На склоне вечерних лет.
Где царские милости и хвалы? —
Давно уж пропал их след.
От этой дикой красоты ущелья
До берегов прекрасного Цзюйцзяна, —
Наверно, десять тысяч ли, но осень
Свела в одно их пеленой тумана.
Я вижу галерею царской башни —
Там часто императора встречали,
Жил Куан Хэн – советник государя,
Но оценить его не пожелали,
И знаменитый лотосовый садик,
Куда вхожу я в скорби и печали,
И разукрашенных столбов блистанье,
И желтых цапель, прилетевших в гости,
И белоснежных чаек, что часами
Сидят на мачтах из слоновой кости.
И я глаза невольно закрываю —
Мне жаль того, что не увидеть снова…
Чанъань, Чанъань! Ты центр земли китайской,
Ты тень великолепия былого!
Передо мною пруд Кунминчи —
Подвиг Ханьских времен,
И боевые штандарты У-ди,
И пурпур его знамен.
Ткачиха с пряжею стынет зря —
Бессильна ее мечта;
От ветра слегка шевелится хвост
У каменного кита.
А волны несут водяной рис —
Они от него черны.
И лотосы, чаши раскрыв свои,
Холодной росой полны.
Но только птицам открыт путь
Из крепости – на простор.
И снова томится старый рыбак
В плену у рек и озер.
И ласточки, про осень забывая,
Летают и летают без печали.
На тысячу домов, под мирным солнцем,
Раскинувшихся в утреннем покое,
Который раз гляжу я терпеливо
С моей невзрачной башни над рекою.
Вторые сутки рыбаки хлопочут —
Теперь их лодки снова на причале,
Через Куньу и Юйсу дорога
Вьется на сотни ли,
Потом через северный склон Чжуннаня
Она приведет в Мэйпи.
Там не клюют теперь попугаи
Брошенное зерно;
Осталось гнездо на ветвях платана,
Но фениксов нет давно;
Там вместе с красавицами когда-то
Я ветки срывал весной;
Волшебники плыли со мною в лодке
Под ласковою луной;
И кисть моя повелевала природой,
Не зная ни в чем преград.
А ныне я стал и седым, и слабым,
И скорбно стихи звучат.
Ночью
О берег ветер бьется.
Даль туманна.
Моя свеча
Мигает еле-еле.
Кричат на перевале
Обезьяны,
Во мгле
Речные птицы пролетели.
Хочу с мечом суровым
Подружиться,
Сижу в коротком платье —
Не в халате.
Клубятся дым и пыль
Вокруг столицы,
И я вздыхаю
О своем закате.
О чем вздыхаю
Честолюбья
Нет давно со мною,
У чужих
Живу на попеченье.
Вся страна
Охвачена войною,
Не вернуться мне
В мое селенье.
Я подобен
Бедной обезьяне,
Плачущей
Во время снегопада.
К временам
Удэ и Кайюаня
Нам давно бы
Возвратиться надо.
Поднявшись на высоту
Стремителен ветер, и небо высо́ко.
В лесу обезьяны вопят.
Над чистой, осенней водою потока
Осенние птицы летят.
Осенние листья кружат, опадая,
Багряны они и легки,
И тянутся вдаль от родимого края
Просторы Великой реки.
Куда меня гнало и гонит доныне
По тысячам разных дорог?
На старой террасе, на горной вершине
Я снова совсем одинок.
Сижу, позабывший о прежней отраде,
Покрыла виски седина —
Печальный изгнанник, сижу я, не глядя
На чару хмельного вина.
Ночью
Роса опадает, и небо высо́ко,
Осенние воды чисты.
В пустынных горах, в одиночестве, ночью
Страшится душа темноты.
А парусник тоже один на причале —
Там еле горят огоньки.
Удары вальков я с трудом различаю,
Настолько они далеки.
Вторично цветут для меня хризантемы,
Слабею я день ото дня.
И дикие гуси письма не приносят —
Они не жалеют меня.
На звезды гляжу, опираясь на посох,
Дорога моя далека.
И кажется, тянется прямо к столице
Серебряная река.
Сокол с широко раскрытым клювом
Печальна участь
Сокола больного —
Он одинок
И презираем всеми.
На дереве,
У берега речного,
Он укрывается
В ночное время.
А днем сидит
В тени зеленой кроны,
Как бы готовый
Броситься с размаха.
Его увидев,
Гуси и вороны
Напрасно
В сторону летят от страха.
Где гордый облик
Старого героя,
Когда с врагом
Сражался он на воле?
Так поредели перья,
Что порою
На них немыслимо
Смотреть без боли.
И с каждым днем
Его слабеют силы —
Теперь и коршун
Может спорить с ними.
А раньше
В облаках его носило
Высо́ко —
Над орлами молодыми.
Речные волны
Гневный гонит ветер,
И горы высятся,
Во мгле темнея.
Заснули
Гималайские медведи,
В лесную чащу
Уползают змеи.
О, если б был
Здоров он, как и прежде, —
То камнем бы
Кидался за добычей.
Но болен сокол.
Места нет надежде:
Жить без сраженья —
Не его обычай.
Давно на чужбине
Только в дальней дороге
Поймешь ты людские надежды,
Только в странствии долгом
Увидишь страданья народа.
Сам готов посмеяться
Над жалкой своею одеждой —
А уж мелким чиновникам
Любы чужие невзгоды.
Как Ван Цань, я печалюсь,
Покинув родную столицу,
Как Цзя И, удручен я
Народною горькою долей.
Так не стоит, пожалуй,
Рассказывать вам о лисицах, —
Если барсы и тигры
Бесчинствуют нынче на воле.
На рассвете отправляюсь из Гунъаня
На городской стене
Ударил сторож
Ночною колотушкой
В час прощанья.
И звездочка
На синеве простора
Померкла, как всегда —
Без опозданья.
Я слышал в поле
Горький плач народа
По тем, кто в битве пал
Во имя долга.
Жизнь человека,
Как весна природы,
Увы, не может в мире
Длиться долго.
Я уплываю в лодке,
И не скоро
Мой путь окончится.
Пройдут недели —
Великая река
Предстанет взору,
Я буду жить там —
Вновь, без ясной цели.
Я оглянусь
На городские стены:
За ними
Срок немалый мною прожит.
Не расстаюсь
С лекарством неизменным, —
Где б ни был я,
Оно всегда поможет.
Лунной ночью с лодки смотрю на храм, расположенный вблизи почтовой станции
Глубокая полночь вокруг меня,
Но я не зажгу свечи —
Так ярко горит в небесах луна,