Встречи с замечательными людьми — страница 37 из 64

Тогда каждый из нас, вместо того чтобы мучиться и обливаться потом, таща на себе свои ходули, пусть себе лежит как Мухтар-Паша в своем гареме или как богатый дармоед, едущий в собственном экипаже по аллеям Булонского леса.

При таких условиях перехода пустыни мы даже можем за это время изучить почти все языки, которые нам понадобятся при дальнейшем нашем путешествии.


После сделанных первых двух докладов с таким финалом Елова надобность в других предложениях сама собой отпала. Мы все были до такой степени поражены услышанным, что нам даже показалось, что представление о трудностях и даже невозможности перехода через Гоби кем-то нарочно преувеличены и внушены человеку.

Итак, остановившись на этих предложениях, мы тут же без всяких прений решили временно скрывать от всех местных жителей предстоящее наше вступление в пески Гоби – в этот мир голода, смерти и неизвестности.

Для этого мы условились выдавать профессора Скрыдлова за отчаянного русского купца, попавшего в эти края с целью бесшабашной торговой аферы; он хочет-де в этих краях покупать для отправки в Россию баранту, которая там в цене, а здесь может быть приобретаема намного дешевле, и также заодно он намерен начать вывозить из этих мест тонкие, длинные и крепкие деревья для российских мануфактурных фабрик, на которых из них делают рамы для натягивания ситца.

В России таких крепких деревьев нет, рамы же из там имеющегося дерева, ввиду постоянного движения их в машинах, скоро изнашиваются, и потому такие крепкие деревья ценятся очень дорого. Вот будто бы по указанным причинам этот отчаянный купец и выдумал такое рискованное коммерческое предприятие.

Порешив на этом, все мы начали ликовать, говоря о предстоящем путешествии с такою легкостью, как будто речь шла о переходе площади Конкорд в Париже.

На другой же день мы все перебрались на берег реки к тому месту, где она начинает исчезать в бездонном море песка, и здесь разбили имевшиеся у нас, еще вывезенные из России палатки.

Хотя место нашего нового лагеря и находилось совсем недалеко от населенных мест, тем не менее здесь уже никто не жил, и нельзя было ожидать, чтобы кому-нибудь пришла в голову фантазия пойти туда, где уже начинается вход в этот сущий «ад-кромешный».

Некоторые из нас под видом приказчиков и других служащих русского купца-чудака Иванова пошли по немногочисленным окрестным поселкам и начали закупать там коз и овец и тонкие деревья разной длины.

Скоро в нашем лагере появилась баранта.

Начались также усиленные упражнения в хождении на ходулях, сначала на низких, а потом постепенно на все более высоких, и уже через двенадцать дней, в одно прекрасное утро наш необыкновенный кортеж тронулся в глубь песков под блеяние коз и баранов, лаянье собак и ржание и крики приобретенных на всякий случай лошади и осла.

Кортеж скоро растянулся в длинное шествие с многочисленными носилками наподобие торжественных процессий прежних царей.

Долгое время не умолкали наши веселые песни и перекликания с импровизированных носилок, следовавших на значительном расстоянии друг от друга; конечно, как всегда, замечания, исходившие от Елова, вызывали взрыв хохота.

Через несколько дней мы, несмотря на то что перенесли за это время два отчаянных бурана, без всякого утомления и вполне удовлетворенные всем – даже тем, что хорошо изучили нужный нам язык, – достигли почти центра пустыни и подходили к месту, бывшему ближайшей целью нашего маршрута.

Наверное, все и закончилось бы так, как мы предполагали, если бы не несчастный случай с Соловьевым.

Пользуясь способностью нашего товарища, опытного астронома Даштамирова, ориентироваться по звездам, мы большею частью ехали ночами и раз, под утро, сделали остановку, чтобы закусить и накормить нашу баранту.

Было раннее утро; солнце еще только начинало печь. Только мы собрались приняться за свежеприготовленную баранину с рисом, как вдруг на горизонте показалось стадо верблюдов. Мы сразу догадались, что это были дикие верблюды.

Соловьев, как страстный охотник, стрелявший без промаха, сейчас же схватил свою шестизарядку и побежал по направлению, где показались силуэты верблюдов, а мы, высмеивая страсть Соловьева к охоте, приступили к горячей пище, чудно приготовленной в такой небывалой обстановке. Я говорю «небывалой», потому что в таких песках и на таком расстоянии от их берегов обычно разводить огонь немыслимо, так как там на песках другой раз на тысячу километров не попадается даже саксаула, а у нас по крайней мере два раза в сутки разводился костер для варки еды и для приготовления кофе или чая, и притом чая не только обыкновенного китайского, но также и тибетского – на бульоне из костей зарезанных баранов.

Такой роскошью мы были обязаны выдумке Погосьяна, который дал идею сделать седла для нагрузки на баранов пузырей с водой из специальных деревянных палок, и теперь, когда резали баранов, ежедневно нам оставалось столько дров, что вполне хватало на костры.

С того времени, как Соловьев побежал за верблюдами, прошло полтора часа.

Мы уже все приготовились для продолжения пути, а его все не было видно.

Подождали еще полчаса. Зная хорошо щепетильность Соловьева, никогда не заставлявшего себя ждать, мы опасались беды и потому, взяв оружие, все, кроме двух, отправились на розыски. Вскоре мы опять заметили вдали силуэты верблюдов и пошли по направлению к ним. Когда мы начали приближаться к этому месту, верблюды, очевидно почувствовав наше приближение, скрылись на юг; мы продолжали идти.

Прошло уже четыре часа с того времени, когда Соловьев ушел. Вдруг один из нас заметил лежащего в нескольких стах шагах человека и, когда мы пришли туда, мы узнали Соловьева, который был уже мертв и лежал с перегрызенной шеей. Всех нас охватила сердце раздирающая печаль, так как все искренно любили этого исключительного добряка.

Устроив из наших ружей носилки, мы потащили тело Соловьева к нашей стоянке. В тот же день с большой торжественностью, во главе со Скрыдловым, исполнявшим обязанности священника, мы похоронили его в сердце песков, после чего покинули это проклятое для нас место.


Хотя нами уже много было сделано для розыска того легендарного города, который мы рассчитывали обнаружить на нашем пути, но мы изменили все наши планы и решили как можно скорее выйти из пустыни.

Для этого мы взяли путь гораздо левее и через четыре дня попа ли в Керийский оазис, откуда уже начиналась нормальная природа.

Из оазиса Керия мы отправились дальше, но уже без милого для всех нас Соловьева.

Покой душе твоей, честный, никогда не изменявший друг всех друзей.

Эким Бей

Эту главу второй серии моих писаний я хочу посвятить воспоминаниям об одном человеке, которого из встретившихся со мною людей тоже отношу к числу замечательных, воспоминаниям о таком именно человеке, у которого, между прочим, волею ли судеб или благодаря законам, вытекающим из, так сказать, «самим-развитой-индивидуальности», большинство мелких аспектов уклада его «подстаростной-жизни» до самых мелочей сложилось так же, как и мои. Этот человек и по сие время живет с обычной точки зрения в полном здравии, но, на мой взгляд, говоря между нами, желаемым здоровьем обладает лишь его физическое тело.

Интересен в данном случае тот факт, что вопреки ожиданиям и общепринятому мнению о том, что у людей, принадлежащих к двум национальностям, находившимся в многовековой расовой борьбе, должно обычно испытываться друг к другу инстинктивное чувство враждебности и даже ненависти, у меня с ним несмотря на это, а также на различие происхождения, семейно-бытовых воспитательных устоев и религиозных убеждений, после первой, состоявшейся при не совсем обычных жизненных условиях встречи в ранней нашей молодости, позже, когда мы в зрелом возрасте благодаря всяким житейским случайностям близко сошлись своими внутренними мирами, просто как два, так сказать, «возникновения-однородной-причинности», образовалось в отношении друг к другу чувство, по степени равное чувству «единокровного-братства».

В этой главе я опишу мою первую случайную встречу с искренно уважаемым всеми знающими его серьезными людьми, а людьми среднего и низшего уровня считаемым даже «великим-магом-чародеем» – доктором Эким Беем, а также расскажу вкратце о некоторых поучительных событиях, происходивших в последовавших наших совместных скитаниях по разным дебрям Азии и Африки.

В настоящее время он доживает кое-как свой век в одном маленьком и незначительном местечке Египта, с титулом Большого Турецкого Паши и орденами за заслуги в прошлом, оказавшимися, так сказать, «эфемерными».

Кстати сказать, он избрал своим местожительством под старость лет такое захолустное местечко, несмотря на то что обладает всякими возможностями жить, где ему угодно, и заслуженно пользоваться существующими в современной жизни удобствами, главным образом потому, что желал избежать назойливости праздных и любопытных людей – этого недостойного для человека свойства, сделавшегося присущностью большинства современных людей.

Итак, в первый раз я с Эким Беем встретился, когда он был еще совсем молодым и, учась в военном училище в Германии, в летние месяцы приезжал к отцу в Константинополь. Мы были ровесниками.

Прежде чем описывать обстоятельства, при которых состоялась моя встреча с Эким Беем, надо сказать, что перед моим первым, уже описанным в одной из предыдущих глав, посещением Эчмиадзина, где я впервые встретился с Погосьяном, когда я, как можно было бы сказать, еще толкался всюду «как-загнанная-собака», ища ответов на возникшие в моем, по понятиям большинства современных людей, заболевшем «психопатизмом» мозгу вопросы, я попал также в Константинополь, привлеченный туда слухами о множестве чудес, творимых якобы тамошними дервишами.

По приезде в Константинополь я устроился жить в местности, именующейся Пера, и оттуда начал ездить в монастыри к разным дервишам.

Живя тогда там с таким моим на этот раз, так сказать, «дервишеским-увлечением», и, конечно, ничем дельным не занимаясь и ни о чем другом, кроме всякой «дервишеской-белиберды», и не думая, я раз в один пасмурный день проконстатировал ясно, без всякой иллюзии, тот факт, что очень скоро у меня совершенно не будет так называемых «пети-мети».