Я никогда не забуду того последнего разговора, который мы имели с ним, сидя на верхушке горы Бештау.
Я в это время жил в Ессентуках, и раз, когда мы встретились с ним в Кисловодске, он предложил мне вспомнить старину и когда-нибудь подняться на гору Бештау, находящуюся недалеко от Пятигорска.
По прошествии около двух недель после этой встречи мы действительно в одно прекрасное утро, взяв с собою провизию, отправились из Пятигорска пешком к подошве этой горы и начали подъем с ее трудной стороны, по скалам, именно со стороны известного монастыря, который находится у подошвы этой горы.
Этот подъем, хотя и считался всеми видавшими его людьми очень трудным – и действительно был не из легких, – но для нас обоих, после тех подъемов на горы, по которым нам приходилось карабкаться и сползать во время наших прежних многочисленных совместных путешествий по дебрям Центральной Азии, представлялся, как говорится, «детской-забавой». Несмотря на это, мы от этого подъема все же испытали большое удовольствие и почувствовали себя после однообразной городской жизни, хотя и ненадолго, в своей, так сказать, настоящей сфере, уже сделавшейся для нас почти природной.
Когда мы достигли вершины горы, перед нашими глазами, несмотря на сравнительно небольшую ее высоту, предстала, благодаря ее месторасположению в отношении окружающих пространств, панорама действительно необычайной красоты и простора.
Вдали на юге величественно выступали снежные вершины Эльбруса с большой цепью Кавказских гор, вырисовывавшихся по обеим его сторонам.
Под нами виднелись, как в миниатюре, многочисленные поселения, города и деревни почти всего района Минеральных Вод, а сейчас же внизу с северной стороны выступали из глубины разные части Железноводска.
Кругом царила тишина.
На горе никого не было и никого не ожидалось, так как обычная легкая дорога, ведущая сюда с северной стороны, была видна на много километров как на ладони, и на ней никого не было видно.
А что касается дороги с южной стороны, по которой мы пришли, то редко встречаются смельчаки, поднимающиеся по ней.
На верхушке горы стояла будка – очевидно, для продажи пива и чая, но в этот день в ней тоже никого не было.
Мы сели на один из выступов верхушки горы и стали закусывать.
Каждый из нас был очарован величием природы и думал свои думы.
Вдруг мой взгляд остановился на лице профессора, и я увидел, что из глаз его текут слезы.
– Что с вами, старина? – спросил я его.
– Ничего, – ответил он, вытирая глаза, и после добавил: – Вообще, за последние два-три года я, в смысле невладения автоматическими проявлениями моего подсознания и инстинкта, превратился почти в женщину-истеричку.
Такое явление, как сейчас, со мною за это время происходило уже много раз.
Очень трудно объяснить, что во мне творится, когда я вижу или слышу что-либо величественное, не подлежащее сомнению в том, что оно вытекло из осуществлений нашего создателя творца, но у меня всегда при этом сами собой текут слезы. Я плачу, т. е. плачется тогда не от горя, нет, а как бы от умиления; я стал таким постепенно после встречи с патером Джиованни, помнишь, которого мы, к моему обывательскому несчастью, встретили вместе в Кафиристане.
После этой встречи весь мой как внутренний, так и внешний мир стал для меня совершенно другим.
В моих убежденных в течение всей моей жизни понятиях произошла сама по себе как бы переоценка всех ценностей.
До этой встречи я был человеком, всецело поглощенным моими личными собственными интересами и удовольствиями, а также интересами и удовольствиями моих детей.
Я всегда был занят думами, как бы лучше удовлетворить свои потребности и потребности детей.
Раньше, можно сказать, всем моим существом владел эгоизм, все мои проявления и переживания вытекали из моего тщеславия; встреча с патером Джиованни все это убила, и с тех пор постепенно возникло во мне то «нечто», которое и привело всего меня к тому несомненному убеждению, что кроме житейской суеты есть «что-то-другое», что, во-первых, и должно являться целью и идеалом всякого более или менее мыслящего человека, а во-вторых – что именно только это «другое» может сделать человека действительно счастливым и дать ему что-либо реальное, а не то фантастическое, каким «добром» он в обычной жизни всегда и во всём заполнен.
Следующая глава была включена в первое издание книги «Встречи с замечательными людьми» с целью осветить неизвестный аспект жизни Гюрджиева, а именно его борьбу с материальными трудностями, сопровождавшими работу по осуществлению его дела.
Материальный вопрос
8 апреля 1924 года, в день открытия отделения Института Гармонического Развития Человека в Нью-Йорке, друзьями и некоторыми французскими учениками был устроен Гюрджиеву ужин в одном из русских ресторанов.
После ужина большинство присутствующих во главе с Гюрджиевым собрались на квартире Мисс Р. на 49 стрит. Здесь, за поданным нам любезной хозяйкой кофием с принесенным откуда-то доктором Б. ликером наша беседа затянулась почти на всю ночь.
Г-н Гюрджиев говорил в основном через переводчиков – г-на Лильянц и мадам Версиловскую, – отвечая на всевозможные задаваемые нами ему вопросы главным образом на философские темы.
Во время краткого перерыва, когда мы ели арбуз – который прибыл из Буэнос-Айреса и был большой редкостью в то время года даже в Нью-Йорке, – доктор Б., владелец большого модного санаториума, имевший репутацию весьма практичного человека, внезапно повернулся к г-ну Гюрджиеву со следующим вопросом:
– Скажите, пожалуйста, господин Гюрджиев, на какие средства существует Ваш Институт и какие приблизительно его обороты?
Последовавший за этим ответ Гюрджиева, к нашему удивлению, случайно вылился в длинный рассказ.
Поскольку рассказ этот раскрыл неожиданную сторону борьбы, которую он вел на протяжении всей своей жизни, я и решил его изложить, ничего в нем не меняя, а так, как было говорено.
Сделанная мною запись рассказа сверена мной с записями г-на Ф., стенографировавшего все беседы и лекции Гюрджиева в Америке, а также записана с помощью других присутствующих, слушавших с таким интересом и так внимательно, что почти каждый из них запомнил рассказ во всех подробностях.
Я надеюсь, что сделанная мною запись рассказа не противоречит желаниям г-на Гюрджиева, который за свою бытность в Америке даже специально поручал стенографически записывать его лекции и разговоры, чтобы, как он говорит, экономить ему время при ответах на часто повторяющиеся, все одни и те же вопросы со стороны новых слушателей.
Г-н Гюрджиев свой рассказ начал так:
– Заданный Вами вопрос, уважаемый доктор, всегда очень интересовал многих более или менее знакомых со мной людей, но я, не желая посвящать кого бы то ни было в это дело, никогда на него не отвечал или отговаривался шутками.
Вокруг этого вопроса создалась даже масса комических легенд, которые явно показывают вопиющий идиотизм их создателей и которые все больше дополняются новыми фантастическими подробностями по мере того, как они распространяются повсеместно среди таких же паразитов и бездельников обоих полов. Например: что я получаю деньги от какого-то оккультного центра в Индии, или что Институт поддерживается братством черной магии или содержится легендарным грузинским князем Мухранским, или что мне, между прочим, также известен секрет философского камня, и потому деньги, сколько угодно, я делаю алхимическим способом, или, как в последнее время много говорили, средства отпускаются мне большевиками и многое другое в том же духе.
Действительно, до сих пор даже самые близкие мне люди точно не знают, откуда брались и берутся деньги на эти колоссальные расходы, которые я несу вот уже много лет.
Я не находил нужным серьезно говорить об этом вопросе, т. е. о денежной части Института, потому что у меня не было никаких иллюзий относительно посторонней помощи, и разговоры об этом вопросе казались мне напрасной тратой времени или, как говорится, переливанием из пустого в порожнее.
Но сегодня на этот ваш вопрос, который мне так часто задавали и который успел уже мне порядком надоесть, я желаю ответить, по той или иной причине, не то чтобы шутя, но более искренне.
Мое желание сегодня ответить несколько серьезно является, как мне кажется – и я почти в этом уверен, – результатом того, что, став волею судеб (или скорее из-за глупости власть-имущих в России) бедным как церковная мышь, я принял решение приехать в эту «долларо-урожайную-страну», и здесь, вдыхая воздух, насыщенный вибрациями людей, которые мастерски сеют и пожинают эти доллары, я, как чистокровная охотничья борзая, напал на след верной и большой добычи, и я эту возможность не упущу.
И так как я сейчас сижу среди вас – людей, раздобревших на так называемом долларовом жире – и чувствую себя возбужденным от автоматического поглощения этих благотворных эманаций, я намерен этим своим ответом, так сказать, «состричь» немного с некоторых из вас.
Итак, в приятных условиях, предоставленных нам хозяйкой с гостеприимством, редким в наши дни, я воспользуюсь этими счастливыми обстоятельствами для мобилизации всех возможностей для деятельности моего мозга, а также моей «говорящей-машины» и отвечу на этот, опять заданный мне сегодня вопрос таким образом, что в каждом из вас должно зародиться подозрение, что мой карман является сам по себе благодатной почвой для посева долларовых семян и что, прорастая там, эти доллары приобретают свойство приносить их сеятелям то, что может стать, в объективном смысле, настоящим счастьем их жизни.
Итак, мои дорогие, пока еще безусловно уважаемые доллар-имущие!..
Еще задолго до того, как я впервые начал осуществление на практике моих идей и планов Института, я разработал их всесторонне, и конечно также и материальную сторону ее я тщательно обдумал, хотя и считал ее не главной, но тем не менее очень важной и одной из наиболее трудных.