Делать же дела через переводчиков было очень трудно, особенно коммерческие, где требуется улавливание настроения и игра на психике дельца, и даже при хороших переводчиках долгие паузы, требуемые самим переводом, уничтожают весь эффект сделанного до этого, не говоря уже о трудности передачи интонаций, очень важных во всяких коммерческих переговорах.
А у меня даже не было хороших переводчиков, так как все ученики, из числа которых я брал себе в помощники, и переводчики, были из других стран и знали французский язык так, как вообще иностранцы, особенно русские, знают его, т. е. умеют вести только легкий салонный разговор, да и то не во Франции, а мне нужен был все время настоящий французский язык для серьезных деловых переговоров.
Да! Столько нервов мною было потрачено в эти два года только за те моменты, когда я чувствовал, что переводится не так, как сказано, что без сомнения хватило бы на деятельность сотни маклеров-новичков на нью-йоркской бирже.
Ввиду того что нужны были и сразу большие деньги на первоначальное обзаведение, а заработать их сразу было невозможно, я стал искать возможности достать деньги пока взаймы на самое необходимое, с тем чтобы потом, наладив работу Института таким образом, чтобы посвящать половину времени зарабатыванию денег, постепенно выплатить долг.
Это мне удалось сделать в Лондоне, где я занял у разных лиц из группы интересовавшихся Институтом. Это был первый раз, что я отступил от тех основных принципов, которые я положил в основу дела 15 лет тому назад и все время проводил так стойко. Я говорю о принципах осуществления дела как единоличного предприятия, в основе независимого от посторонней материальной помощи.
Могу смело сказать, что, несмотря на колоссальные расходы наряду со всевозможными происшествиями, неудачами и потерями, происходившими не по моим ошибкам, а по не зависевшим от меня политическим и экономическим обстоятельствам последних лет, я никому не обязан ни одной копейкой, и все было сделано моим собственным трудом.
Много раз моими друзьями или интересующимися и сочувствующими моим идеям людьми предлагались в мое распоряжение суммы, но я ни разу не брал, даже в трудные моменты предпочитая одолеть трудность своими усилиями, чем изменить принципам.
Облегчив этим создавшуюся в тот момент трудность, я сам горячо взялся за дела. Моя работа в этот период была, можно сказать, нечеловеческая. Иногда приходилось работать буквально по 24 часа в сутки, ночь проводить в Фонтенбло, а день в Париже, или наоборот. Даже время проездов в вагоне у меня было занято писанием писем или переговорами.
Дела шли хорошо, но такая особенно интенсивная работа этих месяцев плюс непрестанная работа без отдыха за последние восемь лет настолько переутомили меня, что мое здоровье так сильно расшаталось, что я при всем желании и усилии уже не мог продолжать с той же интенсивностью.
Но несмотря на препятствия, мешавшие и тормозившие мою работу: плохое состояние моего здоровья, трудность ведения дел за отсутствием знания языка и увеличившееся, согласно давно установившемуся правилу, пропорционально с числом друзей число врагов, – все же я за эти первые шесть месяцев успел сделать большую часть намеченного.
Так как для вас, современных американцев, единственно действенный толчок для притока мыслей – это знакомая картина списка приходов и расходов, я желаю, по крайней мере, просто перечислить для вас расходы, которые мне удалось покрыть с момента въезда в Приорэ и до отъезда в вашу Америку.
А именно, было сделано приблизительно следующее:
– куплена и уплачена половина стоимости большого имения плюс дана в задаток значительная сумма за маленький прилегающий участок;
– оплачены полностью затраты на первоначальное обустройство Института, включая: ремонт, переделки и приведение имения в порядок;
– приобретение новой обстановки имения и разного рода принадлежностей для дома;
– приобретение разного рода инвентаря, разного рода инструментов, начиная от медицинских, кончая сельско-хозяйственными и т. д.;
– приобретение «живого-инвентаря», как то: лошадей, коров, баранов, свиней, птицы и т. д.
К этому были добавлены значительные расходы на постройку, оборудование и приспособление здания, предназначенного, между прочим, для упражнений в движениях и для демонстраций – прозванного некоторыми Study House, а другими «театр».
Наконец, за этот период мне удалось, даже пока обеспечивая нужды гостей и учеников Института, возвратить часть долга.
В этот период одним из главных источников дохода послу жило психологическое лечение нескольких сложных случаев алкоголизма и кокаинизма. Я был широко известен как один из лучших специалистов в этой области, и семьи этих несчастных предлагали мне иногда значительные суммы за то, чтобы я ими занимался.
Я особенно помню одну богатую американскую пару, доверившую мне их сына, считавшегося неизлечимым, которая внезапно удвоила условленную сумму от радости при его выздоровлении.
Вдобавок я вступил в долю с некоторыми дельцами и вместе с ними осуществил несколько финансовых операций и получил, например, значительную прибыль от перепродажи по неожиданно высокой цене целого пакета нефтяных бумаг.
Хорошую прибыль дали мне два открытых и налаженных с одним компаньоном и сейчас же перепроданных, после успешного открытия, ресторана на Монмартре.
Мне даже странно сейчас, как я могу так легко перечислять эти заработки, когда я вспоминаю всегда их сопровождавшие внутренние испытания, потрясавшие все мое целое и требовавшие страшного напряжения моих сил.
В эти месяцы так складывались дела, что с 8 часов утра я должен был начинать дела, чтобы в 10–11 вечера кончать; и всю ночь приходилось проводить на Монмартре по делам ресторанов и совпадавшему с этим временем лечению одного пьяницы, который пьянствовал каждую ночь на Монмартре. Это был очень трудный случай, потому как он сам не хотел лечиться.
Кстати, интересно отметить, что моя внешняя жизнь этого периода, т. е. то, что я проводил все ночи на Монмартре, дала богатую пищу для разговоров о моей особе многим знавшим меня, видевшим меня и слышавшим о такого рода моей жизни.
Одни завидовали моей возможности кутить, другие мои кутежи осуждали. Во всяком случае, я своему злейшему недругу не пожелаю таких кутежей.
Словом, необходимость и важность окончательного устройства материальных трудностей Приорэ и надежда на скорое избавление от этих, ставших хроническими, материальных забот, чтобы наконец отдаться своей настоящей работе, т. е. научной стороне Института, которая по не зависящим от меня обстоятельствам откладывалась с году на год – все это заставляло меня делать сверхчеловеческие усилия, несмотря на сознание могущих быть последствий.
Но при всем моем нежелании остановиться, как говорится, на полпути, я и на этот раз перед самым концом принужден был остановиться, не доведя подготовку тех условий, которые единственно позволили бы осуществить основные задачи Института, до нужного завершения.
За последние несколько месяцев состояние моего здоровья было таково, что я принужден был сократить время работы, но когда начали со мной случаться явления, которых никогда со мной в жизни не бывало, признаюсь, я испугался и решил совершенно прекратить всякую активную, как умственную, так и физическую работу, но откладывал это со дня на день, до того дня, когда последняя моя простуда волей-неволей положила этому конец.
Кстати сказать, она была схвачена мною при очень оригинальных обстоятельствах.
Как-то я свои дела в Париже закончил рано, около 10 часов вечера, и так как на другое утро мне нужно было быть в Приорэ, где я ожидал визита инженера, чтобы обсудить проект и стоимость бани, которую я намеревался соорудить, то я решил ехать туда сейчас же и рано лечь спать, чтобы хорошо выспаться, и потому, не заезжая никуда, даже на городскую квартиру, я поехал в Фонтенбло.
Погода была сырая. Я закрыл все окна автомобиля и всю дорогу чувствовал себя хорошо и даже в мыслях составлял проект устройства в Институте гончарной печи по древнеперсидскому образцу, которую я собирался соорудить.
Подъезжая к Фонтенблоскому лесу, через который идет шоссе, я, еще помню, подумал, что, наверное, будет туман, так как в этом месте в сырую погоду всегда стоит туман. Посмотрел на часы – было без четверти одиннадцать, открыл большой свет в фонарях и увеличил ход машины, чтобы скорее проехать это сырое место; дальше этого момента я не помню ничего, ни как ехал, ни что случилось.
Когда я пришел в себя, я увидел следующую картину: сижу в автомобиле, который стоит почти посередине дороги; кругом лес, светит яркое солнце; впереди автомобиля большой воз с сеном, а хозяин воза стоит у окна моего автомобиля с кнутом, которым бьет по стеклу и стуком которого я был разбужен.
Оказывается, что вчера, после того как я посмотрел на часы, я, отъехав около одной мили, заснул помимо моей воли, чего в жизни со мной не случалось, и спал до 10 часов утра.
К счастью, автомобиль стал так, как ему полагается стоять на дороге. Хотя движение здесь по этому шоссе и начинается с 6 часов утра, но, очевидно, все меня объезжали, не мешая мне спать, а этот воз по своей величине этого сделать не мог и, чтобы проехать, пришлось меня разбудить.
Хотя я в этих оригинальных условиях хорошо выспался, захваченная мною тогда простуда дает себя чувствовать еще до сих пор.
С этого дня, даже при насилии над собой, было очень тяжело требовать от моего тела производить какое-нибудь слишком большое усилие.
Волей-неволей пришлось остановить дела. Положение стало до предела критическим, и не только не стало возможным довести до конца необходимое, но и была опасность потерять уже достигнутое, так как подходили сроки необходимых платежей, которые без моей текущей работы невозможно было выплатить.
Надо было что-нибудь придумать.
В один день, когда я сидел на террасе известного среди иностранцев «Гранд-Кафе», размышляя о моих текущих делах и как они были затронуты состоянием моего здоровья, я рассуждал следующим образом: «Раз я не могу и при теперешнем состоянии здоровья не должен работать с интенсивностью, которой требует такое большое дело, а наоборот, должен, хотя бы только временно, позволить себе полный отдых, почему сразу не организовать давно запланированную поездку в Америку, не ожидая закончить подготовку к путешествию?