Так как эта история относится к женщине, которая впоследствии, с моей точки зрения, стала замечательной во всех отношениях, то поэтому я не только постараюсь возможно подробнее пересказать эту самую, рассказанную мне князем Любоведским историю с этой девицей, но и расскажу немного о ее дальнейшей жизни, уже на основании моих личных встреч с нею и наблюдений, тем более что старая рукопись, посвященная мною более подробному описанию жизни этой замечательной женщины, под названием «Исповедь-польки», осталась среди моих многих рукописей и вещей в России, судьба которых мне до сих пор неизвестна.
Князь начал свой рассказ так:
– Неделю тому назад я собирался уехать на Цейлон пароходом Добровольного Флота. Я уже сел на пароход.
Среди провожавших меня был атташе Русского Посольства. Во время разговора он обратил мое внимание на одного пассажира – почтенного старика.
«Видите этого старика? – сказал он. – Ну, разве можно подумать, что он известный агент торговли живым товаром? А между тем это так».
Сказано это было на ходу. На пароходе была большая сутолока, да и провожавших меня было много; не до старика мне было, так что я совершенно забыл о том, что мне говорил атташе.
Пароход тронулся. Было утро, ясная погода, я сидел на палубе и читал. Около меня крутился Джек (собака князя, фокстерьер, всюду его сопровождавший).
Проходит какая-то молодая красивая девица и начинает ласкать Джека, потом приносит ему сахару; но Джек без моего разрешения ни от кого ничего не берет. Вижу, он на меня косится: «Можно ли, дескать, взять?». Я кивнул головой, да еще сказал: «Можно, можно!».
Оказалось, что эта девица тоже говорила по-русски; разговорились – обычные вопросы: куда кто едет. Она сказала мне, что едет в Александрию на место гувернантки в семью русского консула.
Во время нашего разговора на палубу пришел тот старик, которого мне указал атташе, и позвал эту девицу.
Когда они вместе уходили, мне вдруг сразу вспомнились слова нашего атташе по поводу этого старика, и его знакомство с этой девицей показалось мне подозрительным.
Я задумался и стал припоминать.
Я знаю консула в Александрии, и, насколько мог припомнить, ему никакой гувернантки не могло требоваться.
Подозрение мое увеличилось.
Пароход наш должен был заходить во многие порты. На первой же остановке в Дарданеллах я послал телеграмму в Александрию консулу с запросом, нужна ли ему гувернантка.
Также, на всякий случай, послал телеграмму и консулу в Салоники, куда пароход должен был зайти, и поделился своими подозрениями с капитаном.
Словом, по приезде в Салоники выяснилась верность моих подозрений, а также и тот факт, что эта девица увезена обманным образом.
Девушка показалась мне симпатичной, и я решил ее выручить от грозившей ей опасности, отвезти ее обратно и даже не ехать на Цейлон, пока как-нибудь не устрою ее.
В Салониках мы с нею сошли с парохода и в тот же день пересели на другой, возвращавшийся в Константинополь. По приезде сюда я хотел сразу отправить ее на родину, но оказалось, что у нее никого нет, к кому бы она могла поехать. Вот мне и пришлось из-за нее здесь задержаться.
История ее довольно необычна.
Она полька, уроженка Волынской губернии. Девочкой жила она недалеко от Ровно в имении одного графа, у которого отец ее был управляющим.
Их было в семье две сестры и два брата.
Мать их умерла, еще когда все они были малолетними, и они воспитывались старой теткой.
Когда этой девице было 14 лет, а сестре ее – 16, умирает отец.
В это время один брат учился где-то в Италии, готовясь в ксендзы, а другой – в гимназии и был большим шалопаем, и вот уже год, как скрылся и, по слухам, стал жить где-то в Одессе.
По смерти отца две сестры со своей теткой принуждены были уехать из имения, так как наняли нового управляющего, и переехали в Ровно.
В скором времени умерла и старая тетка.
Положение сестер стало затруднительным.
Тогда они, по совету одной дальней родственницы, ликвидировали свое имущество и переехали в Одессу, где поступили в профессиональную школу, чтобы стать портнихами.
Младшая сестра была очень красивой и, в противоположность старшей, легкомысленной. У нее была масса поклонников.
В числе их был какой-то коммивояжер, который соблазнил ее и увез в Петербург; причем она, поссорившись со старшей сестрой, взяла часть своего имущества.
В Петербурге коммивояжер, обобрав ее, скрылся, и она осталась в чужом городе совершенно без средств.
После многих мытарств и борьбы она наконец попала к какому-то старому сенатору в любовницы, но однажды он, приревновав ее к какому-то молодому студенту, прогнал ее от себя.
Затем она попадает в какую-то «почтенную» семью одного доктора, и ее очень оригинальным способом приспосабливают к расширению практики доктора.
Жена доктора встретила ее в садике против Александринского Театра, подсела к ней и уговорила поселиться у них, а затем научила проделывать следующий маневр:
Гуляя по Невскому, она должна была, при заговаривании с ней мужчин, как говорится, «не-отшибать-их», а позволять провожать себя до дому и политично давать им некоторые надежды. У подъезда она их оставляла, а преследующий, конечно, справлялся о ней у швейцара и получал справку, что это компаньонка жены такого-то врача. В результате у врача оказывался новый клиент, который выдумывал себе какую-нибудь болезнь, только чтобы войти в квартиру, надеясь на приятную встречу.
Поскольку я успел изучить натуру Витвицкой, – убежденно заметил князь, – она должна была все время своим подсознанием тяготиться такой жизнью, и только крайняя нужда заставила ее пойти на это.
Однажды, гуляя по Невскому с целью уловления клиента для своей патронессы, она совершенно неожиданно встретила своего младшего брата, которого не видела уже несколько лет.
Он был очень хорошо одет, производил впечатление богатого человека.
Встреча с родным братом была лучом счастья в ее беспросветной жизни.
Оказалось, брат имел какие-то дела в Одессе и за границей.
Когда он узнал, что ей не особенно хорошо живется, он предложил ей поехать в Одессу, где он, имея много знакомых, может ее хорошо устроить. Она согласилась.
По приезде в Одессу брат нашел для нее очень хорошее место с видами на будущее, а именно: поступить на службу гувернанткой в одну уважаемую семью – к русскому консулу в Александрию.
Через несколько дней брат познакомил ее с очень почтенным господином, который как раз случайно ехал в Александрию и согласился ее сопровождать.
Таким образом, она в один прекрасный день, в сопровождении этого на вид солидного господина, села на пароход и поехала.
Дальнейшее вам известно…
Князь сказал также, что он считает, что единственно только обстоятельства и несчастные условия семейной жизни привели ее на край гибели. Натура же ее неиспорчена, и у нее много самых хороших задатков.
Поэтому он решил принять участие в ее дальнейшей судьбе и поставить ее на правильный жизненный путь. «А для этого – сказал князь, – надо прежде всего отправить эту несчастную к моей сестре в мое имение в Тамбовской губернии, чтобы она раньше хорошенько отдохнула, а дальше там уже видно будет».
Зная идеализм князя и его доброту, я отнесся к его затее очень скептически и считал, что в данном случае труд его может оказаться напрасным. Я тогда же подумал: «Что с возу упало, то пропало».
Еще ни разу не видя Витвицкую, у меня к ней почему-то зародилось что-то вроде ненависти, но я не мог отказать князю и, скрепя сердце, согласился проводить эту, как я тогда думал, «ничтожную» женщину.
Я ее впервые увидал через несколько дней, когда мы сели на пароход.
Она была выше среднего роста, очень красивая и хорошо сложенная шатенка.
У нее были добрые, честные глаза, которые иногда делались какими-то дьявольски-хитрыми.
Мне кажется, что историческая Таис должна была быть такого же типа, как она.
При виде ее у меня сразу возникло в отношении к ней двойственное чувство – я испытывал к ней то чувство ненависти, то чувство жалости.
Итак, я ее отвез в Тамбовскую губернию.
Она прожила долго с сестрой князя, которая ее очень полюбила, возила ее за границу, где они подолгу жили, особенно в Италии.
Понемногу, под влиянием сестры князя и его самого, она заинтересовалась их идеями, и эти идеи скоро стали несомненной частью ее сущности. Она стала не шутя работать над собой, и результат этой работы знает всякий, кто только раз встречался с ней.
После того как я ее проводил в Россию, я долгое время ее не видал.
Кажется, только через четыре года я совершенно случайно встретился с ней и с сестрой князя Юрия Любоведского в Риме при следующих оригинальных обстоятельствах:
Когда однажды я, все преследуя мои цели, приехал в Рим, и имевшиеся у меня деньги были на исходе, то я, с помощью и по совету двух молодых айсоров, с которыми познакомился здесь же в Риме, начал чистить сапоги на улице.
Нельзя сказать, чтобы мои дела сначала шли хорошо, а потому, чтобы увеличить свой доход, я решил это ремесло повести каким-нибудь новым, нешаблонным образом.
С этой целью я заказал специальное кресло, под которым, невидимо для посторонних, поместил фонограф Эдисона, от которого вывел наружу резиновую трубу с наушниками на конце таким способом, чтобы, когда человек сидел в кресле, они касались бы его ушей, и я незаметно пускал механизм в ход.
Таким образом, пока я чистил сапоги, мой клиент слушал Марсельезу или что-нибудь другое в этом роде.
Кроме того, к правой ручке кресла я приделал своего рода столик, на который ставил графин с водой и вермутом и клал несколько иллюстрированных журналов.
Благодаря этому у меня дела пошли более чем успешно и начали сыпаться лиры, а не чентезими. Особенно хорошо платили молодые богатые туристы.
Вокруг меня целыми днями стояли любопытные ротозеи, большинство из которых ожидали очереди посидеть на кресле, чтобы, пока я чищу их сапоги, они могли бы наслаждаться неслыханным и невиданным и, кстати, показать себя торчащим здесь целый день, таким же тщеславным дуракам, как они сами.