стервятник, парящий на распростертых крыльях, с тревогой наблюдал за бегством Баррага Быка, который час за часом мчался в сторону юга — единственная движущаяся фигура на всем этом бескрайнем пространстве.
Солнце склонилось к земле и скрылось за краем прерии. Сгустились сумерки, потом настала ночь. А черная тень, прыжок за прыжком, все металась во мраке, как безумная. Шакалы, бродившие в поисках добычи, приостановились, заслышав учащенное прерывистое дыхание и неровный перестук копыт мчащегося бизона. Но пока они раздумывали, бизон пробежал мимо, а безмолвная пантера по-прежнему сидела у него на плечах.
Глубокой ночью Барраг вдруг прервал молчание.
— Приди ко мне, о Пагшат, о великий злой дух, спаси меня! — выкрикнул он.
Тут же рядом с ним возник темный движущийся силуэт, подобный тени.
— Спаси меня, Пагшат! — простонал Бык. — Сокруши врага моего, освободи меня!
Ледяной шепот долетел до него:
— Не могу!
— Верни ему истинный облик, — молил Барраг, задыхаясь. — Слушай, Пагшат: это сын вождя… сосунок… малосильный! Расколдуй его, прежде чем он меня убьет!
И снова прозвучал тихий ответ, словно дуновение зимы, и ледяной озноб пробрал его до костей:
— Не могу!
Мыча от боли, Барраг все несся вперед и вперед.
— Только после твоей смерти, — продолжал Голос, — Окену станет прежним. Не раньше.
— Но разве мы не заключили с тобой договор? — вопрошал в отчаянии Барраг.
— Заключили, — сказал злой дух, — и я свою часть выполнил. Но ты еще обязан исполнить зарок.
— После смерти… только после моей смерти, Пагшат! — завопил Бык, весь дрожа.
Лишь жестокий смех был ему ответом. Лунные лучи прорвались сквозь разрыв в облаках и затопили прерию серебряным светом. Злой дух исчез, и только одинокий бизон с безмолвным, вцепившимся в него хищником вслепую бродил по бесконечной равнине.
Когда-то Барраг договорился со злым духом о даровании ему силы, и теперь обладал он силой десяти быков. В легендах не упомянуто, сколько дней и ночей носился огромный бизон по прериям с черной пантерой на загривке. Мы знаем, что видели его индейцы, и юта, и апачи, ибо об этом повествуют их легенды. Далеко на юге, на расстоянии сотен миль, жило племя команчей; многие годы эти индейцы рассказывали своим детям о Барраге Быке и о том, как злой дух прерий соблазном довел его до греха, потом предал и оставил на произвол мстителя, Черной Пантеры, то есть зачарованного сына убиенного вождя Дакта.
Да, Барраг обладал силой десяти быков, но даже и такой запас исчерпывается. Безумный бег наконец завершился. Как только Барраг упал бездыханным на травы прерии, черная пантера ослабила свою хватку и мститель обрел свой изначальный облик. Чары злого духа развеялись, и Окену, уже в природном своем виде, бросив последний взгляд на поверженного врага, повернулся головой к северу.
Много сменилось лун, пока он воссоединился с царственным племенем окколом.
С тех пор как Барраг в приступе безумия умчался на юг, племя скиталось без вождя. Они понимали, что Окену в облике черной пантеры ни в коем случае не отпустит убийцу своего отца, однако чем закончится это странное происшествие, никто из них не мог предугадать. Поэтому они остались на хорошо известных прежних пастбищах и терпеливо дожидались новостей об отсутствующих соперниках.
Прошел целый год, и вот однажды было замечено, что некий бизон движется по прерии в направлении пастбищ окколом. Он шагал гордо, с достоинством; взгляд его выражал бесстрашие, но также и мудрость. Когда он величественно вступил в круг стада, то оказался намного выше ростом всех остальных бизонов. Царственное племя благоговейно замерло.
— Да это же старый вождь Дакт, возродившийся к жизни! — воскликнул наконец один из старейшин.
— Не совсем так, — ответил пришелец звонким голосом, — это сын, который отомстил за гибель своего отца. Взгляните на меня! Я — Окену, вождь царственного племени окколом. Осмелится ли кто-то оспорить мое право повелевать?
Ни один голос не ответил на вызов. Вместо этого все семь сотен голов склонились в безмолвном преклонении перед Окену, сыном Дакта, первого вождя народа окколом.
Перевод Алины Немировой
Мэри Истмен. Скала Девы, или Прыжок Веноны
Мэри Истмен (1818–1887) вписала свое имя в историю литературы довольно неожиданным и, пожалуй, не лучшим образом. Она была родом из знаменитой семьи, представители которой совершили множество деяний во имя Соединенных Штатов Америки еще даже до того, как те стали Штатами; но так уж вышло, что основная их деятельность развивалась на американском Юге, традиционно приверженном рабовладению. Как ни парадоксально, это не мешало южанам поддерживать более уважительные отношения с коренными американцами (индейцами), чем обычно удавалось выходцам из северных штатов.
Когда муж Мэри, художник и офицер топографической службы Сет Истмен, был назначен комендантом форта, который должен был защищать жителей Миннесоты от возможных набегов индейцев сиу, юная жена последовала за ним к новому месту службы. Обстоятельства сложились так, что следующие несколько лет стали периодом «мирного сосуществования» между сиу и гарнизоном форта, в результате чего Мэри Истмен получила возможность изучить быт индейцев. Итогом этого периода стала книга «Дакота, или Жизнь и легенды индейцев сиу», произведшая в Америке своего рода сенсацию.
К сожалению, успех этой книги (заслуженный!) был перекрыт временной, но куда более громкой славой романа «Хижина тети Филлис», который Истмен написала как «рабовладельческую агиографию», призванную противостоять «Хижине дяди Тома», созданной Гарриет Бичер-Стоу. Читатели-южане нуждались в пропагандистской литературе, доказывающей святость рабовладения и ненужность освобождения негров; такие агитки создавались во множестве — но «Тетя Филлис» стала среди них наиболее заметным явлением, на несколько десятилетий сделавшись своего рода библией идейного расизма…
Этот факт, разумеется, Мэри Истмен не красит.
Вернемся к ее сборнику «Дакота», из которого и взята легенда о прыжке Веноны. В этой книге собрано великое множество подлинных индейских преданий, но… «Скала Девы» таковым не является: все ссылки на рассказчиков, очевидцев и отличие версий, бытующих у разных племен, — художественный вымысел, литературная мистификация! Даже имени такого у сиу нет. «Венона» на их языке — прозвище, которое означает «девочка-первенец», «первородная дочь».
Вместе с тем именно эта романтическая легенда стала самой известной в сборнике. По сей день туристам показывают скалу, с которой якобы бросилась «индейская принцесса», а поскольку история Веноны в пересказах вернулась к индейцам и стала частью фольклора нескольких племен, то каждое из них склонно водить туристов к своей скале и называть будто бы спрыгнувшую оттуда девушку дочерью своего вождя…
Но если с верной своим белым хозяевам рабыней тетей Филлис все понятно (сработала фамильная, клановая солидарность с плантаторским Югом), то зачем все-таки Истмен понадобилось создавать Венону?
Ответ можно угадать, обратившись к истории первого брака ее мужа. За пять лет до того, как познакомиться с Мэри, Сет проходил службу во все том же форте Снеллинг. Там он был женат «индейским браком» (такая форма союза в ту пору практиковалась) на девушке из племени сиу, дочери вождя; имя ее звучало как Вакан Инаджин-Вин, а семейное прозвище — Венона, потому что она была первородной дочерью. У них родилась дочь, официальное «белое» имя которой было Мэри Истмен (!), индейское имя — Вакантакавин… но в семье ее тоже звали Венона.